Именно так работала схема, которая легко просчитывалась, казалось бы, из малозначительного факта выдвижения Абрамова на дополнительную должность первого зама «пятерки». На первый взгляд аппаратная проза, а на деле мощный подводный поток! И если помощник Цвигуна рассказал ему в тот трагический день несколько несвязных новостей, даже сам не понимая до конца их значения, то опытный и искушенный в аппаратных интригах Цвигун понял все и сразу. Длящийся восемь месяцев ремонт дачи, который можно было бы сделать втрое быстрее, тоже означал только одно — подсиживают, готовят на пенсию, а дачу предназначили новому выдвиженцу. И плюс к этому общее болезненное состояние: депрессия, повышенная тревожность и, как следствие, вынужденное бездействие. Уйти из жизни на вершине славы и должностного положения. Не ждать, когда вышибут на пенсию, и он будет всеми забыт до такой степени, что и его книги перестанут издавать, и киноэпопеи по его сценариям перестанут снимать. Быть на гребне волны и в центре внимания и вдруг низвергнуться в бездну забвения, нет, невозможно даже представить! Пожалуй, это главный мотив спонтанного рокового решения.

Но до сих пор в литературе смерть Цвигуна подается с изрядным налетом таинственности и часто в полном противоречии с давно и твердо установленными фактами. Например, совершенно невероятную картину смерти Цвигуна описал один из работников секретариата КГБ. По его рассказу выходило, что Цвигун прибыл на заседание Коллегии КГБ, его будто видели вошедшим в служебный лифт на Лубянке. А спустя несколько минут застрелился в своем кабинете[1466].

Не выдерживает критики и запущенный в публицистику другой детективный сюжет, будто Цвигун, получивший по линии КГБ множество фактов и свидетельств о злоупотреблениях брежневского семейства — дочери Галины и ее мужа Юрия Чурбанова, готов был встретиться с Сусловым и доложить ему о ходе дела и о том, как спасти авторитет Брежнева. В изложении Роя Медведева это выглядит так: «Цвигун руководил расследованием одного из крупнейших хищений драгоценностей, и нити этого расследования неожиданно потянулись к ближайшим друзьям дочери Брежнева Галины. Цвигун не мог уже выполнить указание Суслова и остановить набравшую ход машину следствия, за которым наблюдал, конечно, и Андропов»[1467].

Галина Брежнева

[Из открытых источников]

Н.А. Щелоков и Ю.М. Чурбанов

[Из открытых источников]

Ю.М. Чурбанов и Г.Л. Брежнева

[Из открытых источников]

Ну, во-первых, с ноября 1981 года Цвигун, серьезно заболев, уже по службе ни за чем не наблюдал. А во-вторых, вообще-то факты о Галине Брежневой и Чурбанове были известны не только людям из КГБ, об этом говорила вся Москва. И ведь было, о чем посудачить. Любовник Галины Борис Буряца — молодой певец театра «Ромэн», в одночасье превратившийся в солиста Большого театра, был замешан в темных делах с драгоценностями. Помимо прочего, Галина снабжала его «дефицитными товарами, которые тот с большой выгодой перепродавал»[1468]. Не лучше него и муж Галины — первый заместитель министра внутренних дел Юрий Чурбанов, умудрившийся провалить государственный визит в Народно-Демократическую Республику Йемен, где он ни дня не просыхал. Как рассказывали очевидцы в марте 1982 года, по прилете «он совершенно бухой вывалился из самолета и чуть не рухнул (если б не подхватили) перед “высокими встречавшими”, почетным караулом и т. п.». Деловые встречи пришлось отменять, потому что «с вечера и до утра он безобразно надирался в своем окружении подхалимов и лизоблюдов, а с утра и до обеда его невозможно было разбудить. А когда однажды это удалось, так того хуже. Потому что он нес такую ахинею, что переводчику нечего было переводить»[1469]. На приеме у посла Чурбанов «то и дело тыкался мордой в тарелку, будучи совсем не в себе»[1470].

Подношения членам семьи генсека были щедрыми и повсеместными. Осенью 1981 года в Баку рассказывали: «Чурбанов и Галина Леонидовна были там в гостях, уехала она с ожерельем, он с запонками и булавкой к галстуку на общую сумму в 1 млн 800 тыс. рублей»[1471].

Сын Брежнева Юрий, заместитель министра внешней торговли, под стать Чурбанову. Возвращался из Стокгольма, лететь-то до Москвы всего два с небольшим часа: «Всю дорогу — пьяный дебош. К Москве — едва на ногах. Спускается по трапу. Встречает его соответствующая камарилья. Рука в “ленинском приветствии” и по-пьяному шуткует: “Приветствую и поздравляю вас с моим прибытием в столицу нашей родины Москву!” Никому не подав руки, вваливается в машину и — таков»[1472].

Ну и что нового мог бы Цвигун рассказать Суслову о брежневском семействе и, главное, что Суслов мог бы предпринять? Поговорить с «Лёней» уж точно бы не решился. Не в его правилах. А в аппарате ЦК, между тем, были убеждены, что «развернутая в последние брежневские годы кампания по компрометации членов семьи генсека явно была учинена Лубянкой»[1473]. Но именно что компрометация, а не противодействие средствами закона, как это должно было быть, если речь идет о таком органе, как КГБ. И ясно почему: «Андропов значительно больше, чем кто-либо другой знал о всех слабостях Брежнева, художествах его окружения, а противодействие, насколько известно, оказывалось лишь Щелокову, которого он и удалил после смерти Брежнева быстро и совершенно справедливо. А другие дела? Или не дошли руки, или, чувствуя свою ответственность, он их попросту хотел замять и покрывал»[1474]. По всему выходило, Андропов предпочитал действовать исподтишка.

Наследие Суслова

Размеренно и по заведенному порядку шла работа в ЦК. Все, как обычно. Заседания Секретариата ЦК КПСС 5 и 12 января 1982 года вел Суслов[1475]. Но к середине месяца и тут разгорелись страсти. Короткая записка приоткрывает тайну развернувшейся подковерной борьбы на Старой площади. И все вокруг решения шестилетней давности о распределении обязанностей секретарей ЦК КПСС, то есть кто и какие сферы курировал. Именно об этом было решение Политбюро (П5/Х1) от 27 апреля 1976 года.

Решение на первый взгляд вполне рутинное, но его отчего-то стали прятать. Под текстом появилась помета «Справок никому не давать и не посылать» и указание о согласовании ознакомления с Черненко или его замом Клавдием Боголюбовым[1476].

А рядом на листке архивного дела та самая короткая записка:

«По № 5/Х1-76 г. Константин Устинович! Тов. Кириленко А.П. просит это решение? (звонил Секретев) 20.01.82». И короткая резолюция на записке «т. Соколовой М.В. Тов. Кириленко доложено 22.01.82. Боголюбов»[1477].

Почему именно в этот момент решение о распределении обязанностей так заинтересовало члена Политбюро и секретаря ЦК Андрея Кириленко? Конечно, сам он в архив не пошел, а попросил своего помощника Секретева получить документ в Общем отделе ЦК. Вместе с тем преграды, возникшие на пути ознакомления с бумагой шестилетней давности, даже для члена Политбюро удивляют. Вот она настоящая партийная конспирация и делопроизводственная дисциплина!