– Оставь, брат, – Мирай без страха смотрел на мистика, – так надо…

– А если и ты станешь камнем, – возмущение сорвалось с губ побратима, – ты об этом подумал?

– Да, я подумал об этом, – Мирай усмехнулся, – если сердце мое не чисто, то нет мне пути дальше. Отойди, брат, или ты не веришь в меня?

– Верю, – тепло на миг растопило холод в глазах Игнара, воин опустил клинки и отступил на шаг, – всегда верил.

– Хороший у тебя друг, – широкая улыбка озарила лицо юноши, – держитесь вместе, – замолчав на мгновение мистик закрыл глаза, и неожиданно сказал, – запевай, праведник, свою песнь.

– А разве она тебе нужна?

Не найдя слов, Мирай замер, выручила, как обычно, простота побратима.

– Нет, – юноша качнул головой, – она лишь напоминает мне о друге.

Колени мистика коснулись земли. Прежде чем склониться дальше, он пристально глянул на побратимов. Кивок головы в сторону и Игнар отошел за спину мистика.

– А песнь, она понадобиться не мне… сегодня ночью будет много смертей, – и юноша склонил голову.

Воздух застыл в немой тишине. Игнар не мог отвести глаз от побратима. Он ловил каждое мимолетное движение друга. Казалось, будто его собственное тело окаменело от страха за Мирая. Воин заставил себя расслабиться и впустил теплый воздух в легкие. Спокойное биение сердца друга и его тихое дыхание говорило, что с ним все в порядке. А вот вокруг начало твориться что-то невообразимое. Стоило лбу мистика коснутся земли, как его тело начало рассыпаться в мелкую пыль. Закружившись в воздухе, она светящимся покрывалом накрыла руины Храма и застывшие в сгустившихся сумерках изваяния.

Праведник поднял глаза к небу, отблески алых молний отразились в темных глазах. И без того мрачное небо заволокли тяжелые тучи. Мир, скорбя об уходе святого, разразился невиданной бурей. Налетевший ветер, сравнивая барханы с землей, поднял песок вверх. Пустыня ожила. Тяжелый воздух наполнился протяжным воем и холодящим душу скрежетом. Проснулись твари скрывающиеся в недрах пустыни. С уходом святого, ушла и сила, что давала умиротворение этому месту. Сегодня злоба вылезет наружу, а безумие войдет в распахнутые двери окутанных черными желаниями сердец. Распределяя вес тела, Мирай слегка качнулся назад. Горячие бока Шороха прижались к бедрам, друг стал за спиной. Буйство стихии нарастало. Когда оно достигла своего пика, в груди Мирая разлилось чужое тепло. Душа мистика, оставив ему дар, покинула этот мир. Праведник прикрыл глаза, перед внутренним взором встали слова песни. Но подсказки были не нужны. Ей он провожал мертвых в последний путь. А таковых было много и текст прочно сидел голове.

Вновь стоишь за чертой,

стужа веки закрыла.

Вновь очнулся собой,

тело к чертям остыло.

Сердце полное грязи

душу в клетку сковало.

И лишившись всех связей,

Смотришь смерти в оскалы…

…

Там… на том берегу,

Там в обители чистой

Там… увидеть смогу,

Тех, кто памятью дышит.

Там… не тленно начало,

Там… не виден конец.

Там… стоит у причала

Жизни нашей венец.

Ветер рваными клочьями добрался до вершины. Внезапно по каменным статуям, зданию Храма и изваяниям Богов пробежали глубокие трещины. Они раскололи камень на мелкие куски. Огромной тучей те поднялись в воздух и закружились в диком танце. Тепло в груди праведника стало обжигать, нарастающий жар прорвался в вены и растекся по телу. Внутри все горело, снаружи кожу обдал незнакомый леденящий холод. Лицо Мирая, казалось покрылось коркой, с трудом разлепив губы, праведник продолжил петь:

За фальшивой улыбкой

Пороки больше не спрячешь.

Нет, не будет попыток,

Ты теперь настоящий.

Звон грехов на весах,

Чаша жизни качнулась.

Вечность застыла в глазах

Она к тебе повернулась.

…

Там… на том берегу,

Там… свобода бесценна.

Там… огонь разожгу,

Душу вырву из плена.

Там… нет мрака и тени

Там… предание дышит.

