– Дети, пойдемте с нами, – позвал он. – Надеюсь, прогулка вам понравилась.

При этих словах Эллен напряглась. Бен не хотел, чтобы по его тону она заключила, будто ему плевать на то, что она видела; но хотя бы дети не узнали ничего такого, с чем они не в силах справиться. Надо ему подбирать слова более тщательно – тут опыта у него предостаточно, – хотя подобная задача тяготила его теперь, когда он со жгучим нетерпением ждал неизбежного приближения того, для чего нет слов, того, что старше любых словесных игр.

– Мы хотим с вами поговорить, – добавил он.

Эллен бросила на него взгляд, слишком короткий, чтобы он успел поглядеть ей в глаза. Он неожиданно почувствовал облегчение, что ему и не пришлось глядеть ей в глаза, потому что догадался: его «мы» не включает ее.

– Мы вместе, – произнес он громко и, выдернув из замка зажигания ключи Эллен, зашагал к дому. – Идем наверх, – скомандовал он.

– Думаешь, телефон уже заработал? – шепотом спросила она.

Значит, машина была не последней надеждой. Наверное, всегда остается хотя бы одна надежда в запасе до тех пор, пока ты жив. Бен успел забыть о телефоне, но он с готовностью притворится, будто как раз о нем и думал, если подобное притворство поможет заманить их в кабинет, где ему будет удобно присматривать за ними и за тем, что может появится из леса.

– Вот и узнаем, – сказал он.

Стоило надежде возродиться, и Эллен как будто пришла в себя. Когда он уже хотел отпереть входную дверь, она забрала у него свои ключи, мягко, но решительно. Ее целеустремленность он счел одновременно трогательной и разрушительной – ну неужели она не может понять, что это не имеет значения? Она цеплялась за осколки жизни, которой жила всегда, словно в них заключалась какая-то магия, способная оживить нормальность после того, как эта зима подойдет к концу, тогда как в них только отказ принять то, что этого никогда не произойдет. По крайней мере, она открывает дверь, и теперь только от него зависит, станет ли это первым шагом к приятию.

– Дети, быстрее в тепло, – произнесла Эллен натянуто, подгоняя их взмахами рук, словно пыталась вернуть чувствительность своим онемевшим пальцам, и подтолкнула их через порог, как только они оказались на расстоянии вытянутой руки от нее. Войдя в дом, она остановилась, моргая от яркого света в прихожей. Должно быть, она запоздало задавалась вопросом, почему же их дом до сих пор не захватила зима. Разве это не достаточный намек на то, что с Беном все они под защитой, как бы ни развивались события? Если она это поймет, тогда он успеет убедить ее, что они в безопасности до самого конца, пробуждение завершится, и они переживут его и станут его частью – вот только ее уже переполняли тревоги за детей.

– Что вы застыли как статуи, снимайте верхнюю одежду и двигайтесь, – подгоняла она их.

На самом деле, для всего этого времени уже нет, подумал Бен, тем более, когда это не имеет значения, однако если он скажет такое вслух, начнется ссора, которая еще больше их задержит. Он смотрел, как Эллен с детьми стягивают с себя куртки, вешают на крючки, сваливают в кучу ботинки, словно принося жертву ночи, оставшейся за дверью. И только когда они дружно уставились на него, он вспомнил, что сам стоит в одежде и уличной обуви.

– Ты мог бы проверить телефон, – произнесла Эллен срывающимся, обвиняющим голосом, когда он повесил куртку на последний свободный крючок.

– Мы не хотим сейчас разделяться.

Ее глаза вдруг влажно заблестели, и он почувствовал, что ей хочется кинуться к нему. Интересно, о чем она сейчас подумала, вспомнила новый облик, какой обрели Уэсты? По его ощущениям, то, что видит его во сне, использует его слова, чтобы вложить в них больше смысла, чем собирался он сам. Бен так долго работал со словами, что они не отпускали его, только хватит с него уже словесных игр – настало время говорить ясно.

– Вперед, – скомандовал он.

Когда Бен пошел по лестнице, Эллен последовала за ним, подгоняя перед собой детей. Он невольно улыбнулся самому себе, когда она зажгла свет над лестничной площадкой – уже скоро все это им не понадобится. Он открыл дверь кабинета и отступил в сторонку, пропуская их вперед.

