– Нет! – громко и раздражённо ответил Руслан.

Телевизор снова обрёл звук.

Полупустая бутылка пива забулькала в горло хозяина квартиры, делаясь ещё более пустой.

– Фигово? – не зная, как начать, спросил Игорь.

– Ой, не то слово.

– Повод?

– Жизнь, Игорёня, – самый серьёзный повод. Эта грёбаная жизнь, которая одним даёт всё, а другим – ничего.

Бросив короткий взгляд в сторону тёмной комнаты, Руслан извлёк из неприметного чёрного пакета, что валялся сбоку тахты, маленькую, на треть литра, бутылку с пивом и протянул Астахову. Видимо, бутылка предназначалась той телезрительнице, но… планы изменились.

– На-ка вот.

После короткого мига сомнений, Игорь щёлкнул пробкой.

– Чёрная полоса? – осторожно поинтересовался он, отхлёбывая пиво. Что-то в Руслане было сегодня такое, что делало общение с ним неприятным и даже пугающим.

– Ага, одна сплошная чёрная полоса.

– Так не бывает.

– Да ну?! – Руслан метнул на Игоря тяжёлый, бронебойный взгляд. – Это смотря что иметь в виду.

– А ты что имеешь в виду?

– Планку.

– Чего?

– Планку, выше которой… – Окончание мысли он выразил энергичным мотанием головы.

Игорь молчал, чувствуя себя более чем неловко. Пиво было тёплым и невкусным, старый знакомый – странным и малость неадекватным.

– Моцарт и Сальери. Знаешь, ага? У одного не было никаких ограничений, у другого – планка. И как ни рви задницу, как ни работай, её не преодолеть. Я – человек с планкой. И нас таких… – он выколупал из порванной обёртки половинку орешка и отправил в рот, – до фига и больше.

– Ну, поскольку нас таких много, может, с этим смириться, и все дела?

– Нас? – Руслан задумчиво почесал затылок, хотел что-то сказать, а потом запнулся.

– Понимаешь, – продолжил он, морщась, то ли от пива, то ли оттого, что вынужден говорить об этом, – у меня была цель и смысл жизни – стать знаменитым. Стать звездой. И я шёл по этому пути, а потом прозрел.

– В каком смысле?

– Ну, вот представь… Кино. Фильм. Титры. Там заголовочек такой: «В эпизодах». И список людей. Актёров. Но знаем ли мы их? В лицо, по фамилии? Конечно, нет! А их много. И это тоже люди, которые стремятся к чему-то такому… Известности, популярности… Шанс свой ловят… А ведь девяносто девять процентов из них так и останутся «эпизодчиками». Официантами, посыльными, лицами из толпы… секунда, ну минута в кадре. И всё. Это, Игорёша, и называется планка. Кармическая планка. – Пальцы Руслана застучали по столу. Лицо оставалось неподвижным. – Идём дальше. Музыканты. Какой музыкант не хочет популярности?! Мегапопулярности! Ну, и многие её добьются? Я даже не о новичках говорю. Вот группа какая-то чего-то достигла, её знают. Её знает определённый круг лиц в определённом городе. А дальше? Дальше! А фиг дальше! Один из десяти сможет пройти в следующий раунд. А может, из ста… А остальные, если не бросят, останутся лабухами… или крутыми рок-н-ролльщиками, записавшими к десятилетию группы дебютный альбом. А-фи-геть!

– Но это жизнь, дружище, – попробовал осторожно возразить Игорь, – фортуна. Идущие в шоу-бизнес прекрасно знают: шансы сорвать банк мизерные.

– Нет, Игорёня, – предельно серьёзно выцедил Рус. – Это не совсем так. Это общеизвестный и, возможно, культивируемый некими группами миф.

– Какой ещё миф? Какими группами?

– Какими – не знаю. А миф… Миф о равенстве шансов, о рулетке, о покере, о всём таком…

Игорь с трудом сдержал реплику о том, что это – полная хрень. Счёл за лучшее промолчать.

– На вершину вылезут не те, кому повезёт, а те, кому это позволят.

Не выдержав, Игорь хохотнул:

– Тю! Тоже мне открытие сделал! Это «волосатой лапой» называется. И не только в шоу-бизнесе.

– Ёпт! Никакая «волосатая лапа» не протащит выше планки. Пойми ты!

– Руся, не грузи его своей планкой, – донёсся из другой комнаты женский голос, – позвони лучше Максу, спроси, когда он, наконец, придёт?

