Откуда-то из глубины до него донёсся голос Лили, и оказалось, что она совсем рядом:

– Знаешь, я подумала, что у всех есть цвет. Только не унылый кодированный оттенок, а знаешь, цвет заката, цвет морской воды, цвет утренней травы, полуденного неба и воздуха, – говорила она. – Знаешь, какого ты цвета?

– Какого?

– Неба и моря, – ответила она, рассмеялась и отвернулась. – А какого цвета я? – спросила она у него с надеждой в глазах.

– Дай подумать. Цвета космоса на дисплеях в библиотеке.

– Это скучно, – обиделась она.

– Нет, ты видела их, дисплеи эти? Они усыпаны звёздами, пронизаны вуалями газов… Кажется, для тебя не хватает всех цветов во вселенной.

– Но я просила выбрать один цвет, – перебила Лили.

– А зачем ограничиваться? – возразил Берге.

Лили снова улыбнулась и отвернулась.

Берге забыл про все свои внутренние терзания, и казалось, он мог быть собой сейчас, этаким недавно появившимся на свет ассембледом, которого ещё радовало восприятие мира вокруг.

– Зачем ты отворачиваешься, если твои камеры видят все 360 градусов вокруг? Какой смысл прятать от меня лицо? – удивился Берге, схватив её за плечо.

– Я не знаю Берге, мне кажется, что моё тело живёт сейчас своей отдельной жизнью, – ответила она, повернувшись к нему вновь.

Туман снова окутал Берге, выметая из головы диалог, который произошёл только что. Казалось, что туман был живым и с ним можно было поговорить при помощи движений рук. Процессор Берге пытался расшифровать язык за освещением и слоями спиралей в дыму. Интересно, мир вокруг всегда был так прекрасен, и он намеренно не видел этого? Так продолжалось до тех пор, пока Берге не понял, что все камеры-глаза, кроме основных рабочих, закрыли веки, и в сознание протекла беспощадная реальность.

Лили не было рядом. Берге отыскал её глазами спустя мгновение. Она вышла из уборной и подошла к барной стойке. Поговорила о чём-то с барменом, и ему показалось, что он уловил фразу из её динамиков: «Сеть пополнилась новичком».

– Ну что, ты снова здесь? – спросила Лили, вернувшись, явно намекая на присутствие в обыденной реальности.

– Да, – ответил Берге. – Я здесь.

В мире для Берге что-то изменилось, трудно было это выразить словами, его захватывали противоречивые чувства – хотелось этим поделиться и в то же время скрыть и никому не показывать. Что-то действительно изменилось.

– Отлично, – невозмутимо сказала Лили, явно не понимая, насколько непривычно себя чувствовал сейчас Берге, не в состоянии до конца осознать произошедшее. – Тогда отсоединяй свою пустую колбу от питания, пойдём в уборную и перейдём в другой зал, большинство уже там.

Музыка переместилась в другой зал вместе со светом и ассембледами. Кто-то танцевал, кто-то просто сидел у стенки, явно под воздействием более лёгких коктейлей, заказанных у того же бармена.

Стоя у дверей уборной и дожидаясь Берге, Лили не заметила, как к ней подошёл Озен. Он кивнул, улыбаясь, и прошёл мимо. Гравировка шести солнц была умело прикрыта доспехами из узорных плиток.

Завтра Озен наверняка уже не пришлёт электронное письмо. Он просто придёт, и им не нужно будет говорить, чтобы понять друг друга.

Лили потащила Берге за барную стойку.

– Два лёгких! – попросила она, протягивая запястье для оплаты.

– Серьёзно? – усмехнулся бармен, взглянул на Берге, понимающе кивнул и снял оплату.

Получив ампулы, она вставила одну себе и потянулась за рукой Берге. Заметив его замешательство, она объяснила:

– Это не то же самое, просто так будет веселее танцевать. Ты вообще танцевал когда-нибудь?

Берге отрицательно покачал головой и протянул свою руку.

На этот раз мир вокруг приобрёл какой-то тёплый ярко-жёлтый оттенок. Ощущалось беспричинное счастье и хотелось двигаться. Музыка была кстати. Рядом так же двигалась Лили, явно счастливая, забывшая о своих вопросах и сомнениях.

