– Доброе утро, Максим! Мне кажется, мы попали в цугцванг. Так ведь называется эта позиция в шахматах, – размеренно, словно читая урок, произнесла Ирина.

– Что-то было не так? – смущённо спросил Максим.

– Ты имеешь в виду нашу молниеносную связь? – заметила эту неловкость Ирина. – Нет, в этом плане тебе не о чем беспокоиться. Всё было великолепно. И меня это нисколько не беспокоит, скорее, наоборот, радует. Я о другом. О том, что нам и быть вместе нельзя, но и порознь будет плохо. Что нам прятаться бессмысленно, но и быть у всех на виду глупо и в некотором смысле небезопасно. Людская молва – она ведь как зарождающаяся стихия, превращающая, казалось бы, внешне невинную коллективную энергию в шторм и ураган. Какой бы шаг мы не предприняли, он всё равно будет неудачным, плохим для обоих.

– Почему ты так решила?

– Не знаю. Опыт подсказывает. Кто-то из нас явно сошёл с ума. Либо юный кавалер, падший до отношений с женщиной возраста его матери, либо старая дама, нагло и остервенело совратившая кавалера…

– Почему же совратила, я первый начал. А моя мать, между прочим, старше тебя на пять лет, – недовольно проворчал Максим.

– Пять лет…Много это или мало? Через пять лет я буду такой, как твоя мама, неинтересной, постаревшей, немного поглупевшей и постоянно ворчащей из-за бытовых проблем, которые, как правило, в семье разрешает женщина. А ты останешься примерно таким же, тридцатитрёхлетним Ильёй Муромцем возраста Иисуса Христа, то есть одновременно и сильным и умным, ещё и мечтающим о своих детях, которых я в силу вполне объяснимых причин дать тебе не смогу…

– Ира, ты знаешь, я совершенно не думаю о детях. И никогда о них не думал. Не восприми меня как назойливого нарцисса, но это так. Иногда мне кажется, что…

– …что ты искал меня всю жизнь? – лёгким вздохом перебила Максима Ирина.

– Почти угадала…

– Да, так бывает. Просто в нашей жизни либо я родилась слишком рано, либо ты слишком поздно, чтобы, не обращая внимания на злоязычных коллег и соседей, ревнивых родственников и друзей, на разность физиологий и, в конце концов, на вечно вмешивающийся в отношения бытовой вопрос, мы могли быть вместе, любить друга, строить планы и верить в нескончаемое счастье.

– Это ты так решила? – обиженно спросил Максим.

– Что ты? Я ничего не решала, эта слишком сложная математическая задача для моего гуманитарного ума. Возьмём в нашем уравнении хотя бы такой условно неизвестный компонент, как твоя работа в Москве. Что делать второму компоненту?

– Так данное уравнение может быть и с двумя переменными. Разве человек привязан к одному месту, его можно переменить. И мне, и тебе.

– А если второй компонент не готов к таким радикальным шагам, как переезд в незнакомую суровую Москву, где никто совершенно не ждёт сорокасемилетнего хореографа с провинциальным дипломом. Да и некуда там ехать. Съёмная квартира? Ипотека? Работа на рынке у китайца? Моя жизнь более-менее определённая: дом, работа, раз в неделю встреча с сыном, скоро внучка появится, стану бабушкой. Не мечтал ли ты всю жизнь, Максим, встретить не юную принцессу из королевского дворца, а простую таганрогскую бабулю? – Ирина обнажила свои ямочки на щеках и аппетитно захихикала.

– Зачем ты сразу начинаешь ставить барьеры, у нас с тобой, между прочим, идёт только первый день совместной жизни, – поддержал шутку возлюбленной Максим. Его в этот момент беспокоили не мысли о будущем, а тревога о настоящем, где пришедшая в себя после нетрезвой бессонной ночи Ирина Першина начала возводить стены в только-только начавшихся отношениях. – Я скажу так: меня совершенно не волнует ни мнение коллег, ни мнение родных.

– И даже оценка твоего одноклассника и школьного друга Серёги не смущает? – спросила Ирина, набрасывая на хрупкие плечи свой возбуждающий красный халат.

– А вот здесь даже не знаю, что тебе ответить, – честно признался Макс. – Серёга – это фактор. Возможно, непреодолимый фактор.

– Ну, не сказала бы, что совсем непреодолимый. Серёжа неглупый мальчик, он умеет любить, умеет прощать, готов слушать, понимать и вникать. Просто мне самой будет перед ним неловко, что у нас вот так – всё и сразу, – Ирина скользнула на кухню, включила газовую плиту, поставив на неё чайник. Максим выскочил следом, на ходу застёгивая джинсы.

