– А саратовские влагалища такие суровые, что откусывают гинекологам пальцы,– подхватила Николь.

– А саратовские студенты настолько суровы, что военком сам от них бегает,– рассказал я.

– А саратовские бабки… – начала было Николь.

Но Ганс привстал с сиденья, показал нам кулачище и рявкнул:

– А я вам сейчас челюсти сломаю!

И мы с Николь заткнулись.

Наш лимузин совершил плавный поворот, выруливая на неожиданно свободный проспект, и Ганс вдруг удивленно заметил:

– А бумера-то за нами нет. Отвалился ваш «хвост».

Мы все принялись всматриваться во всполохи огней за бортом, но лично я ничего обнадеживающего там не увидел. Впрочем, с моим зрением это наблюдение ни о чем не говорило, и я с надеждой уставился на Николь – она девчонка глазастая.

– Ну да,– спустя минуту-другую признала Николь.– Нет за нами никакого черного бумера. «Хонда» едет зеленая, мерс катит серебристый, еще какая-то хня невнятная пилит, а бумера не видно. Гнал твой швейцар, цену себе набивал.

– Ага, ложная тревога,– обрадовался я.

Но Николь испытующе взглянула мне в глаза.

– А как же он все-таки тебя раскусил, ты объяснить не хочешь? На лбу у тебя вроде никакого мотострелкового клейма не видно.

Я в который раз за эти дни пожал плечами, и тут наш лимузин встал.

– Приехали,– крикнул нам из кабины водитель.

И мы все повернули голову на голос.

Ганс показал толстым пальцем на кабину и негромко, но убедительно сказал:

– Вот кто нас сдал. Водилы и швейцары всегда заодно. И тусуются они вместе, пока господа гуляют.

Николь закусила губу и покачала головой.

– Этого водилу я больше года знаю. Это же Семен, человек Марка.

Ганс скривился.

– А мне и босс твой краснорожий тоже сразу не понравился. Липкий такой гнус, обходительный, тьфу.

Николь подняла голову и громко сказала:

– Вы, главное, не забывайте, на чьи деньги сейчас развлекаетесь. Пошли! Шоу маст го он!

– Шо? – удивился Ганс.

Но тут с обеих сторон распахнулись дверцы лимузина, а за ними показались озабоченные лица.

Мы с Гансом посмотрели друг на друга, одинаково тяжело вздохнули и полезли на выход.

«Дятел» оказался каким-то непростым заведением – сияющий неоном главный вход, облепленный возбужденной толпой, мы оставили в стороне, а прошли внутрь через скромный тихий дворик, оборудованный, однако, постом вооруженной охраны. В пути от машины до поста нас сопровождали двое мужчин в темных костюмах, явно знакомые с Николь – один из них, пока шел, даже пытался рассказать ей какую-то историю про общего знакомого, но она заткнула болтуна одним взглядом, с деланым испугом стрельнув глазами в меня.

Я подыграл ей, по-хозяйски приобняв за талию, а потом в ситуацию хорошо вписался Ганс, случайно или намеренно толкнувший плечом разговорчивого сопровождающего. Тот хоть и устоял на ногах, но с Николь больше не фамильярничал.

Во дворе нас приняла другая пара мужиков, но эти биороботы вообще не раскрывали ртов и даже, по-моему, не дышали – они просто шли впереди, показывая дорогу, притормаживая, если мы отставали, и резко набирая ход, если мы догоняли их широкие спины.

Мы не задержались внизу и прошли в какой-то футуристического вида лифт, больше похожий на стартовую площадку после падения на него очередного SpaceX. В лифте наконец остались втроем, и тогда мы с Гансом, не сговариваясь, обратились к Николь с вопросом:

– Что дальше?

Николь, закусив губу, смотрела на дисплей смартфона.

– Нет сети. Приплыли. Похоже, дальше нас ждет маленький пушной зверек. Здесь только пять ВИП-лож, и платить за них надо сразу.

Двери футуристического лифта распахнулись, и на площадке нас встретила невысокая девушка в костюме зайца.

– Добрый день, дорогие гости,– сказала она, изобразив на лице сложную мимическую конструкцию из вежливой улыбки и настороженной гримасы.– Вы действительно заказали столик на третьем ярусе? Тогда, пожалуйста, назовите его номер.

Я посмотрел на заметно побледневшую Николь и понял, что пора брать ситуацию в свои руки.

