Обхватив своими руками мои, подносит к губам и поочередно целует самый центр ладони.

— Это необязательно, Оль, — прижимается колючей щекой к моей раскрытой ладони и трется об неё, прикрыв веки. — Оставайся, — роняет глухо.

Раздираемая противоречиями смотрю на Макара.

Такого сильного и в то же время неуловимо ранимого.

— Я не могу, Макар.

— Черта с два! — порывисто поднимается на ноги и отходит, нервно проведя рукой по взъерошенным волосам. — Тебе же хорошо со мной. Зачем? Вот скажи, зачем тебе уезжать?

— Потому что моя жизнь не вертится только вокруг тебя и наших отношений, — устало тру переносицу, пытаясь привести мысли в порядок.

Мы осознанно оттягивали этот разговор, и вот, по всей видимости, пришло время объясниться.

— Даже так?

— Макар, как ты не понимаешь, что для тебя с моим появлением особо ничего не изменилось? Ты продолжаешь свою привычную жизнь, ходишь на работу, встречаешься с друзьями, партнерами, живешь у себя в доме, в конце концов. А для меня же, напротив, всё круто изменилось, перевернулось с ног на голову. Мне нужно вернуться к привычной жизни, выйти на работу…

— И? Что еще тебя там ждет, кроме работы? Думаешь, что, согласись ты остаться, я запру тебя в доме и отрежу от окружающего мира? Хочешь ходить на работу? Да ради бога. Хочешь видеться с друзьями, родственниками? Пожалуйста. Надоест тебе моя рожа, захочешь побыть одна — дом большой, комнат много.

— Макар…

— Может, ты не понимаешь, малышка, но я хочу, чтобы ты осталась со мной рядом в качестве любимой женщины, а не пленницы. Плюнь ты на этот договор. Позволь, наконец, себе быть счастливой и сделай счастливым меня.

— Мне это нужно. Мне нужно вернуться домой.

— Почему? Я что-то сделал не так?

— Нет, всё так… Просто… — поднимаюсь на ноги, скинув плед, и подхожу к нему, вглядываясь в полные непонимания глаза. — Мне нужно разобраться в себе. Понимаешь? Понять, что я чувствую.

— Оля, — рычит предупреждающе. — Вот этими своими заявлениями ты ни капли не облегчаешь мне задачу. Что мне сделать, чтобы ты передумала? Скажи, что?

— Макар, я прошу тебя, мне и так нелегко…

— Мне, знаешь ли, тоже несладко. Всю жизнь мечтал услышать от женщины, без которой дышать свободно не могу, что ей нужно, чтобы я отвалил, и дать ей свалить по-тихому.

— Я не сваливаю…

— А как это называется?

— Назовем это паузой.

— Великолепно, — взмахнув руками, отходит в сторону и прикуривает, остервенело чиркая зажигалкой.

Обхватываю себя руками, ежась от корки льда, что постепенно разрастается в груди, покрывая душу изморозью.

— Сколько тебе нужно времени? На сколько мне нужно тебя оставить в покое? Сколько ты будешь решать, чего хочешь? Неделю? Две? Месяц? Год?

— Господи, Макар, я не знаю… — хочу добавить «понадобится ли вообще это время», но не успеваю, так как он, вышвырнув окурок прямо на идеально остриженный газон, стремительно шагает ко мне.

— Ты ведь не думаешь, что я буду сидеть на лавке запасных и бездействовать? Черта с два тогда ты меня знаешь, девочка, — обхватывает за плечи и притягивает к себе, наклонившись так низко, что наши губы почти соприкасаются. — Ладно, если бы я видел, что противен тебе. Что ты ничего не чувствуешь. Но, Оля! Тебя же кроет не хуже меня. Может, ты и не испытываешь того же, что и я, но черта с два я позволю тебе забыть то, что чувствуешь сейчас.

— Я и не хочу забывать, — касаюсь слегка колючей щеки. — И не ставлю на нас крест, но мы не можем всю жизнь оставаться вот так, в вакууме. Рано или поздно и тебе, и мне нужно влиться в привычный для нас уклад.

Он долго смотрит на меня.

На долю секунды мне кажется, что сейчас он схватит меня в охапку, утащит в дом и запрет на амбарный замок в своем логове.

И я затаив дыхание жду…

Мне не хочется воевать с ним… Возвращаться к самому началу, туда где его желания стоят на первом месте. Где его слово закон.

— Хорошо, — прикрыв глаза, цедит сквозь зубы. — Пусть будет по-твоему.