– Может, снимем квартиру в Таганроге? – нежданно спросил Максим.

– Квартиру в Таганроге? – переспросила Ирина.– И это сразу снимет все внутренние тормоза? Понимаешь, Макс, сегодня ночью наши физические атомы сложились очень удачно, просто превосходно. Пока был в отключке головной центр управления душевными полётами. А теперь заработал центр, и что-то в нём после вчерашнего барахлит. В юности всё в жизни полно романтики, особенно тема любви между особями противоположных полов. Сначала букеты, потом ключи от квартиры, затем дети, море, дача, совместная райская старость. А когда сходятся люди в возрасте, люди с солидным бэкграундом, всё сложней. Нужно уже построенные стены как-то сдвинуть и попытаться перестроить то, что было ранее построено на весь человеческий век, и так, чтобы не заблудиться в новых лабиринтах.

– Но почему ты всё примеряешь к себе? Почему ты совсем не спрашиваешь обо мне и моих размышлениях? – с ноткой капризности бросил Максим.

– Мужчины любят ложь и пафос, – прищурив глаза, улыбнулась Ирина. – Ты кофе или чай?

– Чай. Какая ложь? Какой пафос? – возмутился Максим.

– Не мной сказано, Раневской, кажется: под самым красивым павлиньим хвостом всегда находится обычная куриная задница. Это я к тому, что все слова мертвы, если за ними нет дел. Ты можешь наговорить мне с три короба о своих журналистских или донжуанских подвигах, что с того? Как это отразится в зеркале существующей действительности?

– Ты ошибаешься, Ира. Я, например, сейчас думаю о том, чтобы уволиться из редакции «Воли» и устроиться в какое-нибудь таганрогское издание. Благо, с московским дипломом и опытом столичной работы я не лишён перспектив быть удачно принятым.

– А дальше?

– Дальше? Отец поможет, обзаведёмся новой квартирой, обставленной по самым свежим требованиям фэн-шуя…

– Ой, мечтатель… Пей чай. Не знаю даже, что и ответить тебе…

– А могу открыть свой сайт. Есть знакомые айтишники, помогут. Создам аккаунты в нескольких соцсетях, буду вести свой блог. Можно даже под тем же названием – «Жизненные истории». Какую-то часть своей аудитории перетащу из «Воли» на свой ресурс. У меня уже и тема для старта есть. Ты видела американский фильм «Послание в бутылке» с этой, как её, Робин Райт? Нет? Ну, и хорошо, что не видела. У меня послание в бутылке, которое хранилось у тебя в шкафу, будет во сто крат интересней американского: четыре героя встречаются спустя сорок четыре года. У них уже дети, внуки, целая жизнь за плечами. Кевин Костнер просто нервно курит в сторонке. Как идея?

– Не интересуюсь американским кино, предпочитаю отечественное, но идея неплоха, я её уловила сразу. Я так понимаю, ты ждёшь однозначный ответ от меня? Даю ли я тебе шанс?

– Именно!

– Ты знаешь, Максим, я ещё не решила: даю ли я его сама себе. Дай время.

– У меня всего месяц.

– Тебе всего двадцать восемь, чтобы отводить себе такие короткие сроки. Впрочем, месяц это хороший период. Я уже думаю, время пошло. Пей чай!

3 июля 1978 года в кабинете у начальника Вольнянского ГОВД встречали прокурора города. Невысокий, слегка обрюзгший мужчина лет пятидесяти был одет не по погоде в плотный серый костюм и белую нейлоновую рубашку с крупными рубиновыми запонками на рукавах. Шею туго затягивал яркий широкий галстук с узорной вышивкой позолоченной нитью. Собравшиеся руководители подразделений отчитывались о проведённой работе за неделю после первого серийного убийства на танцах посёлка Васильевка.

С разрешения руководства поспавший пару ночей капитан Чижиков уже немного пришёл в себя и внимательно рассматривал вспотевшую голову прокурора, которую украшала забрызганная укладочным лаком «Прелесть» корона, собранная из длинных волос на затылке и зачёсанная на изрядно облысевшую макушку. Чижикову показалось, что все коллеги смотрели на эту приподнятую летним ветерком корону, которую прокурор не успел или попросту забыл поправить перед входом в горотдел. Даже начальник ГОВД – и тот, докладывая по существу ситуации, концентрировал взгляд не на лице старшего советника юстиции, а на комично выглядевшей макушке его головы.