Ярослав чувствовал, куда клонит Юрий. Весь нынешний день размышлял, с какой стороны зайдет брат. И на тебе. Зашел так, что либо сразу отрезать, либо прикрыться покорностью.

Сдержался. Мало ли каких дел вершится в Новгороде. На то и посадник есть.

– Скоко жита ни уродит землица, а за все хвала Господу… Но не припомню я лета, штоб хватало жита на Новгородчине. Все привоз важен… Ну а коли и завернули кого, дак мало ли чего помимо князя творится в Новгороде.

Про себя Ярослав думал иное: «Уж не Роман ли Твердиславич удумал вновь поклониться Михаилу Черниговскому… Посадник он крепкий… Людишки новгородские за ним идут. И впрямь не переметнулся бы ноне».

– Стоит ли, брате, о черниговских купчишках заботиться. Своих развелось, што воробьев. Разе им дорога в Новгород заказана… Да со всего Залесья везут свой товар к Новгороду. Лучшего торга на Руси и не сыскать.

Видел Юрий, как блеснули очи у Ярослава, когда заговорил он о черниговских купцах. Горяч братец. Вот и братья они, а один на другого совсем не похож. И нрав, и обычай у них разный. Сколько раз затевал Ярослав свару и с толком, и нет. Лез чаще напролом. Бивал он и папских рыцарей, не чтил и старый обычай с тем же Новгородом, но своего добился-таки, как преставился последний радетель старины на Руси – тестюшка его, Мстислав Удатный.

Сам же Юрий, став великим князем, усобицу затевать не стремился. Редко на Русских землях обнажала мечи его дружина. Воевать больше приходилось за новые земли с мордвой. И с недалекой Булгарией то и дело разгоралась вражда из-за тех же земель. Другие мысли запали ему в голову. Был он человеком книжным, и многое из далеких времен, скрытое от других, открылось ему. Желание вернуть Мономаховы времена, когда окрепшая после раздоров Русь вновь смогла обрести единение, жило в сердце великого князя. Понимал Юрий, что не во всем был прав Владимир Мономах, с его руки размножились на Руси уделы. Но то дела уже прошлые, думать следовало о дне нынешнем.

Доверить такие мысли Юрий не мог никому. Если даже родный брат и то нет-нет да и сверкнет волчьим оком. Потому все делал исподволь, не открываясь.

Он широко улыбнулся:

– То верно… Дело торговое прибыльное, но есть, что прибылей дороже… То Русь, брате. Чем меньше на Руси свары, тем она сильней. А силы нам, глядишь, и понадобятся вскоре. Напастей на Руси всегда хватает. И не токмо от папского ордена она к нам идет…

От скрытого волнения в горле его пересохло. Он взял подле себя наполненный медом кубок и осушил до дна. Продолжал не спеша, подбирая правильные слова:

– Булгары за Волгой попритихли совсем. И мордва за ними унялась будто. Пургас[30] уже который год из своих владений не вылазит. Спокойней стало на порубежье… Да неспроста все. Снова из заволжских степей подступают к ним нехристи. И что у них на уме, нам неведомо. Много надо иметь силы, чтоб отвратить напасть от Руси…

Ярослав, не ждавший такого оборота от Юрия, недоуменно слегка повел плечом.

– Стоит ли, брате, наперед о том печалиться. Били этих пришлых булгары. А Русь велика… Об нее и зубы свои обломать возможно. Не решились же они зараньше на набег, хоть и была им удача.

– Вся далекая Хорезмия побита и разграблена ими. Об этом забывать не след, но думать надо о своем… Ты, Ярослав, купчишек черниговских отвадил. Ссоры с Михаилом Черниговским вновь ищешь… Пусть так… В этом я тебе поперек не встану и, ежели чего, пособлю.

– …Не со мной ли ратью идти на Чернигов с Киевом собрался, брате? – Ярослав посмотрел на Юрия, чуть прищурившись.

– Ратей для сего у тебя и самого в достатке. А помочь помогу не хуже, чем дружиной своей… Те же людишки торговые в тех местах и разнесут, что великий князь за брата Ярослава встанет…

Смутил Юрий Ярослава такой речью. Не чаял такого услышать он от брата. Думал недолго.

