– Подруга? Эля? Ты навещала тот старый дом?
– Почему Эля? – ответила Нэя. – Эля осталась в ЦЭССЭИ. А я навещала своих друзей. В Творческом Центре у Реги-Мона была персональная выставка, после и отметили его успех…
– Что? – Чапос облизнул пересохшие губы. – Реги-Мон твой друг? Когда же им стал?
Он расстегнул ворот плотной шерстяной кофты. По ржавому своему цвету, как ни смешно, та была похожей на пожертвованную Ифисой пелерину. Или Нэя чего-то не понимала в мужской моде, или же Чапос пребывал в состоянии полного пренебрежения к внешнему виду, – Мазила бессмысленный, утративший всякую адекватность. Ведь почти уродом стал, а всё мнит себя красочным шедевром…
Нэя с удивлением слушала его злую речь в адрес Реги-Мона. – Ты ему завидуешь, что ли? Не пойму только, чему? – спросила она.
– Никому я не завидую! – оборвал он, после чего нагнулся к ней совсем близко, защекотал её ухо горячим шёпотом. Её обдала волна дорогого мужского парфюма, мало совместимого с убогой кофтой, словно бы одолженной у нищего. – А только чую я, что стоишь ты у края некоего обрыва, куда я не дам тебе упасть. Так и знай. Я всегда рядом. Так и знай. Всегда буду твоей опорой. Крепкой опорой, в надёжности которой ты не усомнишься ни разу, не пожалеешь ни разу. Так и знай…
Зашумел ветер, сверху посыпались листья и мелкий сор. Река напоминала полужидкий остывающий металл с переливами красного поверху, – из-за хмурых облаков изливался устало красноватый свет Ихэ-Олы. Чапос вытянул из недр своей обширной кофты небольшую красивую фляжку, украшенную камушками. Внутри стекла на золотой пластине просматривался чеканный женский профиль. Драгоценные кристаллы слагали из себя ожерелье и серьги, украшающие даму на изображении. Блеснул и вензель, но разобрать из каких букв он состоит, не получилось. Чапос отвинтил пробку, и сразу запахло чем-то пряным, вкусным. Протянул ей, – Пей! Согреешься. Сразу настроение улучшится.
Нэя отвернулась, а он стал пить. Пока он пил, она сильно захотела также отведать напитка. Ведь Ифиса не угостила её ничем. Когда он повторно протянул ей фляжку, она с жадностью присосалась к ней, чувствуя, что и вкус, и запах напитка отчего-то странно знакомые, но в то же время она никогда такого не пробовала.
– Учуяла, каков запах? – спросил Чапос.
– Вкус будто знакомый, – ответила Нэя, ощущая каким благодатным и сладким теплом напиток вливается в её стылое нутро. Чапос закивал, – Из фруктов, что растут в вашем аристократическом имении. Я беру фрукты в давно заброшенном саду и готовлю напиток. Секрет мой. А эту штучку не признаёшь? – он поднёс к её глазам фляжку. Нэя пялилась на изображение девичьего профиля, ничего не понимая. – Нет, – ответила она. – Никогда не видела. За напиток спасибо. Очень вкусно и отлично согревает к тому же.
– Посмотри внимательно, – не отставал он. – Разве она не похожа на тебя? Это же твоё, можно сказать, подобие. Фляжку эту Ласкира подарила когда-то матери Эли. За какую-то пустяковую помощь по дому. А я утащил её себе. К чему тупорылым мелким торгашам такие филигранные вещички? Хочешь, тебе верну?
Нэя отвернулась от него, – Зачем мне? Я ворованные вещи в подарок не принимаю. Если уж бабушка отдала, то и пусть. У нас такого барахла столько было, что мы его не ценили никогда. Да и продавать было бессмысленно. Скупщики за всё мизерные деньги давали, хотя любому, кто в том доме на окраине жил, такие вещички доступны не были.
