Наступила тьма!

Она съест тебя!

– Я бы не осмелился выступать в таком спектакле, играя такие роли. – сказал ей Арно.

– Да, я тоже.

«Бал» через пять минут закончился, все персонажи разошлись, изображение фона исчезло, сцена перестала быть красной и стала зелёной.

На зеленую сцену вышел белый рыцарь, тот самый, который подносил синюю книгу Христу, стал и начал провозглашать под сопровождение:

– Подходит роковое время,

Спасти вселенную пришел

И пострадать, неся то бремя -

Сын Неба на землю сошёл.

Он чувствует, как человек,

И боль, и слёзы, даже смерть.

Он даст отчёт – Великий Крест

Положит мировому злу конец.

Заиграла труба, предвещающая следующую сцену. Вышел ангельский хор, римские легионеры, книжники и фарисеи, народ. Римские воины несли большой макет Креста и положили его посередине сцены. Заиграла музыка, и слева вышел демон со своей свитой; справа шёл Христос. Либо актёра смогли быстро разукрасить, нанести грим, либо вышел другой небритый и похожий на прошлого актёр, играющий Христа. Он был не в белых одеяниях, а в разорванных лохмотьях, испачканных красной краской, на голове муляж тернового венца.

– Почему воины принесли Крест, а не Христос? – спросил Арно.

– Наверное, такой сценарий. – ответила Соня.

Христос еле дошел до середины сцены, он выбился из сил, его подхватили воины, повалили на Крест, привязали руки и ноги и изображали прибитие муляжами гвоздей.

Сцена наполнилась красным дымом, фонари стали освещать её красным светом, вся сцена стала красной, напряжённой. Персонажи делали разные действия, а главный бес сказал:

– Распят…

Началось знакомое зрителям пение, пел ангельский хор. Воины прибили привязанного Христа гвоздями, Он висел на Кресте, а некоторые зрители в партере могли увидеть небольшую перекладину, на которой стоял актёр.

На сцену вышли другие персонажи, как и в последней сцене первой части. Там были все: рыцари, солдаты Красной армии и вермахта, рабочие и капиталисты, господа в костюмах с очками, разные девушки, простые люди, сцена была наполнена всеми персонажами. Она изображала, как и та прошедшая сцена, страсти и пороки: воины сражались друг с другом, капиталисты с кнутами издевались на грязными рабочими в кандалах, полуголые девушки танцевали и дразнили господ, а господа дразнили девушек муляжами денег и дорогих вещей, а несколько человек издевались, унижали и избивали одного слабого; книжники и фарисеи изображали кощунство над Христом.

Как и в прошлой сцене, начался агрессивный рок, бес пел:

– Утреннее Солнце!

Как же ты далёко!

Ослепляет вмиг

Солнца яркий лик!

Артист, изображающий демона, ходил по сцене среди других персонажей, как бы обращался к ним, а потом к Христу.

В один момент персонажи, один за другим, бросили свои прежние действия и обратили внимание на распятого Христа, как того хотел бес. Эта толпа собралась вокруг него и стала изображать насмешки и кощунство, они махали кулаками, дразнили, смеялись над Ним, скандировали, всё мировое зло обрушилось на Распятого.

Наконец актёр на кресте изобразил смерть Христа, и начал петь ангельский хор. Веревки развязались, актёр начал падать. Воины подхватили его и опустили на середину сцены, все люди остановились и смотрели на Христа.

Актер в костюме беса изображал исступление, его свита засуетилась, и тёмные силы исчезли в закулисах.

Красный цвет фонарей плавно сменился на зелёный, дым рассеялся, на сцену вышли босоногий мальчик, схимник и белый рыцарь. Хор пел, красиво и протяжно, сцена и артисты замерли.

– Грандиозно. – сказал Арно.

Когда представление закончилось, пара не сразу вышли из театра. Они бродили, как во время антракта, по большому коридору, смотрели на сенсорную афишу, смотрели на голографические подвижные силуэты на стенах, сходили в кафетерий и уже потом вышли из театра.

– Было красиво.

