— Что ты несешь?! Отцепись от меня!

— Ты не имеешь… психических расстройств… Здорова…ты… Не больна…

Кенко поняла. Отдаленно, не дословно, но поняла саму суть. Её ошарашенный взгляд требовал разъяснений, которых, из-за своей проделки, навряд ли услышит.

Встревоженным, но уже чуть менее агрессивно настроенным голосом она обратилась к нанаши:

— О чем ты говоришь, я ничего не понимаю! — промолвила императрица, встряхивая мечницу, дабы та не отключилась.

В глазах девушки все плыло. С минуты на минуту её тело могло пасть ниц перед столь невыносимой болью. Нанаши держалась из последних сил, но все же выудила последние слова для императрицы.

— Я слышала…твои, — вновь закашляв кровью, промолвила томным голосом, — слова… Ты не больна…просто твоя…сила…она слишком…

Агония захватила душу девушки и не стала отпускать. Холодный пот стекал по её и без того бледному лицу. Хрупкое тело мечницы свалилось прямиком на Кенко.

Повисла пугающая тишина, императрица сходила в ней с ума. Пальцы её рук дрожали, пытаясь вцепиться в павшее тело странницы, что мертвым грузом лежало на ней. От паники сердце неистово билось, от страха очи глядели хоть куда. Учащалось дыхание, а ужас так и не отступал.

Кенко трусила девицу из раза в раз. Била по лицу, чтобы та проснулась. Она хотела знать ответ. Хотела знать, что онна-бугэйся жива.

Своим встревоженным тоном, императрица молвила:

— Объясни, прошу, объясни свои слова! Очнись, не умирай, скажи, что же ты поняла, — почти что навзрыд кричал её голос.

Кровь из раны девушки изливалась все сильнее и сильнее. Как только императрица приподняла её, чтобы разглядеть кровоточащую рану, — ужаснулась. Огромное кровянистое пятно растекалось по всему одеяния, почти что просачиваясь наружу.

В мгновение ока, она сняла шарф с шеи мечницы и перевязала как можно туже рану, параллельно пытаясь взять на руки павшую странницу и отнести в свои покои. Холодное тело было таким легким, невесомым, словно вместо взрослой девушки лежал утомленный ребенок.

Страх и боль. Стыд. Они заполонили душу Кенко, испытуемой неистовое отчаяние. Императрица поднялась по окровавленной лестнице и быстро скрылась за поворотом.

Холод. Он отовсюду просачивался через стены замка. Страх. Он все никак не отпускал, лишь оставлял за собой неведение. Боль. Неутолимые страдания.

Белые стены, темный пол. Небольшое, но до чего изящное окно сияло. Ветер колыхал мрачные занавески, что покачивались от одного лишь дуновения. Он щекотал их, и, как Эдо фурин⌜⁴³⌟ на ветру, что излучал приятные звуки, те хохотали вместе с ним.

По правую стену от окна висел нарисованный портрет. До чего прекрасная особь была изображена на нем. Властный взгляд, изящная осанка, благородные черты лица. В ней все выдавало императрицу Ранзильема, но женщина выглядела более зрело. Её лик выражал мудрость, совершенствующаяся годами.

На изящном выгравированном кресле сидела Кенко. Её задумчивый взгляд, выглядывающий из-под полуприкрытых век, говорил о многом. Императрица раздумывала о разном, но большую часть мыслей у неё заняло произошедшее днем ранее.

На вальяжной кровати, раскинувшейся неподалеку от кресла, лежала девушка. Её белоснежные локоны рассыпались на фоне сумрачной ночи, что приходилась пеленой для павшей зари. Очи, укрытые белоснежными реснями походили на затрушенные пушистым снегом улочки, коим одаряла метель. По безжизненному личику разлился красный румянец, повествующей о ранней агонии, но покинула ли та её — не ведомо никому, лишь капелькам, стекающим из-под холодного компресса по худощавым щечкам прямиком на лилейный ⌜⁴⁴⌟ нагадзюбан⌜⁴⁵⌟. Даже спав она поражала, даже умирая она выглядела столь непоколебимой.

В закоулках замка, что дотоле обладали некой таинственностью и неясностью, расположилась временная обитель странников и, на сей раз, готового к сражениям меча. Те сидели на мягонькой софе, повесив нос, не проронив и словечка да раздумывая обо всем. Таки им удалось возвернуть ту самую недостающую деталь, но цена оказалась слишком велика.

