Васил, словно его за больное зацепили, подхватил:

– Не пойму я как энтим иноземцам горе-магам удалось так одурманить народ наш. Слышал в станице: одного мага ихнего начали в баньке веничками парить, так он давай, что свинья, визжать, как будто его режут! Увернулся да выскочил, как ошпаренный! И всё потом сокрушался, зачем мы себя так истязаем? Да ещё водою студёною обливаемся! Невдомёк ему, что силы и здравия от баньки прибавляется. И всё же, как, не зная таких простых истин, смогли иноземцы энти оболванить наш народ? Как, а, старче? – Васил вопросительно посмотрел на длиннобородого.

Тот задумался, а потом тихо ответил:

– Так энти твари очень тонкие и подлые приемы применяют. Они хитрым умыслом в каждого отдельного человека вину вводят. А виноватый человек, он спину прямо держать не может, взгляд опускает. Правда кривдою перед ним встаёт. Таким человеком управлять легко. Совесть моралью заменяют, для того чтобы облегчить себе управление людьми. А ежели всему народу вину навязать, то что будет? Сгинет народ! Делается всё это ради того, чтобы унизить дух человека, поработить, да изничтожить.

Второй старец подхватил:

– Отдалился народ-то от нас, совсем отдалился! Бояться стали. Недавно случай был. Один из наших открыто призывал людей вспомнить заветы своих предков, вернуться к исконной вере. Вроде бы проникся народ. Князя своего кликнули, послушай, мол, мудреца! Князь вышел к нашему, будто разговор вести, а сам за спиной топор прячет. Дождался подходящего момента, да и рубанул. Сразу насмерть! И люди промолчали. Люди будто мертвы душой стали. Что это, как не потеря рассудка людского? Или морок, на них наведённый.

Старцы говорили. Любава ужасалась, Васил кивал, а Велебор молчал.

– Худые времена настают! Ох, худые! – сетовали старцы. – Станицы наши совсем без магической защиты стоят, как голые. Без веры народа одни мы не справляемся. А народ всё глубже и глубже в невежество погружается. Иноземцы, как саранча прут! Людей наших одурманивают. Князья будто с ума посходили, единовластвовать хотят, вече не признают. Более слушают ариманов, чем нас. Если ранее обращались к нам за советом да за помощью, то теперь чураются. Верят ариманам энтим, будто мы зло и вред всей Сваргии несём. А как без веры предков жить? Кто мы, без нашей веры?

Велебор слушал и хмурился. Потом поднялся и сказал:

– Благодарствую за беседу! Пора почивать. Завтра тяжёлый день.

Гости поднялись и пошли за Любавой в горницу, где им уже было постелено.

Это утро Мары началось иначе, чем обычно. Ночью ей спалось плохо. Искрутилась вся. А под утро и вовсе сон прошёл. Она поднялась, присела на край кравати и затихла. Мысли о пещере и камнях, что обрушиваются на батюшку, не выходили из головы.

Деверь тихонько отворилась и вошла Любава.

– Уже встала? Умница! Сегодня у тебя особенный день. Давай-ка я тебя причешу.

Мара не шевелилась. Тогда Любава села рядом и принялась гребнем расчёсывать марины волосы.

Вместо двух детских косичек, которые плела раньше – одну для мамы другую для папы, Любава заплетала густые волосы Мары в одну тугую косу. Вплетая красную ленту, приговаривала:

– Расти коса до пят, женихи торопят.

Мара знала, что Любава готовит её к обряду лелейника. Накануне вечером папенька сообщил ей об этом. Но за своими переживаниями Мара не обратила внимание на слова отца. Только сейчас она вдруг осознала, что её мир меняется и уже никогда не будет прежним. Маменьки нет, папенька уедет, и Мара останется совсем одна. Она должна будет стать взрослой. Но как? Она же ничего не знает! Она же совсем не готова!

Туго затянув косу лентой, Любава шепнула Маре на ушко:

– Вот ты и взрослая теперь! – потом потянула за косу и нарочито весело добавила: –Ну неси свой вышитый рушник, а я каравай принесу. Батенька заждался уже тебя, чтобы по скамейке провести. А потом гостей угощать будем, подарки принимать, да наставления получать.

