Окидываю в последний раз Олину фигуру взглядом, разворачиваюсь и иду к машине. Останавливаюсь у водительской двери и, что есть силы, захлопываю ее, бью несколько раз ногой по колесу от бессилия, что клокочет внутри.

— Проследи, чтобы нормально добралась до дома, — кидаю вообще выпавшему в осадок Руслану. — И не дай бог хоть волос с ее головы упадет, клянусь, я не посмотрю на то, что ты мой друг.

— Да понял я, понял, — подняв в примирительном жесте руки, двигается вслед за Ольгой.

Пока я не передумал, открываю дверь и, смахнув с сиденья разбросанный лед, сажусь за руль. Завожу двигатель, разворачиваю машину и срываюсь с места. Не удержавшись, всё же бросаю взгляд в зеркало заднего вида. Резко бью по тормозам и, визжа покрышками об асфальт, сдаю назад.

Вот теперь я зол.

По-настоящему зол на эту упрямую ослицу. Поравнявшись с девушкой, вылетаю из машины, от души хлопнув дверью, обхожу капот и подхожу к Оле.

Она сидит на обочине в напрочь промокшем от дождя платье, как-то неестественно завалившись на бок. Опустив низко голову, горько рыдает. Рядом в нерешительности топчется Руслан, всем своим видом показывая, что он к ее слезам отношения никакого не имеет. Присаживаюсь на корточки и забираю из тонкой руки пистолет, протягиваю Русу.

Сижу напротив и молча смотрю на нее, хотя всего колотит. Хочется встряхнуть Олю, обхватив за хрупкие плечи. А еще хочется выпить. Нажраться и отключиться, настолько она мне вытрепала всю душу.

— Я не смогла, — сквозь всхлипы едва разбираю слова. — Не смогла даже уйти от тебя, потому что сил нет.

Поднимаюсь на ноги, достаю пачку сигарет и закуриваю, жадно втягивая в легкие горький дым.

— Зачем ты вернулся, — неожиданно громко кричит. — От меня и так почти ничего не осталось. Зачем ты вернулся? Что тебе от меня нужно?

Затягиваюсь в последний раз, горящий пепел обжигает пальцы. Выбрасываю окурок и подхватываю девушку с мокрого асфальта. В два шага преодолеваю расстояние до машины и, рассчитывая силы, укладываю ее на капот спиной. За ноги стягиваю ближе к себе, рукой сжимаю щеки, заставляя смотреть на меня.

— Давай трахнемся, малышка? Прямо здесь, посреди трассы, на капоте машины. М-м-м?.. Может, попустит меня, и я найду в себе силы тебя отпустить.

Оля перестает плакать и замирает, глядя на меня надломленным, уязвимым взглядом. Поднимаю одну ее ногу выше и ставлю ступню на нагревшийся от работы двигателя металл. Провожу ладонью по бедру и нахожу край трусиков, касаюсь лона пальцем через тонкую ткань. Отпускаю ее щеки, второй рукой сжимаю грудь. Она лежит словно безвольная кукла, даже взгляд становится отсутствующим.

— Не хочешь? — наклоняюсь так низко, что наши носы соприкасаются. — Я тоже не хочу. Так не хочу!

Впиваюсь в ее губы жадным злым поцелуем, обхватив ладонями лицо.

— Я хочу тебя всю себе. Со всеми тараканами и страхами, что живут у тебя в голове. Хочу твою злость, ненависть, презрение, всё что угодно, но только чтобы ты была рядом, — в исступлении шиплю ей в губы и вновь жадно целую.

А самого ведет, словно наркомана от ее близости. От аромата и нежности кожи, мягких губ которые робко открываются на встречу. Сбавляю напор, думая, что брежу. Гул в ушах и крупная дрожь по телу, стоит её языку несмело пройтись по моим губам.

Плевать, что начался настоящий ливень. Плевать, что ее губы стали солеными от слез. И плевать на то, что поодаль бурчит Руслан, призывая меня к благоразумию. Не плевать только на то, что она, уткнувшись холодным носом мне в шею и вцепившись тонкими пальцами в рубашку на груди, всхлипывая, тихо шепчет: «Мне страшно».

Обхватываю дрожащие плечи и прижимаю Ольгу к себе, гладя по мокрым волосам.

Мне тоже страшно.