Эллен засомневалась после того, как включила свет и шагнула в комнату. На долю секунды ему показалось, она увидела то, что видел он: быстрое стремительное движение за окном, словно окоченевший лес на мгновение отказался от своей неподвижности, хотя он-то знал, что с леса, скорее всего, на миг спала его маскировка, когда он, или же его обитатель, поглядел на Эллен. На самом деле, Эллен всего лишь собиралась с силами, прежде чем снять телефонную трубку, мысленно молясь, чтобы аппарат заработал. Не важно, – главное, она привела детей в комнату, и Бен закрыл дверь, прислонившись к ней спиной.

– Посмотрим, что у тебя получится, – произнес он.

Он наблюдал, как она приближается к письменному столу и дети тянутся за ней следом. С его места вся комната, и письменный стол, и доска для рисования, и все остальные предметы, казалось, образовывали портал в лес, и это последнее символическое барахло предстоит отбросить на пути к истине. Он видел, как лес, очень постепенно, начинает сиять, ряды деревьев в глубине светились тускло, но заметно, словно они, или же то, что скрывалось за ними, потихоньку приближается к дому. Это, случайно, не тончайший налет изморози на стене вокруг оконной рамы? Эллен подошла к письменному столу и стояла, глядя на телефон, явно вознося последнюю молитву, про себя, чтобы не напугать детей, а затем она протянула оцепеневшую руку и поднесла трубку к уху.

Она выронила трубку почти сразу. Трубка с грохотом проехала по столу, словно игральная кость, но провод задержал ее, дернув обратно, и она перевернулась, скрежеща пластиком по древесине. Маргарет вскрикнула, когда трубка упала, а Джонни повторил ее крик, когда она ударилась о стол. Эллен выронила трубку из-за громкого звука, шедшего из нее, и поначалу даже Бену показалось, что это просто шипение помехов. Но затем, когда Эллен протянула трясущуюся руку, чтобы заглушить этот звук, он услышал в шуме гораздо больше.

– Эллен! – выкрикнул он.

Она уже успела нажать на рычаг, но это не имело значения: звук из трубки не прекратился. То был шепчущий хор, множество шепотков, которые словно затопили комнату, звук походил на шум ветра в лесу, но при этом куда более многослойный и целеустремленный.

– Слушайте, все! – произнес Бен голосом, который, как он слышал, сливается с шипением из трубки. – Услышьте, что оно скажет!

Эллен уставилась на него непонимающим взглядом, а потом на ее лице отразилось омерзение. Она пыталась поднять трубку, чтобы заставить ее умолкнуть, но ее пальцы плохо слушались от гнева, и тут Джонни выкрикнул:

– Я что-то слышу!

Он разгадал загадку, и Бен гордился им, хотя расшифровать послание было не так уж и трудно – скорее, требовалось просто успокоиться и позволить звуку самому донести мысль.

– Оно зовет нас, – сказал Джонни, схватив мать за руку.

Вот почему шипение было таким многослойным: оно произносило все их имена одновременно своими голосами, похожими на бесконечный снегопад. Бен увидел, что и Маргарет услышала их, и ее глаза широко раскрылись, а веки затрепетали. Затем Эллен удалось ухватить трубку и с грохотом опустить ее на рычаг.

– Чего ты пытаешься добиться? – шепотом спросила она, испепеляя Бена взглядом.

Отвечать надо простыми словами, напомнил он себе.

– Донести до вас мысль, что именно уже на подходе, – пояснил он, – чтобы это не стало для вас большим потрясением.

Похоже, она могла создать проблемы, когда на их разрешение уже не оставалось времени. Бен вынужден был напомнить себе, что у Эллен не было его преимуществ – ей часть правды открылась без всякой подготовки, тогда как он предчувствовал ее всю свою жизнь, – но нельзя и позволить ей отрицать истину, даже если отрицание, было бы побольше времени, могло бы стать первым шагом к пониманию. Лес, или же сущность, какую он символизировал, снова беспокойно шевельнулся за спиной у нее и детей, и Бен почувствовал, что теряет терпение.