— Я могу умереть в этой киске, А́ле. Я мог бы умереть прямо сейчас, зная, что ты моя, — Доминик обвил рукой мое горло, прижимая меня к коже, пока он доводил нас до экстаза.

Я почувствовала, как внутри меня нарастает импульс, когда Доминик ускорял темп. Мое собственное освобождение нарастало, когда нервы сжимали мой позвоночник. Я испортила диван, и мои ладони были скользкими от пота, пока он держал меня на месте.

Его бедра впились в меня, как будто он пытался втиснуть в мое тело какую-то неизвестную правду. Когда он приложил свой лоб к моему, я увидела тени, скрывавшиеся на его лице. Я увидела слова, плывущие в его глазах, которым не хотела верить.

Безопасность и страх свернулись глубоко внутри меня.

Его обручальное кольцо на моей талии казалось тяжелым в чистилище, в которое я была бы рада войти, если бы это означало этот украденный момент.

Еще один толчок, и я развалилась на части, разлетаясь, как конфетти. Теплота наполнила меня, когда он вскоре кончил с дрожью и стоном.

Тишина установилась, горячая и томная. Наше дыхание замедлилось, когда туман, питаемый сексом, рассеялся.

У меня только что был секс с бывшим мужем. Ясность укусила меня, но я не была готова думать о том, что это значит. Я хотела его и позволила ему взять меня.

Сожаление нахлынуло на меня прежде, чем я успела его отогнать.

Дом поднялся и поправил свою одежду. Он излучал элегантность и силу, но я увидела мужчину, в которого влюбилась. Человек, который работал на трех работах, но все равно съедал меня под столом, пока мы учились. Человек, который давал обещания и выполнял их до тех пор, пока не перестал.

Наши взгляды поглощали друг друга, сообщая то, чего не могли передать слова.

Я только встала с дивана и поправила одежду, когда в комнате раздался третий голос.

— Дерьмо.

Наши головы метнулись к третьему этажу, откуда вышли Кай и Изабелла… это была секретная комната в книжном шкафу?

Мы уставились друг на друга, все четверо были помяты и взлохмачены так, что это могло указывать только на одно.

— Ну, — сказал Кай, его шикарный британский акцент звучал слишком серьезно для данной ситуации. — Это очень неловко.

ГЛАВА 32

Мой кайф после секса длился ровно час и восемь минут. После нашей неловкой стычки с Каем и Изабеллой в библиотеке Алессандра с красным лицом ушла вместе с девушкой (я предполагаю, что ей и Изабелле нужно многое наверстать), а я пошел домой с разгоряченной кровью.

Я знал, что лучше не предполагать, что секс означает нечто большее, чем временное слияние желаний, но это был небольшой прогресс в наших отношениях, и это было все, о чем я мог просить в данный момент.

Пентхаус встретил меня молчанием, когда я вернулся. Я дал сотрудникам неделю отпуска на Рождество, и мои шаги эхом отдавались по мраморному полу, когда я шел через холл в гостиную. Мне следует вернуться…

Что-то шевельнулось в темноте.

Холодный кинжал страха разорвал последние щупальца моей теплой дымки, вызванной Алессандрой, и я резко остановился.

Секундой позже зажглась лампа, осветив темные волосы и прохладные зеленые глаза облегчением.

— Поздняя ночь, — протянул мой брат. — Где ты был?

Мой страх резко усилился, перегорая в гнев.

— Как, черт возьми, ты сюда попал?

— Твоя система безопасности хороша, — сказал он. — Но моя лучше, — моя челюсть напряглась.

У меня была лучшая система, которую можно было купить за деньги. Я также нанял лучшего частного детектива в городе, и он не смог раскопать ни единой информации о прошлом Романа или о том, где он был после подозрительно рассчитанной смерти Мартина Вэллгрю в Le Boudoir.

Чем ты занимался со школы, Ром?

— Не волнуйся. Я пришел с миром, — он поднял руки, его тон был полунасмешливым, полуискренним. — Сотри подозрительное выражение со своего лица. Разве я не могу нанести дружеский визит своему брату на праздники?