– Позвоню. Отстань. – Руслан неожиданно сжался, наклонился над столом и принялся раскачиваться взад-вперёд. – Я не могу так жить. Эта черта, эта планка, она не даёт мне дышать, как я хочу. Так вот – хоп! Упала! Давит на плечи…

Игорь понял, что больше не выдержит этого бреда. Но ещё раз попытался…

– А что, если самому поднять эту планку?

– Или сломать…

– Да. Или сломать.

Руслан неожиданно поднял голову и посмотрел Игорю в глаза. В его взгляде было столько всего, что Игорь вздрогнул.

– А я этим и занимаюсь, между прочим.

Он засмеялся каким-то нервным дребезжащим смехом, потом вновь опустил голову, словно на поверхности стола лежало что-то, что требовалось внимательно изучить. С трудом выждав несколько дипломатических секунд, Игорь посмотрел на часы.

– Извини, я пойду. Ещё много дел.

Он поднялся, поставил недопитую бутылку на стол.

Руслан остался на месте, бормоча что-то себе под нос. Кажется, он и не пошёл бы провожать Игоря, но тут в прихожей раздался звонок. Женщина Руслана запричитала что-то снова про какого-то Макса. Тахта заскрипела, сообщая, что не совсем вменяемый приятель Игоря направился в прихожую.

С напряжённым полноватым блондином они обменялись взглядами в дверях. Тот, кого называли Максом, остался, а Игорь облегчённо нырнул в подъезд, не утруждая себя прощаниями. О том, что Казаченко подсел на наркотики, не хотелось думать.

Порой Игорь жалел, что в его городе нет реки. Река – это красиво. Она протекала бы из края в край, и всегда можно было бы по пути с работы зарулить к берегу, постоять, расслабиться, привести чувства и нервы в порядок, отдохнуть душой, подумать, помечтать… Два берега реки соединял бы мост, и не один наверное. На мосту назначались бы свидания или просто прогуливались люди. Прогуливались и смотрели на бегущую воду, пытаясь соотнести свою суетную жизнь с бегом реки, которая была до них, есть сейчас и будет после.

Но реки не было. Зато вот мост имелся. Железнодорожный. В смысле, не тот, по которому ездят поезда, а тот, который проложен над железнодорожными путями. А за мостом располагался старый район города, прозванный в народе Завокзальным. Название не очень соответствовало действительности, вокзал от этого района находился довольно далеко, но ещё в детстве Игорю рассказали, что если смотреть в ту сторону с колеса обозрения, то Завокзальный район как раз и видится за вокзалом. Так что доля правды тут присутствовала.

Самая первая любовь Игоря жила в этом районе. Самая первая, ещё школьная. Девочка Тамара, с которой он познакомился на курсах по английскому языку. Он провожал её после занятий почти через весь город, и они вместе стояли на мосту. Хотя мост, если по-честному, – это громко сказано, так… мостик. Но тем не менее для детворы… Мост и никак иначе. И вот они стояли на мосту, а внизу под ними блестели в лучах солнца рельсы и время от времени выстукивали свою монотонную песнь поезда.

Первая любовь… Это что-то такое чистое и наивное, такое сильное и беззащитное, запоминающееся на всю жизнь и вместе с тем что-то основательно забытое. Потому что никогда первой любви не суждено повториться.

Робко, очень робко, Игорь посчитал, сколько лет минуло с тех пор, как они с Тамарой держались за руки и десантировали парашютики одуванцев на крыши пригородных электричек. Вышло почти шестнадцать лет. Эта цифра холодным жгутом сдавила грудь. Как много! Стало страшно. Страшно от силы времени, от его неизбежности, неотвратимости. В памяти воспоминания всегда такие близкие, яркие, словно красивая игрушка, а в реальности… полностью рассыпавшиеся балясины, изъеденная ржавчиной проволочная сетка, сломанный фонарь. И руки… Руки совсем не того мальчишки касаются всего этого… Эх, время…

Фигура странного задумчивого мужчины, что-то шепчущего и поглаживающего давно не крашенные перила железнодорожного моста, спугнула юную (такую же юную, как пятнадцатилетние Игорь и Тома) парочку, расположившуюся поблизости. Игорь не заметил их, что было, видимо, и к лучшему: не представляло труда накрутить себя очередным примером, что, мол, все его сторонятся. Он прошёл на середину моста, чувствуя, как железобетонная конструкция излучает тепло, что успела вобрать в себя за несколько часов ясного сентябрьского дня.