обратит на них внимание. Но хозяин всего этого добра не хотел ни есть, ни пить. Он едва прикасался к еде и почти не пил. Мейзер ждал, что с минуты на минуту произойдет важное событие, и оно не заставило себя ждать. Послышался стук молотка, от которого затрясся весь дом.

Никола Мейзер вздрогнул. Жена попыталась его утешить.

— Не волнуйся, — сказала она. — Это управляющий банком. Он собирался зайти и поговорить с тобой. Он хочет предложить премию, если мы вместо наличных возьмем вексель.

— Тебе бы только о деньгах! — воскликнул несчастный старик. — К нам пожаловал гость из ада!

В тот же момент в столовую влетела служанка и закричала:

— Сударь, сударыня! Это тот француз из трех гробов! Иисус-Мария! Матерь Божья!

Вошел Фугас и сказал:

— Люди добрые, прошу вас, не волнуйтесь. Нам надо обсудить небольшое дельце, суть которого я изложу в двух словах. Вы торопитесь, я тоже тороплюсь. Вы не ужинали, и я тоже!

Мадам Мейзер так и застыла, широко раскрыв большой щербатый рот. Она на глазах еще больше похудела и стала похожа на статую тринадцатого века. Страх полностью парализовал ее. Муж Катрин был лучше подготовлен к визиту привидения. Он взвел под столом револьвер и направил его на полковника, крича во все горло: «Vade retro, Satanas!⁸⁹» Заклинание прозвучало одновременно с выстрелом.

Наш Мейзер нисколько не утратил присутствие духа. Он шесть раз подряд выстрелил в спокойно взиравше-

го на него демона. Однако ни одна пуля не вылетела из револьвера.

— Что вы такое вытворяете? — спросил полковник, усаживаясь верхом на стул. — Где это видано, чтобы приличного человека встречали с такими церемониями?

Мейзер отбросил револьвер и, как мешок, бухнулся в ноги Фугасу. Ничего не понимающая жена последовала его примеру. Они молитвенно сложили руки, и толстяк воскликнул:

— Призрак! Я виноват и готов исправить свои ошибки. Я виноват перед тобой. Я нарушил указания моего дяди. Что ты хочешь? Чего тебе не хватало? Хочешь могилу? Хочешь дорогой памятник? Хочешь, я буду за тебя молиться? Я готов много молиться!

— Вот дурак, — сказал Фугас, отталкивая его ногой. — Я не призрак и требую лишь одного: чтобы ты вернул мне украденные тобой деньги!

Мейзер продолжал валяться в ногах, но его тощая жена уже успела вскочить на ноги, уперла руки в боки и набросилась на полковника Фугаса.

— Мы никому ничего не должны! — кричала она. — У вас есть письменные обязательства? Покажите мне хоть одно, на котором стоит наша подпись! Что будет, Боже правый, если мы начнем давать деньги каждому прохвосту? И вообще, раз вы не призрак, то по какому праву вторглись в наш дом? Так вы, оказывается, обычный человек! Так вы не дух! Знайте, сударь, у нас и в Берлине, и в провинции есть знакомые судьи, и мы еще поглядим, как вы получите наши денежки! Вставай, толстый дурак, это всего лишь человек! А ну-ка, привидение, вон отсюда! Убирайтесь!

Но полковник стоял, как скала.

— Ох уж эти бабьи языки! Присядь, старуха... и убери руки от моих глаз. Какие у тебя колючие пальцы! И ты, пухленький, седлай-ка стул и слушай меня. В суд мы

Он направил револьвер на полковника

всегда успеем сходить, если не сможем договориться. От официальных бумажек меня тошнит, поэтому лучше договоримся по-хорошему.

Тем временем супруги Мейзер уже успели оправиться от первого испуга. Судей они и сами боялись, как все люди с нечистой совестью. Они быстро сообразили, что если полковник окажется обычным голодранцем, то от него можно будет отделаться, выдав ему несколько талеров, и это будет гораздо лучше, чем с ним судиться.

Фугас с военной прямотой выложил им всю правду. Он ясно дал понять, что находится в своем праве, что его личность могут подтвердить в Фонтенбло, в Париже и Берлине, на память процитировал выдержки из завещания и в заключении сообщил, что правительства Пруссии и Франции готовы при необходимости поддержать его требования.

