— Поздравляю! Тебя рекомендуют первым секретарем Карельского обкома партии.

От неожиданности я растерялся и не знал, что ответить. Помолчав секунду, не очень внятно произнес:

— Не шутите, Алексей Александрович.

— Ты не один? — почувствовав мое замешательство, спросил он.

— У меня заседание бюро.

— Тогда понятно. Вот что: пусть заседание ведет второй секретарь, а ты сейчас же приезжай в Смольный.

А.А. Жданов с сестрой на даче в Волынском

1938

[Архив автора]

Минут через пятнадцать я уже был в Смольном. Алексей Александрович встретил меня дружеской улыбкой.

— Не веришь? Расскажу обо всем по порядку. Сейчас в Петрозаводске проходит областная партийная конференция. На ней присутствует инструктор ЦК ВКП(б) Крачун. Он обстоятельно докладывает в Москву о ее работе. Прения по отчетному докладу показали, что первый секретарь обкома не пользуется авторитетом в организации, наделал много ошибок. Содержание телеграмм Крачуна было доложено Сталину. Он пригласил к себе находящегося в Москве Жданова и поручил подобрать на должность первого секретаря Карельского обкома кого-нибудь из партийных работников нашего города. Андрей Александрович назвал твою кандидатуру. Потом позвонил в Ленинград. Я поддержал. Жданов просил передать тебе привет, пожелал успехов в работе и выразил надежду, что ты не подведешь Ленинградскую партийную организацию.

А.А. Кузнецов

1930-е

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 98]

Кузнецов закурил и продолжал:

— Сегодня там заканчивается вечернее заседание. Завтра заседаний не будет — в Петрозаводске устраивают парад физкультурников. Сейчас половина седьмого. Поезд отправляется в семь пятнадцать. Билет забронирован, машина у тебя есть. Поезжай на вокзал и садись в поезд. Завтра утром будешь в Петрозаводске. Тебя встретят. О решении Политбюро рекомендовать тебя первым секретарем там уже знают»[348].

Все верно — сам Сталин предложил Жданову найти именно среди «ленинградцев» подходящего человека для Карелии. Но это было тогда, еще до войны. А к 1950 году ситуация кардинально изменилась. Жданов умер. Секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Кузнецов арестован и его обвиняют в антипартийной и антигосударственной деятельности, как и других многочисленных фигурантов «Ленинградского дела». И кто напомнит Сталину, что это он зачислил когда-то Карелию в вотчину Жданова, в зону его ответственности? Может быть, небольшим, но все же крепким крылом «Ленинградское дело» накрыло руководителей Карело-Финской ССР.

И из-под ног Куприянова стала уходить почва. Под него стали основательно подкапываться. Перво-наперво в Петрозаводск прибыл проверяющий инспектор из ЦК. Проверки, отчеты, докладные записки, акты обследований — все это легло в основу многостраничной записки «О работе ЦК КП(б) Карело-Финской ССР», направленной 20 декабря 1949 года Маленкову. Тон записки и приведенные факты не оставляли Куприянову шансов сохранить свой пост. Отмечалось, что в республике не только не устранены недостатки, о которых говорилось еще в решениях ЦК ВКП(б) в 1944 году, но более того, ЦК компартии республики «усугубил эти ошибки». И далее как приговор: «Основной причиной этого явилось то, что ЦК компартии и его секретарь т. Куприянов, формально согласившись с решением ЦК ВКП(б), по существу не выполнили это решение и проводили свою прежнюю порочную линию в руководстве республикой»[349].

Далее в записке отмечались ежегодные провалы с выполнением государственных планов в промышленности и сельском хозяйстве «по причинам, зависящим от местного руководства», а ЦК компартии республики не устранял крупные недостатки, а «всячески их замазывал». Записка изобиловала примерами обмана центральных органов и партийной организации республики со стороны Куприянова, завышавшего экономические показатели, приводившего «ложные сведения» в отчетных докладах на съездах и пленумах[350].

Конечно, было и о кадровой работе: «Руководящие кадры подбираются на основе старых связей и знакомства по прежней работе…»[351]. В общем, беспринципность и очковтирательство. Вывод в записке был приговором Куприянову: «Для устранения ошибок и недостатков в руководстве республиканской партийной организацией ЦК компартии республики должен покончить с настроением благодушия и зазнайства, быть правдивее и честнее перед парторганизацией и ЦК ВКП(б), по-настоящему развернуть критику и самокритику и поднять уровень политического руководства»[352].

Далее события развивались стремительно. На заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) 26 декабря была рассмотрена записка о недостатках в республике и заслушан доклад Куприянова с объяснениями. Объяснения Куприянова никого не удовлетворили, и постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 января 1950 года он был освобожден от должности[353]. Через два дня решением Оргбюро ЦК ВКП(б) материалы на Куприянова были переданы в Комиссию партийного контроля[354].

Ю.В. Андропов

1950

[РГАНИ]

Но и это еще не все. Куприянову предстояло пройти унизительную процедуру освобождения от должности на пленуме республиканского ЦК. Публичная экзекуция руководителя не сулила ничего хорошего и Андропову. И хоть его персонально не упомянули в цитированном документе, было очевидно, что второй секретарь не мог быть в стороне от всех этих отмеченных безобразий Куприянова.

Пленум ЦК компартии Карело-Финской ССР открылся 24 января 1950 года. Куприянов выступил с покаянной речью и помимо вполне ожидаемой от него самокритики затронул критическими замечаниями Андропова и ряд других руководящих деятелей республики. Конечно, зачем все брать на себя — пусть и другие отдуваются. Председательствовал на пленуме второй секретарь республиканского ЦК Андропов[355]. Это был хороший признак. Конечно, выступать Андропову пришлось. Он записался в прения, но выступил не в первых рядах — слушал других, вырабатывал линию. Выступил на второй день работы пленума.

Признав, что решение ЦК ВКП(б) верно и совершенно справедливо, Андропов тут же встал на привычный и спасительный путь — каяться и все признавать. Остановившись на фактах систематического невыполнения народнохозяйственных планов, Андропов указал на высказанную Куприяновым «гнилую теорию» об исчерпанности внутренних сил республики и необходимости завоза рабочей силы: «Я считаю своей серьезной ошибкой, что я не выступил против этой теории, несомненно, очень вредной и гнилой»[356].

Андропов знал правильные слова и эпитеты, понимал очередность их произнесения. Он пустил в ход все свое красноречие: «Я должен прямо сказать, что я тут не вижу ничего, что могло бы оправдать мое поведение. Дело в том, что вести борьбу против недостатков, о которых здесь говорили, о которых и я говорил в области промышленности, — это прежде всего означало вести борьбу против неправильного поведения т. Куприянова. Я должен прямо заявить пленуму, что такой борьбы я не вел. В течение длительного времени я с умилением смотрел в рот тов. Куприянову и считал многие вещи совершенно правильными и допустимыми»[357]. Мало того, признавался Андропов, такое поведение «называется мелкобуржуазной трусливостью», и «я считаю себя виновным прежде других секретарей»[358].