В голове Мары звенело, голос Любавы доносился будто издалека.

Словно чужие были руки, которые Любава покрыла полотенцем и положила сверху каравай.

Каравай должна была Мара испечь сама, но приготовила его Любава. Да и рушник, если бы не Любава, не был бы закончен.

Мара не раз слышала от Любавы об этом обряде. По правилам, юница должна на собственноручно вышитом рушнике вынести собственноручно испечённый каравай и с поклоном передать его старцам. Потом матушка за руку проводит дочку по скамье. В самом конце скамьи юница должна отпустить руку матери и спрыгнуть на пол.

Во взрослую жизнь Мару должна ввести маменька, но увы сейчас было всё не так…

Мара шла на ватных нога. На её дрожащих вытянутых руках, покрытых вышитым рушником, лежал каравай.

Запнувшись возле длиннобородого старца, Мара чуть не упала, но старец подхватил её.

Поднимаясь, Мара неловко сунула ему хлеб и неуверенно произнесла:

– В дар преподношу… свидетелям моего взросления… рушник… знак дороги… проделали гости, и мне предстоит… хлеб и соль, чтобы жить… И оберегаемой быть на моём пути…

Длиннобородый старец с почтением передал каравай другому старцу, взял Мару за руку, подвёл к Велебору и слегка подтолкнул, подсказывая, что нужно поклониться отцу.

Мара поклонилась.

Велебор поклонился в ответ.

– Здравия тебе радость моя! – целуя дочь в щёчки, произнёс он. – Этот день для тебя должен стать особенным, солнышко! – Велебор приподнял дочь и поставил её на скамью. – Ну шагай смело, пришло и твоё время!

Мара вцепилась в большую и сильную руку отца.

– Идём, – произнёс Велебор.

Пошатнувшись, Мара пошла по скамье. Её сердечко колотилось так громко, что, казалось, вот-вот выскочит.

У самого края Мара остановилась и замерла. Сколько раз в детских играх она прыгала с этой скамьи! Но ни разу не было так страшно!

Мара вдруг представила, что вот она прыгает чуть вверх, отрывается от скамьи и, пока парит, вся беззаботная детская жизнь пролетает перед глазами. Потом медленно-медленно опускается вниз и после Мара крепко стоит на ногах.

«Но так не бывает! Падают быстро!» – подумала Мара и взглянула на отца. Вот сейчас она отпустит папенькину руку и всё! Больше никогда не сможет запросто забраться ему на колени, пожаловаться, поплакать…

Велебор попытался освободиться от руки дочери, но она только крепче вцепилась. Она готова была убежать из горницы, спрятаться в своей комнате и плакать, но только не прыгать!

Велебор спокойно и ласково смотрел на дочь.

– Ну что же ты, доченька, смелее! Не волнуйся, родная, всё будет хорошо!

И Мара поверила. Она отпустила руку отца, приготовилась прыгнуть, но зашаталась и чуть не упала. Отец вовремя поддержал её.

– Ничего, бывает, – подбодрил он. – Попробуй ещё разок.

Мара закрыла глаза сосредоточилась и прыгнула.

Всё закончилось слишком быстро. Никакого парения, никаких видений из детства. Раз, и она на полу.

Удивлённая Мара спросила у отца:

– Всё?

– Всё хорошо! Ты у меня умница! – с улыбкой ответил он и прижал к себе.

– Ну что ж, красавица, первый шаг сделан. А теперь покажи нам своё магическое умение, – попросил Мару длиннобородый старец.

Мара смутилась, она не совсем понимала, что именно должна показать. Глянула на отца и тот шепнул:

– Создай видимый обережный круг.

Мара максимально расслабившись, сосредоточилась на своём теле и представила как на неё из мира Предков и Покровителей – спускается густой поток живительной силы светло-голубого цвета. Сконцентрировавшись на нём, она мысленно трижды произнесла:

– Сила Рода, дай защиту от злых врагов, коих я знаю и коих не знаю, от лжи, от воды, от огня, от меча, от слова. Как сила от Рода, так и защита от Предков. Да будет так. Ключ в устах, замок в небесах.

Голубой поток усилился. Ладони Мары стали горячими. Подняв руки вверх, Мара нарисовала широкий круг, воздух засветился ярко-голубым.