– Ты в своем уме? – взрываюсь я. – Ты на небо посмотри.

Я поднимаю руку и тыкаю указательным пальцем в почти округлившуюся луну.

– За нами и так бдительно следят, а тут ещё ты с такими запросами, – добавляю я, – и почему именно в медведя?

– Ну, мишек все любят, – улыбается Штефан, – они хорошенькие.

Усмехаюсь.

– И я ведь не ночью тебя зову, а днем, – уговаривает он. – Никто про обортней не догадается. Про волков все слышали, а про медведей нет.

– Штеф, ты хоть знаешь, что будет, если меня застукают? – рычу я. – Никто не знает, что я могу и медведем оборачиваться, не только волком. Даже родители не в курсе.

– Поэтому на тебя и не подумают, – шепчет Штефан. – Сочтут за настоящего мишку. Ты только покажись, ну, порыбачь немного?

– Порыбачить? Ты спятил? Откуда там рыбе взяться?

– Ну, я куплю. Оставлю в лесу за большим серым камнем. Ну, затем, который на гоблина похож.

– И я такой продвинутый мишка, буду там с фирменным пакетом из супермаркета таскаться, – смеюсь я.

– Ты толковый, думаю, смекнешь, что делать.

– Штеф, Лойташ-Кламм прямо на границе с Германией!

– И что?

– Мне даже Ленер в митле-мондциклус покидать нельзя, а ты меня в гюфеликс-мондциклус в другую страну тянешь!

– И что? У нас же Евросоюз, на дороге нет пограничных блокпостов.

– А я как тебе в ущелье попаду? девять километров всё-таки до него. Не сяду же я в автобус, – втолковываю ему.

– Волком, – смеется он.

– Да иди ты, – взрываюсь я и демонстративно отхожу от него. Направляюсь домой.

Он догоняет меня.

– Ксанди, тебе же всегда нравились подобные шутки. А сейчас за это ещё нормально заплатят. Что случилось?

– Штеф, закон Бучнера у нас случился, – бросаю я, не останавливаясь.

– Плевать. Я знаю, ты нуждаешься в деньгах, как и я. А тут такой шанс легко заработать. Наличными! – И он протягивает мне пачку евро.

Беру, пересчитываю купюры и сую в карман.

– Это ещё только часть. Вторая после экскурсии.

– Ладно, – киваю я.

– Тогда в восемь утра в ущелье? – радостно уточняет он.

– Да, – снова киваю я, – и смотри – не опаздывай.

– Сам не опоздай, – смеется он.

Разворачивается и бегом несется прочь. Возможно, за белой линией у него припаркована тачка. Я ещё долго провожаю его взглядом, затем выставляю на смартфоне время подъема, чтобы не проспать, пересекаю лужайку нашего двора и вхожу в дом.

В логове тишина, скорее всего Катарина уложила мелких, и сама отправилась спать. Не включая света пробираюсь до холодильника, хочется стащить что-нибудь вкусненькое и унести на свой чердак. Но я уже чувствую, что не один на кухне.

– Ты же обещал, что придешь домой до заката, – раздается грозный окрик из темноты.

– Да я был тут во дворе, – мямлю я, беспрестанно оглядываясь, ища откуда доносится голос.

Но отец меня опережает, выныривает из-за стойки и хватает за ухо. Сжимаю зубы, чтобы не закричать от боли. Повинуюсь ему, не смея перечить. В семье обортней не принято не подчиняться старшим, особенно, если ты несовершеннолетний.

– Я запрещаю тебе выходить на улицу до самого клайн-мондицклуса, – кричит он и тащит меня за ухо вверх по лестнице. – Будешь сидеть в своей комнате пока не научишься соблюдать правила.

– Слышала бы тебя мама, – бурчу я.

Отец закидывает меня на чердак и сверлит глазами.

– Что скажет мама, когда вернется? – кричу я ему в лицо, вкладывая в этот вопрос сразу несколько смыслов: и то, что он нашел себе новую жену и наделал новых детенышей; и то, что до ужаса боится нарушить эти дурацкие предписания Бучнера, мама не была такой.

– Элли никогда больше не вернется в Ленер и в мой дом, – тихо, но в то же время властно и грозно говорит отец.

Я затихаю и удивленно смотрю на него. Я частенько задавал вопросы, где мама, с девяти лет задавал, с тех пор, как она ушла, и всегда получал ответ, что она уехала заграницу с другим мужчиной. И я всегда надеялся, что наступит тот день, когда она вернется домой и будет жить с нами, но вот так он никогда не говорил.