– И что же тебе за корысть, брате, в такую свару влезать? Кто знает, как минет год-другой, что с сего выйдет. Иль с Даниилом, иль уграми[31] схлестнуться придется.

– Не Даниил с уграми для исконной Руси ныне страшен, Ярослав. Иная ныне напасть, говорю тебе.

Ярослав тревогу Юрия не разделял. Дела новгородские занимали его больше далекой и непонятной угрозы, но прямой союз с братом в борьбе за киевский стол был ему на руку именно сейчас.

– Подмога от тебя, брате, любая по сердцу. Но чаю я, взамен чего потребуешь.

Юрий ухмыльнулся и мотнул головой:

– Ничего мне не надобно. Лишь одно помнить нам обоим надлежит… Коли случится чего, стоять друг за друга. За всю Русь… Людей-то в твоей власти куда как прибавится. Исконные земли живут небедно. И рати, глядишь, грозней станут.

Помолчали… Выпили еще меду. Но теперь и Ярослав не спешил с ответом. Юрий сам благословил его стать равным себе. Ответить нужно было с достоинством.

Но Юрий решил поторопить его:

– Кого вместо себя в Новгороде оставишь?

Ярослав ответил задумчиво:

– Александра… Пусть обвыкает быть князем новгородским.

Рано поутру князья разъехались из Торжка в разные стороны.

Несколько дней прошло в ожидании. Владимирский князь не спешил принимать римских посланцев, но время бежало быстро. Приставленный человек, звали его Парамоном, на расспросы отвечал, что князь «зело занят». Это настораживало, но взаперти их никто не держал. Сегодня же сам Прокопий вновь повел их по городу.

День стоял воскресный. Афанасий, как обычно, с удовольствием вглядывался по сторонам. Много ли он еще видел в чужом краю…

Другое дело Юлиан. Его больше интересовали люди. А они большей частью совсем не выглядели угрюмыми. Из-за принятого напитка, называемого медом.

Город гудел, как рой растревоженных пчел. На базарной площади, да и на соседних улицах бойко шла торговля. И что немало удивило Юлиана, слышалась знакомая речь. Торговцы, с которыми они прибыли во Владимир, явно не были единственными иноземными гостями. Именно с хозяином обоза Кантором должен был передать свое первое послание Юлиан.

Какой только люд не заполонил базарную площадь в этот солнечный день! В таком людском месиве найти Кантора удалось не сразу. Они долго бродили среди торговцев. Иногда Юлиан приценивался к товару или вступал в беседу. Но недолго, лишь только раз не удержался – купил затейливо вырезанный гребень из рыбьего зуба. Зато Афанасий вертел головой в разные стороны, стараясь увидеть всего побольше. А завидев, как рыжебородый мужик, окруженный весело гогочущей толпой, схватился бороться с медведем, отстал и едва не потерял своих.

Зрелище того стоило. Ревущий медведь становился на задние лапы и пытался схватить смельчака зубами, но ему мешали кожаные ремни, стягивающие пасть. От бессилия медведь ревел все больше, а люди кричали все сильней, подзадоривая смельчака. Афанасий стоял чуть поодаль от толпы, но все происходящее было перед ним как на ладони. Бессилие могучего лесного зверя вселяло в него смутную тревогу, несмотря на царящую вокруг веселость. «Что может привлекать в этом диком зрелище?» Отвращение к дикости и любопытство к невиданному соединились в нем.

Однако и сам молодой монах привлекал внимание. Снующие подле люди таращились на длиннополое, коричневого цвета одеяние стриженного под горшок долговязого иноземца с жидкой бороденкой.

Его кто то тихо тронул за рукав. От неожиданности он резко повернул голову, но сразу же успокоился. Юлиан стоял перед ним. Заметив, что Афанасия нет рядом, он поспешил вернуться. Народа становилось все больше, а большой торговый город таил в себе много опасностей для несведущего иноземца.

– Пойдем, брат. На забавы русов ты еще насмотришься. Здешний люд еще не видел слуг его святейшества так близко. Нам лучше быстрее найти Кантора.

– Но какой же силы этот рус, брат Юлиан! Он мог бы попасть на службу королю или стать великим воином…

– Может быть, его судьба и станет такой даже здесь, если престанет туманить хмелем голову.