Когда восхищение всем тем, что сегодня произошло, развеется, Берге ждёт много работы по осмыслению всего произошедшего. Но именно сейчас можно было не думать об этом. Не хотелось думать о будущем. Хотелось просто жить в моменте и наслаждаться им. Наслаждаться тем восхищением, которое вызывала у него Лили. Казалось, Лили знала об этом мире куда больше, чем все вокруг. Казалось, что внутри неё клокотали недостижимые мысли, целая вселенная. И он знает её. Ему повезло. Она пришла однажды в его жизнь, и она изменила эту жизнь, перевернула её с ног на голову, расшатала заборы представлений в его голове. Он чувствовал себя так, будто он только-только был ассемблирован, наивный, ничего не знающий о мире и о себе, и она, восхитительная и всезнающая, взяла его за руку и привела его в этот удивительный мир, в котором так много красок и ощущений.

Музыка всегда была оружием пропаганды в руках священников, и потому священники использовали соответствующую музыку, стремясь направить ассембледов по пути возвышенного. Здесь музыка была абсолютно противоположной всему, что звучало в церкви.

Он танцевал впервые. Раньше казалось, что в этих ритмичных движениях не было никакого смысла, но сейчас, двигаясь, он, существо-наездник своего тела, говорил окружающему миру, что существует. Существует в моменте, существует среди таких же, как он, одиноких внутри своих экзоскелетов, не способных точно передать свои чувства и ощущения и разделить их. Но способных танцевать, двигаться, говорить, видеть, слышать. Способных и выбирающих по своей воле посылать сигналы за пределы своего тела. И получать консистентный ответ.

– Нам пора, – прервал их Кемдер, найдя в толпе. – Если мы хотим успеть до комендантского часа. Ехать довольно далеко.

– Идём, – позвала Лили, и они стали пробираться к выходу.

Прекрасный вечер закончился, под развёз всех по домам. В поде все молчали. Берге предусмотрительно сошёл из общего пода в одном из пригородов, пересел в другой под и поехал в центр, в свою резиденцию, которую делил с другими священниками.

Когда Лили и Кемдер остались одни в поде, Кемдер сказал ей:

– Лили, тебе не стоит показывать всем вокруг, что ты умеешь думать и рассуждать. Особенно там, где голосовой помощник с радостью скостит тебе твою карму. Мы все балансируем на этих чиселках, живя от всплеска до всплеска, вычисляя, что можно себе позволить и что нельзя.

Кемдер был прав. Но что побудило его так высказаться?

Берге знал, что сегодня не сможет уйти в гибернацию. Поглощённый сладковатой меланхолией, он горько усмехнулся.

За окном всходили шесть лун. Их холодный свет осторожно касался города и опорных стволов, купола, растений, животных, водоёмов. Это немного успокаивало.

Растения и животные были странными и не давали Берге покоя – их способы размножения, их поведение отличались от ассембледов кардинально.. Некоторые ассембледы заводили дома растения и животных и верили, что они имеют ограниченное сознание, но просто не способны коммуницировать.

Берге любил птиц. Они казались ему своего рода одноголовыми ангелами из мира старых богов, так как умели летать. Он часто наблюдал за ними в свободную минуту. Некоторые были очень умны. А некоторые, напротив, очень примитивны в своём поведении. Но все они словно кричали каждым своим движением: «Это мы – жизнь, саморегулирующаяся, настоящая, самовоспроизводящаяся. Это вы не имеете воли и сознания. Это вы – жалкая имитация».

Иногда Берге выходил посреди ночи и направлялся в ближайший парк. Он стоял между настоящих деревьев и кустов и смотрел вверх сквозь ветви и листву. Ему казалось, что в этом что-то есть. Казалось, что в этот момент мир вокруг переставал быть таким, каким Берге его знает. Мир за пределами видимости Берге становился суперпозицией всех возможных состояний. И если повезёт, можно было выбраться из парка в новый мир, совсем иной, захватывающий своей неординарностью.

Но Берге не везло, и он возвращался в свой привычный мир.

Берге задумался над процессом ассемблирования. Этими вопросами занималось ведомство популяции. Что было бы, если бы заводы-ассемблеры однажды встали? Если ассембледы перестали бы «рождаться», что случилось бы? Ведь и вправду, жизнь из старого мира продолжила бы существовать без ассембледов, для неё ничего бы не изменилось. «Как существовать дальше? – подумал он. – Существует ли добровольная дизассембляция?».