Он медленно поднялся по лестнице на третий этаж Харбор-холла, вошел в кабинет, не глядя, вынул из кармана Витино письмо и, засунув его в университетский конверт, положил ей на стол. Вдруг дал о себе знать палец — так, что почти захотелось отрезать его снова.

Строчки бегали по странице, и Нельсон довольно скоро отодвинул сочинения в сторону. Толком не сознавая, что делает, он встал, открыл дверь и свернул направо по коридору. Все творческие сотрудники, даже постоянные, сидели на третьем этаже с внештатниками. Нельсон шел от одной двери к другой, пока не оказался перед кабинетом Кутана. И замер — дверь была не просто приоткрыта, но распахнута настежь.

Нельсон облизнул губы и обернулся в сторону своего кабинета и лифтов. «Если не считать ошалелых от кофеина училок в бомбоубежище, — подумал он, — я, наверное, единственный живой человек в здании». Выражение подвернулось исключительно некстати: сердце застучало, колени задрожали; помимо воли Нельсон шагнул к двери, ожидая в любую секунду увидеть распростертое на полу тело. Или хуже: вдруг кто-то висит под потолком — тяжелый, обмякший, темный в сиянии снега за окном? Палец обратился в лед.

Однако кабинет оказался пуст. Более того, выметен подчистую. Осталась только казенная мебель: стул с протертым сиденьем, старый стол, серые металлические шкафы. Все вещи Кугана исчезли: книги с полок, кипы «Айриш таймс» и «Американского поэтического обозрения» из углов, вытертый турецкий ковер с пола. Впервые за два десятилетия стол обнажился до матовой черной поверхности, даже кнопки были выдернуты из приклеенной к стене крошащейся пробковой доски. Ни обрывка бумаги, ни скрепки на полу, ни клочка лейкопластыря на стене. Исчез плакат Ирландского туристического агентства с надписью «Вернись на Иннисфри[109]» по-гэльски и по-английски, которым Куган закрыл дверное стекло, чтобы без помех заниматься тем, чем уж он занимался в кабинете. Единственное, что осталось от хозяина, — светлые прямоугольники на тех местах, где были прикноплены прокламации Восстания на Пасхальной неделе[110] и журнальные фотографии знаменитых поэтов. Даже запах Кугана выветрился; в кабинете было холодно и сыро, как в склепе. Нельсон вжал голову в плечи, словно опасаясь удара из-за спины. Его подмывало открыть ящики стола, но он боялся шума и боялся того, что там может увидеть.

Сзади скрипнули шаги. Нельсон стремительно обернулся. В дверях стоял Лайонел Гроссмауль, обвисший свитер подчеркивал узость плеч и ширину зада. Стоял молча, тараща на коллегу злые выпученные глаза, увеличенные толстенными стеклами очков.

— Ваша жена сказала, что вы у себя в кабинете, — прогнусавил он. «У себя в кабинете» прозвучало, как обвинение.

— Я-я-я увидел, что дверь открыта, — промямлил Нельсон, — и просто зашел… м-м-м…

— Профессор Кутан больше в университете не работает. Он уволился со вчерашнего дня.

Лайонел сглотнул, кадык заходил у него на шее так, что Нельсона замутило.

— Уволился в выходные, — продолжал Лайонел еще более обвиняющим тоном. — Пришлось убираться у него в кабинете. Не мог подождать до понедельника.

Нельсон не смел шелохнуться. Пустой кабинет давил ему на плечи.

— Мне ничего про это не известно.

— Декан Акулло хочет видеть вас завтра, — сказал Лайонел, — как можно раньше.

Лайонел пошел прочь. Нельсон стоял, парализованный, слыша, как хрустит под его ногами грязный линолеум, потом сорвался с места и стремглав выбежал в коридор. Лайонел входил в лифт. Нельсон, проехав с разбегу чуть ли не полметра, остановился перед самой кабиной.

— Погодите! — крикнул он. Двери уже закрывались.

— Вы знаете, зачем я ему нужен? — крикнул Нельсон, силясь заглянуть в сужающуюся щель.

— Да, — ответил Лайонел Гроссмауль, и двери закрылись.

Проведя еще ночь в подвале на раскладушке, Нельсон пришел в понедельник на работу и обнаружил, что почти все его студенты разъехались

Была неделя Благодарения; на утренние занятия явились по два-три студента. Нельсон раздал сочинения и отправил ребят по домам, потом собрался с духом и поехал на восьмой этаж.

