Андропов изменил своим принципам, которые он декларировал в начале своей карьеры в КГБ: «Я не допущу, чтобы мое пребывание здесь было связано с какими-то кровавыми делами…»[1305]. Устранение Амина было вероломной акцией, но Андропов уже ко многому привык. Служба и профессионализация обязывают.
Вечером 27 декабря Костромин получил указание отправить своих подопечных с базы, где они томились в ожидании, на бронетехнике в Кабул. Власть сменилась, в столицу прибыло новое правительство Афганистана[1306].
Буквально за несколько дней до ввода войск в Афганистан, дабы не разрушать сложившихся доверительных отношений, Андропов решил по «тайному каналу» предупредить канцлера ФРГ о грядущем событии. Переданная информация ошеломила Эгона Бара — доверенное лицо канцлера. Побледнев, он произнес: «Вы все сошли с ума!.. Афганистан — это не Варшавский пакт, то, что вы делаете, — это чистой воды агрессия против слабого государства! Подумали вы, как будете выглядеть перед всем миром?!»[1307]. В Кремле, конечно, подумали, но не учли главного: «Начинают войны всегда с уверенностью, что их удастся быстро закончить, но в этом и заключается самое большое заблуждение»[1308].
Решение и последующие события тяжело дались Андропову. Чазов пишет, что за все 17 лет знакомства он еще не видел Андропова в таком напряжении: «Мне кажется, что непосредственно перед вводом советских войск в Афганистан у него, в отличие от Устинова, появились периоды неуверенности и даже растерянности»[1309].
В 12 часов дня 25 декабря 1979 года в войска поступил приказ маршала Устинова начать силами 40-й армии переход границы и вход на территорию Афганистана в 15:00 по московскому времени[1310]. Вторжение началось. Ранняя дата его начала, объясняется тем, что операция «Шторм-333» (штурм дворца Амина) первоначально планировалась на 25 декабря, но потом ее срок перенесли на 27 декабря[1311].
Амин полностью доверял Брежневу. Начало ввода советских войск он приветствовал. Ведь это то, о чем он раньше долго и настойчиво просил. Он и днем 27 декабря ни о чем не подозревал, созвал в свой дворец членов Политбюро НДПА и министров с семьями и устроил роскошный прием. Амин говорил присутствующим: «Советские дивизии уже на пути сюда. Все идет прекрасно. Я постоянно связываюсь по телефону с товарищем Громыко, и мы сообща обсуждаем вопрос, как лучше сформулировать для мира информацию об оказании нам советской военной помощи»[1312]. Днем ожидалось и выступление Амина по афганскому телевидению. Но этому помешала акция КГБ и содержимое того самого чемоданчика, который так берег подполковник Эвальд Козлов: «Неожиданно во время обеда Генсек НДПА и многие его гости почувствовали себя плохо. Некоторые потеряли сознание. Полностью “отключился” и Х. Амин»[1313]. Вызвали начальника президентской гвардии, позвонили в военный госпиталь и в поликлинику советского посольства. Продукты и сок отправили на экспертизу, поваров-узбеков задержали[1314].
Советские врачи с большим трудом к шести вечера вернули Амина к жизни. Он оставался под капельницей. До начала штурма его дворца оставалось чуть более часа.
В среду и четверг, 26 и 27 декабря 1979 года, Брежнев находился на даче в Заречье[1315]. На дачу 26 декабря к нему приехали Устинов, Громыко, Черненко и Андропов доложить о ходе выполнения ранее принятого решения от 12 декабря. Был представлен намеченный на 27 декабря план военного переворота в Кабуле и устранения Амина. Черненко в сухой протокольной записи зафиксировал: «Тов. Брежнев Л.И. высказал ряд пожеланий, одобрив при этом план действий, намеченный товарищами, на ближайшее время»[1316].
Начальник управления нелегальной разведки (управление «С» 1-го Главного управления) КГБ Юрий Дроздов 27 декабря незадолго до начала штурма дворца Амина говорил с Андроповым по телефону, получая напутствие. Андропов со значением сказал: «…“это не я тебя посылаю”, — перечислил мне всех членов Политбюро, находившихся в переговорной комнате, что означало принятие продуманного коллективного (ответственного) решения»[1317]. Когда Борис Иванов в середине того же дня доложил Андропову о готовности штурма, Андропов попросил к телефону Дроздова и по-отечески спросил: «Ты сам пойдешь?», когда Дроздов ответил утвердительно, услышал: «Зря не рискуй, думай о своей безопасности и береги людей»[1318].
Запланированный на 19:30 вечера 27 декабря штурм дворца начался. Незадолго до этого пришедший в себя Амин терялся в догадках о причинах массового отравления за обедом: «Почему это случилось в моем доме? Кто это сделал? Случайность или диверсия?»[1319]. Когда началась стрельба во дворце, Амин приказал адъютанту позвонить советским советникам и предупредить их о нападении. «Советские помогут», — говорил он. Словам адъютанта, что стреляют советские, Амин не поверил: «Врешь, не может быть!». Пытался сам звонить, но связи уже не было. Амин тихо проговорил: «Я об этом догадывался, все верно»[1320].
Свидетели описывают последние трагические минуты жизни Амина. Он шел по коридору в белых трусах и майке в отблесках огня, неся в руке поставленную ему капельницу. Советский врач увлек его в укрытие, вытащил иглы. Амин прислонился к стене, но тут послышался детский плач. Из большой комнаты шел, размазывая кулачком слезы, пятилетний сын Амина. Увидев отца, бросился к нему, обхватил за ноги, Амин прижал его голову к себе, и они вдвоем присели у стены[1321]. Он был убит офицером спецгруппы КГБ[1322].
Был приказ не брать живым Амина. Убитых афганцев, в том числе и двух малолетних сыновей Амина, закопали в братской могиле неподалеку от дворца Тадж-Бек (с июля 1980 года в нем будет располагаться штаб 40-й армии). Труп Амина, завернутый в ковер, еще ночью был погребен там же, но отдельно от остальных. «Никакого надгробия ему поставлено не было. Оставшиеся в живых члены его семьи были посажены в тюрьму Пули-Чархи, сменив там семью Н.М. Тараки»[1323].
В качестве трофея Андропову его подчиненные преподнесли винтовку Амина «Ремингтон» с комплектом снайперских прицелов[1324]. Ну хорошо хоть не голову Амина, как в случае с китайским лидером Линь Бяо, разбившимся на самолете на территории Монголии в сентябре 1971 года. Тогда Андропов снарядил в поездку заместителя начальника следственного отдела КГБ Загвоздина для расследования и опознания погибшего заместителя Мао Цзэдуна. В Москву для экспертизы были привезены головы Линь Бяо и его жены[1325].
Андропов держал постоянную связь с представительством КГБ в Кабуле. Звонил, отдавал распоряжения. Калугин стал свидетелем одного такого разговора в самых последних числах декабря 1979 года. Он в тот момент был на приеме в кабинете Андропова:
«В это время зазвонил телефон ВЧ. На проводе был Кабул. В трубке раздался голос Б. Иванова, докладывавшего обстановку в Афганистане после ввода туда советских войск. Андропов напрягся, вслушиваясь в булькающие звуки, потом прервал доклад и закричал в трубку: “Борис Семенович! Скажи Кармалю, чтобы он выступил по телевидению с обращением к народу. Прошло уже несколько дней, а он молчит. Надо же показать людям, изложить программу. Скажи ему, чтобы не тянул. Окажи необходимую помощь в подготовке”»[1326].