Страшно, что не смогу стать тем, кто ей нужен. Страшно остаться вновь без души. В один момент очнуться в пластмассовом царстве одиноким зверем, которым я был до встречи с ней.

Ольга

Всё еще всхлипываю, не могу до конца успокоиться. Большая теплая ладонь Макара лежит у меня на бедре, ласково поглаживая. В салоне автомобиля тепло, размеренное урчание двигателя и барабанящий по крыше дождь призывают к такому необходимому умиротворению.

Не знаю, как я решилась на то, что произошло часом ранее. Как будто сорвалась, когда увидела патрульную машину. Страх, подвешенное состояние, надоедливая боль в теле, от которой я очень устала, непонятное поведение и забота Макара, по всей видимости, затмили мой разум.

Я совсем не понимаю, чего он хочет от меня. Что за игру затеял и с какой целью. То, что порой вижу в его взгляде, пугает и в то же самое время будоражит до дрожи. Никто и никогда не смотрел на меня так, как Макар.

Жестокий, самоуверенный, бескомпромиссный и порой обманчиво мягкий. Именно эта непонятная мягкость и нервировала больше всего. Про таких, как он, обычно говорят: хозяева жизни. В минуты одиночества, когда, получается, мыслить здраво, я ни на секунду не заблуждаюсь на его счет. От каждого движения, наклона головы, небрежно брошенной фразы от него сквозит ничем не прикрытым превосходством и опасным, животным магнетизмом, которому сложно противостоять.

Не могу сказать, что я предвзято отношусь к состоятельным людям. Не все рождаются с золотой ложкой во рту, некоторые проходят весьма тернистый путь к успеху. Но одно я знаю точно: деньги и власть не должны убивать человечность.

Когда я впервые встретилась в суде с виновником аварии, в которой погибли мои родители, не увидела в глазах молодого мужчины ничего и отдаленно напоминающего раскаяние. Во время заседания он вел себя крайне развязно. Смотрел на всех свысока и своим видом выказывал скуку. Будто по его вине погибли вовсе не люди, а мелкие насекомые, не заслуживающие внимания или хоть толики сострадания. Молодой, красивый девятнадцатилетний мальчишка, только выпорхнувший из-под крыла матери, и уже не человек. Вот таких я презираю. Не из-за их денег, вседозволенности или высокомерного эгоизма. Нет… За то, что превратились в аморальных скотов, которому закон не писан.

Жизнь моих родителей оценили в пять миллионов рублей. Именно столько мне предложил отец того мальчишки, чтобы замять дело. И, возможно, увидь я в нем хоть чуточку сожаления или на крайний случай страх за своего единственного сына, со временем смогла бы простить мальчишку. По крайней мере, очень бы постаралась. Все-таки такой молодой, почти подросток, вся жизнь впереди… Вот только, заглянув в глаза его отца и увидев там лишь глухую холодную стену отчуждения, отказалась.

Один бездушный монстр породил и вырастил другого. Стало жутко. Сколько судеб должен сломать его отпрыск? Сколько погубить жизней, пока отец, наконец, поймет, что что-то упустил? Не научил сына самому главному правилу, которое диктует сама жизнь: в любой ситуации оставаться человеком.

Суд я проиграла.

Всё свалили на плохую видимость и промилле алкоголя в крови моего отца. Который не пил алкоголь, к слову, уже лет пятнадцать, после первого и последнего инсульта. Как сейчас помню свое состояние в зале суда после оправдательного приговора, зачитанного судьей. Меня будто окунули с головой в чан с дерьмом. Вынули, отряхнули и снова окунули. На всю оставшуюся жизнь я запомнила полный превосходства взгляд и гаденькую ухмылочку малолетнего убийцы.

Сейчас же я презираю себя. За слабость, за чувства, что вызывает у меня мужчина, с такой легкостью переломивший мою жизнь надвое.

Всё это время я держалась на чистом упрямстве, жажде жизни и гордости. Но и это он у меня отобрал. Поработил мой разум, и в глубине души я допустила мысль, что желаю его как мужчину. От этого теперь чувствую себя грязной, запятнанной его темной порочностью. Я теряю саму себя, хотя понимаю, что ненормально испытывать к нему что-то, кроме ненависти. А ему, оказывается, недостаточно изувечить мое тело и проникнуть в мысли. Он захотел мою душу.

Машина тормозит, и я приподнимаюсь, вглядываясь в окно. Макар выходит, открывает мне дверь.