Забота о сотрудницах и сочувствие, конечно, хорошо. Но теперь этот важнейший источник «всезнания» в чужих руках. Андропову было чего опасаться, были причины осторожничать.
В аппарате ЦК Андропов резво взялся за дело и тут же в июне созвал совещание идеологических работников. Поводом была «грубейшая политическая ошибка» — в «Сельскохозяйственной газете»[1519] перепутали титулы Брежнева и премьера Николая Тихонова. Редактора, понятно, тут же сняли. Андропов поучал собравшихся, как избежать подобных ошибок впредь[1520]. Вот уж точно более серьезных дел не было!
Сразу же изменился перечень лиц, записанных Андроповым в календарь своих контактов и встреч. С конца мая 1982 года появились и часто замелькали секретари ЦК Пономарев, Русаков и Зимянин, заведующие и заместители заведующих отделами ЦК Леонид Замятин, Василий Шауро, Карен Брутенц, Валентин Фалин, председатель правления АПН Лев Толкунов, председатель Гостелерадио Сергей Лапин, председатель Госкомитета по кинематографии Филипп Ермаш[1521]. Круг принятых лиц четко очерчивает сферу ответственности секретаря ЦК Андропова — он принял на себя все обязанности, ранее возложенные на Суслова, то есть курирование отделов пропаганды, культуры, науки и вузов, вопросы международных партийных связей и связи с социалистическими странами.
Но было что-то и сверх того. Для рассмотрения плана работы отдела к Андропову 14 июля на прием попросился заведующий отделом оборонной промышленности ЦК Игорь Дмитриев. Вторично он был принят Андроповым 28 июля 1982 года[1522]. Вообще-то оборонная промышленность входила в обязанности секретаря ЦК Кириленко, но, видимо, тот уже не справлялся со своими поручениями, и Андропов постепенно прибирал к рукам хозяйство аппарата ЦК.
Поначалу у Андропова в ЦК не было своих людей, на кого он мог бы опереться. Ну, разве что Арбатов и Бовин, вхожие в узкий круг сочинителей речей для генсека. Да, «аппарат» был не его, аппаратчики были серьезной закулисной силой. Они писали речи и доклады, готовили справки и обзоры для начальства. Во второй половине 1982 года Арбатов посещал Андропова на Старой площади довольно часто: 2, 25, 26, 29 июня, 14 августа, 3 ноября (вместе с Бовиным)[1523]. Постепенно Андропов входил в курс дел, врастал в проблематику отделов, и это шло не без скрипа. Он как-то пожаловался Арбатову, что из всех секретарей ЦК последним его признал Борис Пономарев, ведавший международным коммунистическим движением[1524]. На первых порах лишь Горбачев был надежной опорой Андропова в ЦК.
Андропов оказался в центре мелких интриг вокруг большой политики. Китай… Да, именно в 1982 году наметился явный поворот в советско-китайских отношениях. Два десятилетия советская пропаганда клеймила «китайских раскольников» с неослабевающим пафосом. Нет, конечно, были просветы. После смерти Мао Кремль взял паузу, и в 1977 году не появился выходивший ранее ежегодно сборник статей «Опасный курс», посвященный разоблачению китайской политики. Но Пекин разочаровал. Оттуда донеслась язвительная критика новой советской Конституции и «ревизионистских взглядов» советских руководителей, утративших классовое чутье и заговоривших об «общенародном государстве». В Кремле обиделись и усилили антикитайскую линию. В «Крокодиле» вновь появились карикатуры против Пекина и новые выпуски сборника «Опасный курс» хлынули в книжные магазины.
Но вот неожиданно в речи Брежнева, произнесенной в марте 1982 года в Ташкенте, обозначились вполне миролюбивые нотки и прозвучал призыв преодолеть многолетнюю вражду: «Мы никогда не считали состояние враждебности и отчуждения между нашими странами нормальным явлением»[1525]. И тут же Брежнев сделал чрезвычайно приятное китайским лидерам заявление о том, что СССР не признает «концепцию двух Китаев» и полностью признает суверенитет КНР над островом Тайвань. А завершил речь прямым призывом к нормализации отношений.
В мае 1982 года в «Правде» появилась статья «К советско-китайским отношениям», носящая явно нормативный характер. В ней обильно цитировался Брежнев, в заключительных абзацах прямо говорилось, что в СССР улучшение отношений с Китаем считают «назревшим делом» и хотят видеть в лице Китае «доброго соседа»[1526].
Теперь вместо Суслова комиссию Политбюро по Китаю возглавлял Андропов, и это он продвигал «нормализацию» отношений с Китаем. Но делал это осторожно, с оглядкой на аппарат ЦК. И вообще, не будь речи Брежнева в Ташкенте, Андропов бы точно не стал ввязываться и что-то менять на китайском направлении. Поостерегся бы, хотя и мыслил в данном ключе.
Цитированная статья в «Правде» была подготовлена, как многие в аппарате ЦК догадались, на Лубянке, то есть помощниками Андропова. Конечно, ее «обкатали» в отделах ЦК, что-то поправили, что-то убрали, в частности, персональные выпады в адрес китайских руководителей[1527]. Одобрили и опубликовали.
Вот тут и выявился конфликт интересов, и начались закулисные интриги. Первый заместитель заведующего отделом ЦК Олег Рахманин, отвечавший за связи с коммунистическими партиями социалистических стран, к коим относился и Китай, оказался не готов вот так сразу отбросить все и поменять подходы. Он — автор политической биографии Мао Цзэдуна и прочих зубодробительных сочинений, разоблачавших маоизм. Его перу принадлежала брошюра «Незабываемые страницы истории и маоистские фальсификаторы»[1528].
Разумеется, и эта книжка, и подобные ей сочинения выходили под псевдонимами — Олег Борисов или Олег Владимиров[1529]. Построивший всю свою публицистическую карьеру на разоблачении маоизма, Рахманин вдруг оказался у разбитого корыта. Он годами «окучивал» тему, нарабатывал «научный капитал», метил в академики. А теперь что — книги в утиль сдавать? Он попытался саботировать наметившуюся в 1982 году линию на нормализацию отношений с Китаем. Об этом подробно и интересно пишет Черняев в своих дневниках[1530].
В противовес «ташкентской речи» Брежнева и упомянутой статье в «Правде» Рахманин, опираясь на свой отдел, стал проталкивать в теоретический орган партии — журнал «Коммунист» резкую «антикитайскую» статью. Читавших проект статьи взяла оторопь. Описание в статье в самых негативных тонах внутренней политики Китая вызывало вопрос, как вообще можно было назвать такую страну социалистической[1531]. Андропов лавировал. Он полагал, что если сократить внутриполитическую часть статьи, то ее можно печатать. Оказалось, в аппарате у Брежнева не сидели сложа руки, и его помощник Голиков подготовил пятнадцатистраничную записку, в которой подверг критике пропаганду, которая «недооценивает значение нормализации с Китаем» и не замечает «перемен в Китае». Брежнев направил записку Голикова Андропову, прибавив от себя, дескать, у Голикова «дельные мысли», и предложил рассмотреть этот вопрос на китайской комиссии Политбюро[1532].
Дошедшие до Брежнева сигналы, что кто-то торпедирует ташкентские инициативы, возымели действие. Он с таким трудом 24 марта 1982 года выступал в Ташкенте, так как накануне его придавило обрушившимися лесами с рабочими на авиазаводе, у него оказалась сломана ключица. Но Брежнев, превозмогая боль, все-таки выступил на торжественном заседании с речью[1533]. И кто-то посмел забыть об этом?
