Аржаков вошёл во двор. Стеной стоял снег, который отгребали целую зиму, желтели дорожки к хотону. Смоляной дух шёл от штабеля колотых дров, пригретых первым солнцем.

Около хотона возилась старая женщина с усталым тёмным лицом.

— Дома, дома он, — ответила, вглядываясь в незнакомого человека. — Урок у него.

— Урок? — не понял Аржаков.

Расспрашивать он не стал. Толкнул дверь, обитую коровьей шкурой. В прихожей было пусто. Однако из открытой двери комнаты был слышен отчётливый «учительский» голос. Похоже, на самом деле здесь шёл урок.

— …Особо прошу обратить внимание на последний раздел. На экзаменах он будет во многих билетах.

— Сергей Эргисович, а вы сами в каких войсках воевали?

— В пехоте.

— Сергей Эргисович, на похоронах полковник выступал… который про Сашу Левина говорил… Вы в той же армии были?

— Нет, мы с Сашей Левиным на войне не встречались. Но всё, что говорил полковник, могу подтвердить. С Сашей мы дружили. Девочки его называли Подсолнушек. Такой сын только и мог быть у Левина… Мы вот говорили о роли партии в войне. И подумаешь: не в том ли и состоит подвиг партии, что коммунисты Левины задолго до сорок первого уже ковали будущую победу — в людях, в таких, как Саша, как наш герой Фёдор Попов…

— Сергей Эргисович, на экзаменах это нужно говорить? Про Левина?

Тут учитель, как видно, развёл руками — все засмеялись. Аржаков снял шапку и присел в прихожей на табурет.

— Что ж, про Левина можно и на экзаменах говорить. Славный человек он был. Так он и стоит у меня в глазах, наш старый. Седой, а усы жёлтые. Рукой подбородок мнёт: «Тот не человек, — говорит, — который живёт как рыбак на бережку, авось клюнет. Быть человеком — значит действовать!»

Посреди комнаты Аржаков сидел на табурете, зажав шапку в кулаке и склонив голову. Что-то давнее-давнее напомнили ему и слова о старом Левине, и сам голос учителя, и этот ребячий гомон.

Вот и школьники уже об экзаменах хлопочут. Кузнец наяривает в своей кузне — даже здесь слышен звон железа. Весна, капель с крыш…

Ведь и вправду весна, товарищи!

1962-1966