Потом были и обмены, в которых друзья поняли, что железные крючки и ножи изготавливались и тут. Ничего, кроме связки красных водорослей из вод Полунгара, да нескольких больших рыбин с моллюсками, не заинтересовало смуглых жителей.

Были и следующие поездки уже на двух тачках, с усовершенствованными парусами, которые не нужно было удерживать руками.

После этого Киркас и Лэви с гордостью говорили, что смогли оседлать потоки!

На протяжении следующих десяти периодов ездоки привозили много фруктов, изделий тонкого стекла, душистого мыла и много чего ещё. Они быстро научились ловить встречные потоки спустя оборот-два, не задерживаясь по целому маху4 в Сальдаре и быстро возвращаясь домой на радость родных и близких.

Стоя на скале, Лэви горько сожалел, что из-за повреждённой в кузне кисти руки, не может в этот раз поехать вместе с Киркасом. Да, он понимал, что место в новой тачке было только на одного ездока, да и была она пока единственной с двумя парусами. Хотя именно новизна такой конструкции и порождала чувство тревоги у Лэви. Своей дотошностью, он не раз вызывал приступы гнева у Киркаса, который в последнее время любые замечания встречал чуть ли не с кулаками. Лэви понимал, что Киркас торопился, потому что пообещал своей красавице Эле, готовой вот-вот родить, привезти белоснежную согревающую накидку, а такие делали только в Сальдаре. Все слова Лэви про то, что второй парус не доработан и нужно поберечь себя для жены и скорого рождения первенца, так и не смогли убедить вспыльчивого друга не подвергать себя огромному риску.

Но несмотря на все разногласия, Лэви продолжал восхищаться Киркасом, и как лихим ездоком, и как самым верным другом.

Теперь сквозь облака пыли в потоке, Лэви с тоской провожал взглядом слабо различимый силуэт тачки, рванувшей вперёд от первого раскрытого паруса. Он с нарастающей тревогой ждал срабатывания второго и с трудом разглядел, как открывшееся следующее широкое полотно резко скомкало ревущим ветром. Закружившуюся тачку подняло в воздух и вышвырнуло в густой туман, поднимавшийся стеной по краям потока…

Чёрные горы ледяной воды бросали с волны на волну утлый челнок с измотанным и усталым человеком, продолжавшим упрямо грести. От пронизывающего ветра и холода его руки с трудом повиновались и уже не чувствовали вёсла, а кожа лица перестала испытывать боль от хлещущего острыми иголками мокрого снега. Упорная мысль в голове, что нельзя останавливаться, заставляла его с величайшим трудом ворочать уже кажущиеся неподъёмными вёсла.

Правда это мысль была не единственной. Рыбака временами одолевало осознание бессилия, что ему не победить стихию и нужно просто положится на волю волн, и будь, что будет.

В такие моменты Песко, так звали рыбака, заставлял себя вспоминать о пропавших в этой пучине отце с братьями и друзьях, и это воспоминание злобно взбадривало его. Он, сжав зубы, с натугой рвал тяжёлые вёсла и мысленно ругался: «Ну вот почему потоки смогли оседлать больше двадцати периодов5 назад, а покорить большую чёрную воду так и не сумели?! У нас же селение рыбаков и хоть кто-то должен понять – как укротить эту водную тьму!

Вдруг Песко скорее почувствовал, чем услышал, как днище челнока заскрежетало по мелким камням. Ещё несколько натужных рывков вёслами, и судёнышко, почти до бортов загруженное рыбой, замерло без движения.

Рыбак с трудом встал и почти без сил вывалился на спасительный берег. Он уткнулся лицом в ледяную прибрежную гальку и почувствовал, что вот-вот провалится в сон. Возможно, в последний сон своей жизни.

Словно споря с кем-то, Песко приподнялся на локтях, мотнул головой и стал всматриваться в кромешную темноту, бормоча себе под нос: «Нельзя смотреть последний сон здесь… Я ещё очень молод … для последнего сна под корнями …» Его слипающиеся от усталости глаза с трудом могли разглядеть что-то в полной темноте, кроме чёрно-серой мути, заполненной мокрым снегом, вперемешку с брызгами волн. Внезапно ветер на мгновение замер и юноша разглядел неподалёку перед собой бледно-жёлтое свечение, исходящее из-под густых кустов.