–Наверное, потому, что мы редко ходили в театр и ещё не привыкли к нему, а постоянные посетители скучали и зевали. – сказала Соня.

– Мне запомнились солдат вермахта и блондинка, в голове ассоциация с нами.

– Да? – удивилась Соня.

– Внешне как будто похожи на них.

– Только внешне. А тебе тема понравилась?

– Не знаю, никогда не интересовался религией и подобными вещами, это была гремучая смесь, но в целом мне понравилось.

Они подошли к электрокару, сели, настроили «Spark» и дали команду ехать домой по прежнему маршруту.

Многим людям уже было как бы всё равно на то, что происходит в жизни, апатия и безразличие стали побочным эффектом многовекового прогресса. Люди ещё не лишились чувств и эмоций, реакции окончательно, люди не стали биороботами, хотя, похоже, дело идёт к этому. Дело не в губительном влиянии прогресса, прогресс не может быть губительным, иначе это не прогресс. Если общество не слишком что-то порицает, а это «что-то» может быть удобным или приятным, то люди это делают, понимая при этом, что в идеале лучше бы этого не делать, будь то вредная привычка или вредное поведение. Люди то, может, и могли бы жить иначе, получше, но не видят мотивацию, никто или почти никто не стимулирует их, и они привыкают, как привыкают к плохой экологии, вредным привычкам, бедности и бедному образу жизни, одиночеству в мегаполисах, несправедливости; суррогатам, которые даёт людям прогресс, которые сами по себе хороши, но в меру и если они не вырабатывают зависимости и не мешают полноценно жить.

В эту эпоху, когда люди хотят больше эндорфинов, а привычные вещи их не стимулируют, сенсоры чувств стали незаменимым средством для стимуляции, «вкуса к жизни».

Если вместо полноценной еды и напитков принимать питательные смеси в тюбиках как космонавты, то обычная еда обесценится. Если вместо натуральных развлечений придумать искусственные, то натуральные обесценятся. Если вместо настоящей жизни придумать искусственную, то и жизнь обесценится. Это прослеживается и жизнью в виртуальном мире, и очками виртуальной реальности, и наличием аватаров людей, виртуальных экосистем и систем. Человек стоит одной ногой в настоящей реальности, а другой – в искусственно созданной.

Чем меньше потребностей, тем больше свободы. Чем больше хочется, тем больше зависимости. Искусственно созданные потребности – это ключ к управлению человеком.

Соня не тосковала и не грустила, не забивала себе голову негативом, не крутила в голове тот сон и те образы, но она стала менее беззаботной и простой – после зачатия сына, после театра и после сна и мыслей, постепенно. Она постепенно стала обращать внимание на некоторые вещи и думала о них, находила их странными и неестественными, например, вынашивание детей в искусственных утробах, хотя они значительно облегчили жизнь миллионам девушек. Она слышала про жизнь некоторых людей с «умными супругами» и она этого не понимала. Она была довольна тем, что у неё не так, но и не понимала, как можно всерьёз жить, спать и общаться человеку и роботу, нормально ли это. Она решила, что её бы не устроил суррогатный муж, и была довольна своим симпатичным мужем и сыном.

Она стала замечать, на улице, в маркетах, конторах, разных учреждениях что-то, напоминающее ей тот неприятный сон. Люди массово собирались на улицах и в помещениях, контактировали, общались, они были вместе, но только внешне, а по сути каждый по себе, отдельно от других. Когда люди общались, то обычно по делу, надобности, выгоде – обслуживающий персонал в разных заведениях был вежлив к посетителям и потребителям и проявлял интерес к их потребностям и вопросам, но только потому, что это их работа. Маркетологи на улицах, на баннерах, голограммах, в СМИ, в Сети предлагали выгодные потребителям предложения, они умели приятно, вежливо и доброжелательно предлагать потребителям свои услуги, «чесали за ушком», но понятно, что они хотели целевых действий потребителей, выгоды было больше для маркетологов, чем для потребителей, а сами потребители что-то знали про контент – маркетинг, в основном понимали это и мало обращали внимания на «зазывал» и их рекламы на улице и в Сети. Соня заметила недоверие людей друг к другу.