– Почему?

– Всё, разговор закончен, – сердито произносит он и захлопывает дверь прямо перед моим носом, слышу, как поворачивается ключ с той стороны. – И немедленно вколи себе сыворотку! – Он бьет кулаком об мою дверь.

Ладонью прижимаю горящее ухо и тут же отпускаю, взвизгивая от острой боли. Не хило он мне его выкрутил, аж горит всё. Достаю из шкафа пластиковый полупрозрачный контейнер со шприцами и ставлю на стол под лампу. Они уже заправлены сывороткой, осталось только снять колпачок с длинной иглы и можно делать инъекцию. Я с шестнадцати лет сам себя колю. Раньше мы делали себе уколы только в ночь на файльмонде, то есть непосредственно только в само полнолуние, ну, а сейчас Бучнер приказал нам колоться ещё и на протяжении всего гюфеликс-мондциклуса. Беру один шприц и глубоко вздыхаю – опять терпеть эту дикую парализующую боль.

И тут до меня доходит, что если я приму это лекарство, то утром не смогу обернуться медведем. Вот, черт. А я же обещал Штефану.

Проклиная всех на свете: Бучнера с его новыми законами, Штефана с его затеей и само полнолуние, я закидываю шприц обратно в контейнер и иду к окну. Вот бы заловить этого самого Бучнера и воткнуть ему иглу в задницу, посмотреть, как он будет корчиться от судорог…

Открываю створки и вдыхаю свежий ночной воздух, прислушиваюсь к лесным звукам. Луна, лес и ночь так и манят меня из дома, зовут побегать на воле. И я подчиняюсь этому зову. Раздеваюсь догола, осторожно выскальзываю из окна и спрыгиваю вниз, мягко и пружинисто приземляясь босыми ногами на холодную траву. Зябко.

С минуту вглядываюсь в ночь, освещенную бледным призрачным светом луны, вслушиваюсь в звуки, втягиваю запахи – ничего подозрительного, никто не наблюдает за мной. Окно, из которого я только что выпрыгнул, выходит на задний двор и лес. Я с наслаждением ощущаю прохладный ветерок, облегающий мою незащищенную кожу. Закрываю глаза, расслабляюсь и через секунду чувствую, как мое тело принимает звериную форму, покрываясь теплым мехом. Я превращаюсь в волка.

Лес тянет меня; подчиняюсь своей природе, опускаюсь на все четыре лапы и опрометью несусь в сторону гор. В нос тут же попадает куча дурманящих запахов, что хочется визжать и скулить, и особенно выть. Поднимаюсь выше по склону, оттуда наш Ленер кажется маленьким, а домики игрушечными. Вся долина залита бледным лунным светом. Заскакиваю на утес, упираюсь передними лапами в огромный камень и отвожу душу – вою так, что у самого в жилах стынет кровь. Где-то вдалеке отзывается ещё кто-то. Ухмыляюсь, ещё нашелся один смельчак, кто нарушает закон.

Спрыгиваю и несусь вниз, разгоняю кровь. Быстрый бег придает мне сил и уверенности. Возвращаюсь в Ленер и катаюсь по травке, затем лежу на земле и тяжело дышу, свесив язык, наблюдаю, как сверкает и переливается моя шерсть в лунном свете. Прислушиваюсь – безмолвен Ленер, только насекомые жужжат в ночном воздухе, да кое-какие глупые зверьки, обманувшиеся тишиной, выползают из норок и шуршат в сухой вялой траве.

Домой прибегаю, только когда луна проходит полукруг. На заднем дворе превращаюсь обратно в человека, подпрыгиваю, хватаюсь за деревянную балку, подтягиваюсь и с легкостью заскакиваю обратно в свою комнату на чердаке. Поднимаю с пола носок и вытираю им землю с ладоней и подошвы ног. Зашвыриваю грязный носок под кровать и забираюсь голым под одеяло. Тихонечко поскулив, засыпаю.

Меня будит проклятый будильник на смартфоне. С трудом распаковываю глаза. Хочется схватить телефон и выбросить его куда подальше в окошко, чтобы он там пиликал на заднем дворе. Но тогда я останусь без смартфона – мне не купят новый. Нехотя сажусь на постели и тянусь к телефону, тыкаю в крестик на экране. Утреннее яркое солнце заглядывает на моей чердак – быстро ночь прошла. Только собираюсь снова завалиться спать, как вспоминаю, что я обещал Штефану сыграть медведя в Гайстеркламме.