— Дружественный визит подразумевает стук в дверь, а не взлом и проникновение.

— Когда я зашел, никого не было дома, так что стук ничего не дал бы, не так ли?

— Не говори мне чушь, — я пересек комнату, зная и о кинжале в его руках, и о пистолете, который я спрятал в каминной полке.

— Ты исчез после Le Boudoir, и тебя бы здесь не было, если бы ты чего-нибудь не захотел.

Роман застыл, и кинжал замер в левой руке.

— Как я уже сказал, сейчас праздники. Они вызывают у меня ностальгию.

— У нас были дерьмовые праздники, — наша приемная семья не особо любила подарки и рождественское веселье. Единственным подарком, который я получил от них, была пара поношенных носков.

Роман пожал плечами.

— Верно, но у них были свои моменты. Помнишь, когда мы впервые напились и разгромили садовых гномов миссис Пельтцер? Ее крики можно было услышать на другой улице.

— Мы оказали ей услугу. Эти гномы были ужасны.

— Так и есть, — тени заплясали на его лице. — После твоего отъезда мне не с кем было праздновать Рождество. В колонии для несовершеннолетних был ад. И когда я вышел, у меня не было ни друзей, ни семьи, ни денег.

Вина давила со всех сторон. Пока я общался с однокурсниками и профессорами в Тайере, Роман страдал в одиночестве. Он сделал свой выбор и столкнулся с последствиями, но это не облегчило горькую тяжесть в моем горле.

Тем не менее, теперь он был взрослым, опасным, и я был бы дураком, если бы позволил сентиментальности ослабить самосохранение.

— Кажется, сейчас у тебя все хорошо, — я остановился возле камина, мои глаза были устремлены на Романа, а чувства были в состоянии повышенной готовности к любым неожиданностям, которые могут выскочить из тени.

— Похоже на то, — он прижал кончик лезвия к пальцу. Вытекла крошечная капля крови. — Некоторое время я скитался после колонии, пока не встретил Джона. Он был ветераном Второй мировой войны и чертовски язвительным, но он дал мне постоянную работу в своем магазине и жилье. Если бы не он, я бы не был там, где нахожусь сегодня, — тени еще больше потемнели. — Он умер в прошлом году.

— Мне жаль, — я имел в виду это.

Я не знал этого человека, но в моей жизни была похожая картина, и смерть Эрлиха расстроила меня больше, чем что-либо еще до этого момента.

— Знаешь, я рассказал ему о тебе, — тихо сказал Роман. — Как мы были близки. Как ты предал меня, и как сильно я тебя ненавидел. Эта ненависть сохранила мне жизнь, Дом, потому что я отказался умирать, пока ты получаешь все, что хочешь.

Горечь нарастала. Вокруг моей талии была привязана сотня валунов, которые тянули меня вниз, пока я не утонул под их тяжестью.

— Я бы помог тебе. Если бы ты попросил меня о чем-нибудь еще, кроме алиби, я бы это сделал.

— Ну и кто теперь врет? — Роман поднялся со своего места, и возмущение пробивалось сквозь его безразличие, пока оно не ушло. — Ты бы ничего не сделал, потому что Доминик Дэвенпорт заботится только о себе. Сколько раз я прикрывал тебя, когда мы были моложе? Десятки. Сколько раз я просил тебя о помощи? Один.

Пламя разочарования лизнуло мою вину.

— Есть разница между ложью о пьянстве несовершеннолетних и чертовым поджогом!

— Ты хочешь, чтобы я поверил, что тебе не плевать на закон? — его гнев отразился от мрамора с грохотом зубов. — Не говори мне, что ты не совершал никаких теневых сделок с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Ты делаешь это, чтобы обогатиться, но не для того, чтобы помочь кому-то еще, — в его глазах пылала враждебность. — Дело было не в алиби. Речь шла о лояльности. Ты даже не пытался остаться. Ты увидел, как моя беда поставила под угрозу твой драгоценный план разбогатеть, и отвернулся от единственной семьи, которая у тебя когда-либо была.