***

Одним днем ранее.

— Ох, — протянув огласил Юцуна, — ну в самом-то деле. После такого длительного путешествия, мы наконец приблизились к желанному хигину, а он заморожен? Серьезно?

Дух взглянул на парня и мотнул главой.

— Ни в коем случаем, сэр, — промолвил тот, приближаясь к одной из оболочек для душ. — Это не изморозь и не лед. Так выглядит хигин, что не носился долгое время и пережил тяжкие времена.

— Впервые вижу подобное явление, — раздумывая над услышанным отрек Нозоми.

Больше не боясь контактировать с чужеземцами, мертвая душа кивнула и произнесла:

— Одно из самых редких явлений среди оболочек, — беспрерывно глядя на хигин молвил он, — боюсь представить, что произошло с владельцем меча, если защитный покров так износился.

Юцуна задумался над словами духа и выказал первое пришедшее на ум:

— Это из-за особенности нанаши?

— Нет, — возразил мечник, — она не использовала облаченный в хигин меч, тем паче, что тот сам по себе не является кровным ей.

— А как же душа, связанная с владельцем напрямую?

Слова спутника заставили усомниться Нозоми в подлинности собственных слов, но тот быстро одумался.

— Вряд ли в этом дело.

Хотя странник и отрицал такую мысль, на деле же принялся копать вглубь истины. Сколь не казалось ему возмутительным подобное предположение, было в нем-таки что-то не дающее покоя, какая-то упущенная деталь. «Душа и обладатель — связаны, — раздумывал тот, — но может ли та переместиться из одного орудия в другое? И, если так, почему тому же нанесен ущерб?»

Пока странник засел в долгих раздумьях, затерявшись в собственных мыслях, вспыльчивый мечник не терял время зря и выказал:

— Слушай, — обратился тот к спутнику, — а с чего ты вообще решил, что меч нанаши не родной ей? Знаешь владельца этого клинка что ли?

— Эта катана не подходит ей, — воспротивил странник, — возможно, ты не замечал, но владение мечом нанаши находится на высоком уровне, невзирая на утерянную память и некие умения. Однако, движения рук и сами перехваты даются с трудом. Даже по самой манере видно, что она владела саблей с индивидуальной цукой, да и по длине та явно превосходила сию.

Юцуна слушал путника до самого конца, пытаясь вдуматься в каждое выказанное словечко, но все, что выдала его головушка, это так званую «карикатуру».

— Понятно, — ошарашенно отрек тот, — кажется, у неё действительно был другой меч. Теперь я в этом не сомневаюсь.

— Просто признай, что ничего не понял.

— Не буду я ничего признавать!

Глядя на оживленную беседу путников, мертвая душа попыталась втиснуться в неё.

— Кхм, — протянул тот, — раз уж вы пришли сюда в поиске хигина, а теперь отыскали, то почему бы не возобновить его?

— Показывайте, — отрек Нозоми.

Дух кивнул, взял катану из рук странника и преподнес ту так, чтобы сохранилось горизонтальное положение. Легким медленным шагом он приближался к светящейся оболочки, протягивая меч все ближе и ближе. Хигин пробивался через лед, словно птенчик, вырывающийся из скорлупы наружу. И вот, поднеся катану вплотную к оболочке, та заискрила и рассыпалась на мелкие частички, питая орудие.

Мечники вдумчиво глядели на подобное происшествие, приравнивая его к чему-то невероятному и, коим-то образом, настораживающим.

Стоило мечу потухнуть, как изнутри вырвался маленький комочек счастья. Это был Сакацуй, носитель имени и верный защитник меча нанаши. Белоснежный котенок являлся точной копией своей владычицы: те же изумрудные глаза, тот же бесподобный окрас и тот неповторимый проницательный взгляд.

Поднявшись на коротенькие лапки, тот весь взъерошился и, мотнув главой, словно сбрасывая павшие пылинки, глянул на мечников. Его шустрый взгляд прошелся по каждому с явным любопытством, но, когда дело дошло до старшего, зрачки котенка значительно расширились, словно перед ним стоял не блуждающий мечник, а аппетитненькая пташка. Тому была в радость сия встреча.