Там… отринут сомнения

Те, кто сердце услышат.

Небо потемнело до черноты. Яркие багряные всполохи прорезали сгустившиеся тучи. Неистовый ветер хватал и закручивал в смерчи все на своем пути. Пространство на многие километры вокруг заполнили поднятые вверх остатки хлама и костей, мертвая и живая плоть смешались воедино. Рев боли, вырвавшийся из множества глоток, резанул барабанные перепонки. Три фигуры застыли прижавшись друг к другу. Побратим мощным телом накрыл друга. Тот уже не осознавал происходящего, лишь губы продолжали неистово выводить напев знакомой песни.

Секунды станут в столетья

Крик осядет на стенах.

Время огненной плетью

Расплатой вывернет вены.

Плату примешь смиренно,

Смерть отбросит хлысты.

Душу вырвать из плена

Шанс получишь и ты.

…

Там… на том берегу,

Там… сомнения смыты,

Там… услышать смогу

Тех, кто мной не забыты

Там… себя ты яви.

Сделать нужно не много.

Только лишь назови

Имя забытое Бога…

Заглушая адские вопли громыхнул гром, с неба посыпались камни. Смешавшись с осколками со скалы, они устремились вниз. Круша все на своем пути, они вминали в мягкий податливый песок все, что попадалось под их остроконечные края. Барханы с легкостью пожирали грязь этого мира. Мирай упал на колени, слова молитвы сорвались с губ. Душ, что покидали тела, становилось все больше. Смерть, готовая собрать дань пустыни, протянула за добычей мощные руки. Но на ладони упал дар праведника – чистота его помыслов. Молясь, он вновь и вновь открывал падшим душам путь наверх. Своей праведностью он выкупал каждую у смерти. Границы пространства стерлись. Явь ушла в непроявленное. Осталось лишь боль, что Мирай брал на себя. Почувствовав тепло, праведник поднял глаза. Игнар по-прежнему прикрывал его своим телом. Мирай пристальней всмотрелся в грудь друга. Там, в районе сердца, опутанная тонкими нитями темных желаний светилась душа побратима. Усмешка коснулась губ – мистик не обманул.

…

Грохот вывел Анишу из забытья. Уши, привыкшие за долгое время к тишине заныли. Главарь падальщиков вместо с большей частью банды ушел в рейд – так поведал ей смотритель. И на какое-то время ее оставили в покое. Слух опять резанули раскаты грома, стены завибрировали. Аниша подняла глаза к потолку, в них застыло удивление.

Дикие грозы случались очень редко. Последнюю она наблюдала, когда была жива семья. В тот раз непогода набежала внезапно. Впрочем, как всегда. Забравшись на крышу, девочка спряталась под крылом у отца и смотрела как черные тучи заволокли небо и на землю обрушился камнепад.

– Темные времена все ближе, – послышался хриплый голос над головой, – еще одна светлая душа покинула этот мир, лишив его своей защиты.

– Разве может быть темнее, чем сейчас, – недоверие скользнуло в тоне старшего брата.

– Может сын, – вздох отца прошелся по светлой макушке девочки, – вот когда с неба хлынет кровь, а землю поглотит огонь, тогда кроме молитвы никакого оружия не останется.

Крики боли прорезались сквозь воспоминания. Дрожь прошла по телу девушки – это было не буйство природы. Кричали совсем близко, прямо в бункере. Вопли все нарастали, звон цепей и тяжелые удары не могли заглушить их. Черная пелена накрыла сознание девушки, агония чужих смертей била в самую душу. Вжавшись в стену, девушка прижала ладони к ушам, но от этого стало только хуже. Крики разбивались прямо в голове. Уже находясь на грани реальности, Аниша вдруг почувствовала облегчение. Будто что-то светлое заполнило собой пространство, забирая боль и даря надежду. Решимость проснулась в груди девушки. Она поднялась на ноги и натянула цепи. Оковы больно впились в израненные запястья. Пленница изрядно похудела за последнее время, проснулась надежда, что руки выскользнут из ненавистных креплений. Челюсти девушки сжались, она потянула тонкую кисть сквозь металлическое кольцо. От натуги на лбу девушки выступили бусинки пота. Рана на руке треснула и ладонь соскользнула со ставших влажными наручников. Ноги подкосились, Аниша бессильно упала на грязный матрас.