— Господа! — кричал Нибор. — Вы нас убьете!

Но ему не дали договорить. Любопытство, самая чудовищная в мире страсть, неудержимо влекла толпу вперед. Все хотели увидеть чудо своими глазами и были готовы раздавить каждого, кто встанет на их пути. Господин Нибор упал, господин Рено и его сын попытались прийти ему на помощь, но были опрокинуты на профессорское тело. Госпожу Рено зашвырнули на колени полковника, и она беспомощно кричала, вцепившись в него руками.

— Черт побери! — сказал Фугас, резко вскочив на ноги. — Если этих прохвостов не успокоить, они нас задушат!

Его решимость, грозный блеск глаз, но главным образом — весь его облик, олицетворявший свершившееся чудо, сделали свое дело. Место вокруг полковника расчистилось само по себе. Казалось, что в доме раздвинулись стены, хотя возможно, одни зрители оказались внутри других.

— Все вон отсюда! — великолепным командным голосом крикнул Фугас.

Поднялся страшный крик. Полковнику что-то объясняли, пытались его урезонить, но он воспринял эти крики как угрозу, схватил первый попавшийся стул и, словно оружием, стал разить им местных буржуа, солдат, чиновников, ученых, друзей, любопытных, комиссара полиции и в итоге со страшным грохотом обратил в бегство огромное количество народу. Очистив помещение, он закрыл дверь на замок, вернулся в лабораторию, увидел троих мужчин, стоявших рядом с госпожой Рено, и, смягчив тон, спросил:

— Скажите, матушка, этих троих тоже вышвырнуть отсюда, как и всех остальных?

— Все вон отсюда!

— Возьмите себя в руки! — воскликнула почтенная дама. — Это мой муж и мой сын. А также доктор Нибор, который вернул вас к жизни.

— В таком случае честь им и слава, матушка! Фугас не из тех, кто нарушает законы благодарности и гостеприимства. Что касается вас, дорогой Эскулап, то вот вам моя рука.

Тут он заметил, что несколько любопытных, стоя на тротуаре, пытаются заглянуть в окно лаборатории. Он шагнул в их сторону и с такой силой открыл окно, что зеваки, словно пробки, вылетели в толпу.

— Люди! — объявил он, высунувшись в окно. — Я разбросал сотню головорезов, крушивших женщин и тех, кто послабее. Если кто-то чем-то недоволен, то я к вашим услугам. Я полковник Фугас из 23-го полка. Да здравствует император!

В ответ на эту страшную речь раздались вялые аплодисменты, крики, смех и даже ругательства. Леон Рено поспешил выйти на улицу, чтобы принести извинения каждому, кто счел себя оскорбленным. Он пригласил несколько друзей отужинать этим вечером в обществе грозного полковника и, разумеется, не забыл отправить курьера к Клементине.

Пообщавшись с народом, Фугас повернулся к хозяевам дома, лихо уселся верхом на стул, с помощью которого он только что очистил помещение, и сказал:

— Ну что ж, давайте поговорим. Я что был болен?

— Да, и очень сильно.

— Невероятно. Я чувствую себя прекрасно и страшно голоден. А пока мы не сели за стол, я бы выпил стаканчик водки.

Госпожа Рено вышла из кабинета, дала распоряжение и сразу вернулась.

— Но скажите наконец, где я нахожусь? — не унимался полковник. — Судя по этим орудиям, я нахожусь в ка-

бинете жреца Урании⁵⁰, а возможно, даже друга Бертоле⁵¹. А глядя на ваши приветливые лица, я понимаю, что вы не являетесь жителями этого княжества кислой капусты. Так мне подсказывает сердце. Друзья мои, у нас с вами одна родина. Ваш доброжелательный прием наводит меня на мысль, что вы французы. По чьей злой воле вы оказались так далеко от родной земли? Дорогие земляки, какая буря забросила вас на этот негостеприимный берег?

— Дорогой полковник, — ответил доктор Нибор, — взываю к вашей мудрости и прошу не задавать сразу так много вопросов. Будьте так добры, позвольте все объяснить вам постепенно и по порядку. Вам еще многое предстоит узнать.

Полковник покраснел от гнева и резко ответил:

— Не вам мне указывать, милейший!