Песко в изнеможении закрыл глаза и, собирая последние силы, пополз вперед к спасительному свечению. Вдруг, резко замерев, он обернулся, облизнул потрескавшиеся губы, и словно для самого себя прошептал: «Мой улов…».

С огромным трудом юноша развернулся, с натугой встал на колени, и ухватился за край челнока онемевшими от холода пальцами. Издав гортанный вопль, чтобы придать себе сил, он дёрнул судёнышко на себя и смог чуть дальше вытянуть его на берег.

Сколько прошло времени, пока весь улов оказался возле спасительных кустов, Песко не смог бы сказать. Только когда молодой рыбак полностью стал уверен, что его добычу вместе с челноком, не поглотит большая чёрная вода, он заполз поглубже в кусты, и просунув руки среди ветвей к бледно светящимся корням, постарался согреться от их еле заметного тепла.

От ледяного холода и мокрой одежды юношу колотила мелкая дрожь, и он понимал, что это первый признак подступающей болезни…

Песко стал напрягать и расслаблять мышцы, как учили его опытные рыбаки, чтобы хоть как-то заставить быстрее бежать кровь по венам и немного согреться, но сил даже для этого уже не хватало. Охваченный отчаянием, он зарыдал и стал звать на помощь, стараясь перекричать вой ветра.

Что он кричал дословно, и как долго, юноша вряд ли помнил, но вдруг заметил, как наружные корни кустов и нижняя часть веток стали высвечиваться оранжево-жёлтыми бликами, и жаркая волна коснулась его рук. Онемевшие пальцы Песко ощутили особое тепло, что согревало не только кожу, но и заполняло всё тело, растворяя напугавшую его дрожь. Сжавшись в комок, он плотнее припал к кустам продолжая рыдать уже от нахлынувшей радости и осознания своего спасения.

Песко, замутнёнными от слёз глазами, осмотрелся и страх стылым комом, вперемежку с восторгом, сжали его внутри. Он увидел, что и почва под ним мерцает таким же оранжево-жёлтым свечением, которое двигалось, словно волны под землёй, даря спасительное тепло.

Молодой рыбак попытался протереть глаза, в надежде лучше рассмотреть – что же его окружает? Но всё ещё непослушные от холода пальцы лишь чуть ободрали веки.

Внезапно юноша, осенённый догадкой, замер и еле слышно выдохнул: «Черви…».

Его лицо озарилось улыбкой неподдельного счастья, и он провалился в спасительный сон.

Хлада понимала, что не сможет больше отдирать от скользких камней моллюсков, чтобы наполнить всю корзину, потому что руки и ноги её уже окоченели от ледяной воды, да и утомилась она очень быстро.

Девушка привычно скривила лицо и мысленно выругалась: «Да и в пекло! Хватит на сегодня! Сама съем, хотя опять ничего не обменяю… Эх-хе-хе…»

Хлада выбралась из воды, и, подхватив почти пустую корзину, быстрым шагом направилась к жилищу, то и дело оглядываясь по сторонам. Опасалась она не зря, так как услышала на утреннем перезвоне, что стая войлов пол оборота назад разорвала насмерть рыбака рядом с их селением. Да и рыкуны тоже часто шастали вокруг, норовя залезть в ледники с рыбой. От постоянных темноты да холода тут и так не сладко жилось, но этих огромных мохнатых зверюг люди опасались больше всего. Ведь рыкун мог и в жилище залезть, как случилось давно в их селении. Тот рыкун тогда всю семью задрал из четырёх человек. Потому после и стали утыкивать острыми сланцами пологи, что вели в жилища, да железные пики крест-накрест расставлять вокруг каждого навеса с жилищами внутри и по кругу селения, чтобы только отвадить живоглотов.

Густая трава переливалась белёсыми бликами, отчего давящий мрак чуть отступал и давал возможность выбирать Хладе тропу без ям и колдобин. Небо, обычно чёрное, сегодня особенно обильно рассыпало мелкий бисер ярких и далёких звёзд, свет которых немного рассеивал темноту.