— Спасибо, — шепчу ему в губы, приникая ближе к груди и зарываясь пальцами в густые короткие волосы. — Я, правда, ценю то, что ты делаешь.

— Господи, Оля, замолчи, — и со стоном впивается в губы настойчивым, наполненным горечью поцелуем.

Сильные руки прижимают так крепко, что, кажется, мои только зажившие ребра вот-вот треснут.

— Я люблю тебя. Слышишь? Люблю так, что кишки сворачивает в тугой узел, — шепчет в исступлении.

— Я знаю, — отвечаю тихо. — Я знаю…

Макар

Пытаюсь в который раз вникнуть в текст лежащего передо мной документа и чертыхаюсь про себя. Я читаю одну и ту же строчку уже раз пятый, наверное.

— Макар, я, конечно, всё понимаю. Но ты будешь их подписывать или я зря приперся в такую рань?

Перевожу взгляд на Руслана, который, развалившись в кресле напротив меня, комкает чистые листы и метко закидывает их в стоящую чуть поодаль корзину для канцелярского мусора.

— Чего это ты такой веселый с самого утра? — бросаю в раздражении, наблюдая за весьма довольной физиономией друга.

— А че мне грустить-то? Не от меня же баба уходит.

— Я смотрю, у тебя мозги сильно давят на черепушку, так сейчас я это исправлю.

— Ну ты дерганый. Вы как дети малые, ей-богу.

— Просто заткнись. Ладно? — хватаю со стола ручку и ставлю ряд размашистых подписей.

Закрываю папку и толкаю по столу, в сторону Руслана. Тот ловит ее на подлете, накрывая ладонью.

— Если ты не хочешь, чтобы она уходила, то с какого перепуга отпускаешь? Вы, как я заметил, довольно неплохо сошлись.

— Потому что обещал.

— П-ф-ф… С каких это пор ты не можешь найти лазейку, чтобы обойти свои же слова? Ты иногда такие вещи проворачиваешь, что все вокруг в ступор впадают. А тут не можешь справиться с бабой?

— Она не просто баба.

— Да понял я уже, что ты совсем с катушек слетел со своей Олей.

Внезапно нас прерывает тихий стук в дверь.

— Ой. Я вас отвлекла?

Зависаю, глядя на Олю, застывшую в дверном проеме. Домашнее мягкое голубое платьице так ладно сидит на ее тоненькой фигурке, оттеняет и без того охрененно голубые глаза.

— Нет, мы уже закончили, — выхожу из-за стола.

— Здравствуй, Оленька, — машет рукой и лыбится этот шут гороховый.

— Здравствуй, Руслан, — отвечает Оля, тепло улыбаясь. — Тетя Зина приглашает всех к завтраку.

Подхожу и, приобняв за талию, веду малышку прочь из кабинета. Краем глаза подмечаю, что Руслан, прихватив папку, двигается вслед за нами. На кухне отодвигаю стул, помогаю Оле разместиться за круглым обеденным столом, доверху заваленным едой.

У нас что, праздник?

Руслан с довольной миной усаживается напротив и тянется загребущей лапой к мясной нарезке; подцепив кусочек салями, с аппетитом жует.

— Что? — завидев мой взгляд, вопросительно разводит руками. — Я, между прочим, завтрак точно заработал: гонял с самого утра по всему Питеру, собирая документы на подпись. Так что в этом месяце жду прибавки к зарплате за услуги секретаря и курьера.

Оля, пряча улыбку, накладывает глазунью и свежие овощи себе в тарелку. В этот момент я как никогда остро ощущаю ту самую теплую домашнюю атмосферу, витающую в воздухе. Сердце опять ухает в самые пятки, стоит только вспомнить, что я, пусть и на время, лишусь этого. Всё утро ощущаю противно сосущую пустоту в груди.

Сажусь рядом с Ольгой и тянусь к еще теплому круасану. Разрезав его, щедро смазываю пастой из авокадо со специями и кладу пару ломтиков форели. Протягиваю малышке, она всегда делает себе такой сэндвич на завтрак. Оля благодарно улыбается и с нескрываемым наслаждением впивается в него острыми зубками. Кладу себе в тарелку яичницу с большой порцией бекона и принимаюсь за еду.

— Какие планы на сегодня? — лениво тянет Руслан, не переставая изучающе смотреть на Ольгу.

Поднимаю на него тяжелый предупреждающий взгляд. Но этот смертник лишь криво усмехается и вновь с плохо скрываемым любопытством глядит на нее.