Лайонел был на посту у кабинета Акулло и яростно стучал по клавиатуре компьютера. Он оторвал глаза от экрана, только чтобы выразительно взглянуть на часы.

— Вы опоздали. Декан на пути в Швейцарию.

— Вы не назвали мне время, — ахнул Нельсон. Лайонел скривил губы.

— Он только что вышел. — Пальцы его и на мгновение не покидали клавиатуру. — Если побежите быстро, как зайчик, может, еще нагоните его по пути к машине.

Нельсон, не дожидаясь лифта, сбежал по лестнице и выскочил из Харбор-холла без куртки. Он в ботинках без галош помчался по тающему снегу, стараясь перепрыгивать через лужи и всякий раз приземляясь точно посередине. По счастью, площадь была практически пуста: почти все студенты и многие преподаватели разъехались на каникулы. Только Фу Манчу в своей тужурке стоял на цементной урне, расставив ноги, как Колосс Родосский. «Беги, ублюдок!» — крикнул бомж Нельсону.

Наконец он различил удаляющиеся силуэты Антони Акулло и Миранды Делятур в дорогих развевающихся пальто. Они шли вдоль площади к многоэтажной университетской стоянке.

Нельсон догнал их на первом этаже. Декан держал дверцу «ягуара», Миранда закидывала в машину изящные икры. Запыхавшийся Нельсон устремился к ним, пригибаясь под низким бетонным потолком.

— Антони!

Акулло обернулся, взметнулись полы пальто.

— Пр-профессор Акулло, — выговорил Нельсон, заикаясь в такт колотящемуся сердцу.

Акулло оглядел Нельсона с ног до головы, Миранда смотрела сквозь ветровое стекло в пустое пространство. Нельсон остановился по другую сторону машины от декана.

— Твое лицо в крови[111], — сказал Акулло.

Нельсон машинально схватился за щеку. Декан расхохотался, показывая волчьи клыки, открыл дверцу и положил руки на крышу автомобиля. На толстом мизинце болтались ключи.

— Вы хотели меня видеть? — Нельсон покраснел.

— Забавная вещь, Нельсон, — сказал Акулло. — Кто-то внезапно берет расчет. В бюджете появляется немного свободных средств. Можете себе представить?

Нельсон кашлянул и прочистил горло.

— Так что, фантастическим образом, я в состоянии предложить вам трехгодичное лекторство. В благодарность за оказанные услуги. — Он улыбнулся. — Если у вас нет на примете чего-нибудь позаманчивей.

Нельсон поймал себя на том, что смотрит на Миранду, которая со скучающим видом отбросила назад волосы.

— Нельсон?

— Нет! — выкрикнул он. — То есть да! Я согласен на лекторство! У меня нет других… м-м…

— Зарплата небольшая, — сказал декан, — но побольше вашей теперешней. Там надо будет еще поработать в комиссии.

Акулло распахнул дверцу пошире и помедлил, не снимая вторую лапищу с крыши.

— В отборочной комиссии. — Снова волчья ухмылка. — У меня внезапно образовалась свободная ставка, Заходите, когда я вернусь из Гштада. — Он сел в машину и захлопнул дверь.

— Спасибо, — пробормотал Нельсон, окрыленный и какой-то даже обмякший.

Машина ожила, задом рванулась из бокса и поехала на Нельсона. Тот отскочил. Окошко водителя с электрическим визгом скользнуло вниз.

— Надеюсь, вам это по силам, — сказал декан

Рядом с ним, невидимая Нельсону под перламутрово-серой крышей спортивного автомобиля, Миранда Делятур обронила лепесток смеха. Окно взвизгнуло снова. Антони Акулло хохотнул за тонированным стеклом. Машина с ревом выехала на улицу, визжа шинами по асфальту.

Нельсон вернулся домой с самой большой индейкой, какая сыскалась в супермаркете. Бриджит говорила, что на День благодарения приготовит фальшивого зайца, тем не менее он, волнуясь, взял в банкомате пятьдесят долларов и купил индюшку — свежую, не замороженную. Расплачиваясь, Нельсон пальцем тронул кассира за руку и получил индейку за полцены. В соседнем цветочном он — тоже с хорошей скидкой — купил полдюжины красных роз и появился на пороге, как неуклюжий и заботливый Боб Крэтчит[112] — под мышкой индейка, в руке цветы.