— Теперь до тебя дошло, — прорычал он, схватив Мейзера за пуговицу, — что я тебе не какой-нибудь крючкотвор? Если бы ты был способен держать в руке саблю, мы бы прогулялись под ручку до ближайшего пустыря, и я в два счете показал бы тебе, кто тут прав. Это так же верно, как то, что от тебя воняет бульоном!

— К счастью, сударь, — промолвил Мейзер, — от подобных зверств меня оберегает мой возраст. Ведь не станете же вы попирать ногами труп несчастного старика.

— Достопочтенная ты сволочь! Небось, меня бы ты убил, как собаку, не дай твой пистолет осечку!

— Он не был заряжен, господин полковник. Он не был... он почти не был заряжен! Но я человек сговорчивый и мы легко можем договориться. Я ничего вам не должен, и к тому же на этот счет имеются распоряжения... тем не менее... сколько вы просите?

— Ты закончил? Теперь я скажу!

Тут сообщница старого негодяя решила вмешаться и даже попыталась заговорить медоточивым голосом. Чтобы представить себе ее голосок, достаточно вспомнить, с каким звуком пила примеривается к дереву перед тем, как в него вонзиться.

— Послушай, Клаус, — проскрипела она, — послушай, что скажет господин полковник Фугас. Ты сам увидишь, какой он разумный человек. Он и не думает разорять таких бедных людей, как мы. Господи, да он на это не способен! Он человек благородный и ему ничего не нужно! Он достойный офицер великого Наполеона (прими, Господи, его душу!).

— Довольно, старая! — сказал Фугас, прервав энергичным жестом ее пламенную речь. — В Берлине точно рассчитали всю сумму полагающегося мне капитала и процентов.

— Процентов! — завопил Мейзер. — Где, в какой стране, под каким небом сейчас платят проценты за пользование деньгами? Такое бывает среди коммерсантов, но у друзей так не принято! Никогда, вы слышите, никогда, дорогой мой полковник! Что сказал бы мой бедный дядя, взирающий на нас с небес, если бы узнал, что вы требуете проценты за его наследство?

— Да помолчи ты! — вмешалась жена. — Господин полковник только что тебе сказал, что и слышать не хочет ни о каких процентах.

— Заткнитесь вы оба, сороки неугомонные! Я умираю с голоду и не захватил с собой чепчик, чтобы здесь переночевать!.. Дело вот в чем. Вы мне должны много денег, но сумма не круглая, состоит из нескольких частей, а я люблю, когда все просто. К тому же мне много не надо. Себя и свою жену я и так могу обеспечить. Мне нужно лишь позаботиться о моем сыне!

— Прекрасно, сударь! — воскликнул Мейзер. — Я возьму на себя образование ребенка!..

— Однако все десять дней, что я провел на этом свете после моего воскрешения, я отовсюду слышу одно и то же слово. И в Париже, и в Берлине только и твердят, что о миллионах. Людям теперь больше не о чем говорить. У всех миллионы лезут из ушей и изо рта. Поскольку все только об этом и твердят, мне тоже стало интересно, с чем едят это блюдо. Дайте мне миллион, и мы квиты!

Чтобы представить себе, сколь пронзительны были крики, которые полковник услышал в ответ на свое предложение, сходите в Зоологический сад, причем обязательно в те часы, когда там обедают хищные птицы, и попытайтесь вырвать из их клювов мясо. Но Фугас был не из тех, на кого действуют крики. Он заткнул уши и остался непоколебим. Мольбы, увещевания, ложь, лесть, угодничество лились на него, словно дождь на цинковую крышу. В десять часов вечера Фугасу стало ясно, что компромисса достичь невозможно. Он взял шляпу и сказал:

— Доброй ночи. Теперь я не согласен на миллион. Подавайте мне два миллиона с хвостиком. Будем судиться. А я пошел ужинать.

Он уже спускался по лестнице, когда мадам Мейзер опомнилась и сказала мужу:

— Позови его и отдай ему его миллион.

— Ты с ума сошла?

— Главное не волнуйся.

— У меня рука не поднимется.

— Господи, как глупы эти мужчины! Сударь! Господин Фугас! Господин полковник Фугас! Поднимитесь к нам, прошу вас! Мы согласны на все, что хотите!