Тут ему на руку упала капля крови, и это резко изменило ход его мыслей.

— Глядите-ка, — сказал он, — у меня идет кровь.

— Ничего страшного. У вас восстанавливается кровообращение и из сломанного уха...

Фугас живо поднес пальцы к уху и сказал:

— Разрази меня гром, так и есть. Но пусть я буду проклят, если помню, как это случилось!

— Я наложу вам пластырь, и через два дня все пройдет.

— Не стоит беспокоиться, дорогой Гиппократ. Щепотка пороха — и все будет в норме.

Господин Нибор все же счел своим долгом применить не столь военизированный способ лечения. Тем временем вернулся Леон.

— Ай-ай! — сказал он. — Вы исправляете то, что я натворил.

— Каналья! — воскликнул Фугас, вырвавшись из рук господина Нибора и пытаясь схватить Леона за грудки. — Так это ты, штафирка, сломал мне ухо?

Леон был настроен очень доброжелательно, но тут у него лопнуло терпение. Он резко оттолкнул полковника и сказал:

— Да, сударь, это я сломал вам ухо, но если бы не случилась эта небольшая беда, то вы, можете в этом не сомневаться, лежали бы сейчас в сырой земле. Это я спас вам жизнь, купив вас за собственные деньги, когда за вас просили всего двадцать пять луидоров. Это я три дня и две ночи подкидывал уголь в топку нашего котла, а мой отец выдал свою одежду, которая сейчас на вас. Вы находитесь в нашем доме и пьете водку, поданную нашей служанкой. И ради бога, перестаньте называть меня штафиркой, а мою мать мамашей и выкидывать наших друзей на улицу, а также называть их головорезами.

Страшно смущенный полковник пожал руки Леону, господину Рено и доктору, галантно поцеловал руку госпожи Рено, залпом выпил наполненный до краев водкой бокал для бордоских вин и голосом, в котором чувствовалось волнение, произнес:

— Добродетельные жители, забудьте порывы грубой, но благородной души. Отныне обуздание страстей станет для меня непреложным законом. Как прекрасно, победив все народы мира, научиться побеждать себя самого.

Сказав это, он подставил ухо господину Нибору, и тот быстро закончил перевязку.

— Позвольте, — сказал он, напрягая память, — значит, меня не расстреляли?

— Нет.

— И я не замерз в башне?

— Так и есть.

— А почему с меня сняли мундир? А, понимаю! Я в плену!

— Вы свободны.

— Свободен! Да здравствует император! Но тогда нельзя терять ни минуты! Сколько лье отсюда до Данцига?

— Очень много.

— Как называется это местечко?

— Фонтенбло.

— Фонтенбло! Это во Франции?

— Департамент Сена-и-Марна. Мы как раз собирались познакомить вас с супрефектом, но вы выкинули его на улицу.

— Плевать я хотел на всех супрефектов! Я везу письмо императора генералу Раппу, и мне необходимо сегодня же отбыть в Данциг. Одному Богу известно, поспею ли я вовремя!

— Бедный полковник, вы доберетесь туда слишком поздно. Данциг сдан.

— Это невозможно! Когда это произошло?

— Тому уже сорок шесть лет.

— Черт возьми, вы изволите... смеяться надо мной!

Господин Нибор вручил ему календарь и сказал:

— Вот, сами убедитесь. Сегодня 17 августа 1859 года. Вы заснули в башне Либенфельда 11 ноября 1813 года. С тех пор прошло без трех месяцев сорок шесть лет, и все это время жизнь шла своим чередом, но без вашего участия.

— Двадцать четыре и сорок шесть. Но, если верить вашим расчетам, то сейчас мне семьдесят лет!

— Ваша резвость свидетельствует о том, что вам по-прежнему двадцать четыре года.

Полковник пожал плечами, разорвал календарь, топнул ногой и сказал: «Ваш альманах — это какая-то шутка!»

Господин Рено побежал в библиотеку, выбрал наугад несколько книг и стал демонстрировать годы их издания — 1826,1833,1847,1858.

— Простите меня, — сказал Фугас, обхватив голову руками. — Все это так неожиданно! Я не думаю, что кому-то доводилось испытать что-то подобное. Мне семьдесят лет!