Прошел из лифта вперед, потом, не глядя, нащупал в кармане пиджака свою банковскую карту и показал ее девушке-зайцу:

– Я Михаил Прохоров. Мне и моим друзьям нужна здесь ВИП-ложа. Будьте любезны, проводите нас туда.

У девушки вдруг задрожали губы – было видно, что она поверила, кто я такой.

Еще хорошо было видно, как она годами мечтала о такой встрече, представляя себя и меня в интересной обстановке элитного клуба.

– Да, конечно,– осипшим голосом ответила она, улыбаясь уже по-настоящему приветливо.– У нас как раз еще есть свободная ВИП-ложа. Однако, по правилам нашего заведения, должна предупредить вас, Михаил Дмитриевич, что мы сразу спишем с вашей карты сто восемьдесят тысяч рублей за бронирование. Пойдемте, пожалуйста, вон туда, дорогой Михаил Дмитриевич…

Она бормотала еще какие-то учтивые слова, но никто из нас их не слушал, мы просто шли за ней по темным коридорам и незаметно толкали друг друга локтями, торжествуя победу.

Возле отделанной золотом двери с надписью «пять» девушка-заяц нас покинула, пообещав прислать метрдотеля, а мы вошли в треугольную ложу, где уже был сервирован стол на шесть персон, выставленный вдоль балконного ограждения. Еще два кожаных дивана стояли возле каждой из стен.

– Фу, как же я тут с вами задолбался,– сообщил нам Ганс, устало плюхнувшись в кресло у самого барьера и вытерев вспотевшее лицо.

Потом он, брезгливо поморщившись, взглянул вниз на колыхающуюся толпу завсегдатаев, шумных и потных посетителей, в очередной раз прорвавшихся в самый дорогой столичный клуб, и едва не плюнул туда – удержали его лишь тяжелый взгляд Николь и мой тычок в печень.

– Сиди уже тут ровно, дуболом,– сказала ему Николь и встала посреди ложи, цепко оглядываясь по сторонам.

– Три камеры вижу. Две точно работают – вон как лампочками моргают, заразы,– тревожным шепотом сообщила она мне, тыча красным ногтем по углам.

И я действительно увидел все три камеры, закрепленные на стандартных кронштейнах и даже не слишком тщательно замаскированные от случайных взглядов.

Потом она вдруг шагнула к стене и отворила невидимую доселе дверь.

– О, тут есть персональная ванная комната. Мальчики, я скоро,– сообщила она нам и исчезла за дубовыми панелями.

Я сел рядом с Гансом и, посмотрев вниз, уже не смог оторваться от завораживающего зрелища – сотни людей сновали внизу, танцуя парами, собирая группы или тусуясь поодиночке, а вокруг них прямо по стенам кружило цветное облако удивительных в своей четкости оптических иллюзий, среди которых я успел один раз увидеть шпиль родного питерского Адмиралтейства и дважды – перекошенную от злобы морду комбата.

Я с трудом оторвался от удивительного зрелища и, потрясенный, спросил у Ганса:

– А ты чего видишь, дружище?

Ганс вздрогнул, мотнул головой, отгоняя жуткие видения, и повернулся ко мне, прикрыв лицо ладонью.

– Ну нах, охренеть можно, что они тут показывают. Разве можно такое на публике всем показывать? Это же содомия какая-то, хоть бы и с бабами…

Я снова бросил взгляд на стены, но там опять закружился шпиль Адмиралтейства, правда, изрядно поросший мхом и какими-то ядовито-желтыми грибами.

– Черт его знает, я в законах не силен,– признался я, а потом до меня дошло, что мы с Гансом видим в этом феерическом световом шоу совершенно разные вещи.

Ганс теперь не сводил с меня тяжелого взгляда, повернувшись к залу спиной. Потом, заметив на столе бутылку водки, он открыл ее и приглашающе махнул мне горлышком.

Я протянул первый попавшийся под руку бокал.

Мы выпили, не чокаясь, по полстакана водки, а потом Ганс совершенно серьезным голосом сказал:

– Михась, если что, ты ведь меня отсюда вытащишь? Я ведь тебя вытащил тогда, на полигоне, хотя там деды реально затоптать могли. И зимой от узбеков тоже вместе ушли. Давай уже клятву дадим, что друг друга в беде не бросаем!