Чапос сидел, опустив голову, слушал и баюкал фляжку в своих ладонях. Затем он покачал головой, допил весь напиток до самого дна, а фляжку спрятал под кофту. – Я не собирался тебе ничего дарить. Я всего лишь хотел отдать тебе вашу фамильную вещичку. Не надо, значит, подарю кому другой, не такой щепетильной. Я до жути жадный, а вот с женщинами, кого я выбираю, всегда расточителен.
– Рада за них, – ответила Нэя и хмыкнула, ощущая в себе согревающий прилив непонятного лёгкого удовольствия. Даже без пелерины на плечах не ощущалось холода. Чапос придвинулся поближе и уже не казался опасным, как совсем недавно. Нечто вроде благодарности к нему за такое вот отношение и предложенный напиток охватило её. Погружаться в чьё-то близкое тепло и силу, не несущую никакой угрозы, было приятно…
Нахлынувший ужас, пришедший из прошлого
– А всё же без подарка я тебя не отпущу, – Чапос вынул откуда-то из-под дрянной своей кофты браслет! Тот самый, что подарил Рудольф, а она считала потерянным его тогда же в «Ночной Лиане». Как она сожалела, обнаружив пропажу, не сказав о том Рудольфу, чтобы его не расстраивать, а вот оказывается, кто его нашёл! Чапос. Она невольно протянула руку к дорогой пропаже, и Чапос сам сделал попытку застегнуть браслет. Замок не поддавался ему. Он не понимал принципа его устройства, пыхтел и раздражался, так что Нэя, боясь, что он сломает хрупкую драгоценность, сама легко застегнула его на своём запястье. Она упивалась игрой камней на свету, забыв на долгие мгновенья о Чапосе. Она вдруг ощутила себя прежней девочкой, которой «акробат» протягивал похожий браслет… Уж теперь-то она его не потеряет!
– Угодил? – Чапос прикоснулся губами к её ушку, скользнул по шее и присосался к ней. Только страх, что он отнимет то, что отдал, заставил её покориться его ласке. Войдя в заметное возбуждение, он стал прижимать её к себе, – Знал, что тебя встречу, потому и пришёл сюда, подчиняясь наитию. А так-то сроду я тут не гулял. Чего мне тут в простонародном Саду Свиданий делать! Я свою юность в других местах отгулял. В шахтах я горбился всю свою юность, деньги зарабатывал своим сёстрам на их короба невест, а сам в отрепьях ходил, вроде этого, – Чапос оттянул рукав своей кофты, указывая на тот образчик, что и был на нём. Тут же он пояснил, – У работяги одолжил, как сюда шёл. Внезапно похолодало, как ты и говоришь. Вышел из одного весёлого заведения, что такое? Лютый холод, а мне недосуг застудиться. Смотрю, стоит какой-то громила вроде меня по комплекции. Дай, говорю, согреться требуется. Он и дал. Понял, что дёшево ещё отделался. А я и натянул его дрянную вещь на себя. Тепло и ладно. Как и тебе дали такую же дранину, чтобы ты не застудилась. И на том спасибо. Щедрость качество богов, оно людишкам не свойственно, если не брать в расчёт такое исключение как ты, да я, да ещё, может, пара штук на всю Паралею. Сама о том знаешь. Зато как мы с тобой тут смотримся! Как две редкие птицы, укрывшиеся от холода в грязном ворохе палой листвы! – и он засмеялся с натугой. Даже посинел лицом. После чего нагнулся и, собрав руками охапку, сброшенных деревьями листьев и мусора, швырнул их в сторону гуляющей парочки, как раз и проходившей мимо. Те испуганно шарахнулись от странной весьма пары, может, и подвыпившей, кем они сочли Нэю с Чапосом.
– Я не грязная! – с вернувшимся отвращением к Чапосу процедила Нэя, отстраняясь от него как можно дальше.
– Насчёт себя такого не скажу с определённостью, – ответил он, – поскольку не знаю, как давно та рабочая скотина, что и одолжил мне свою кофту, её стирал. Или не стирал никогда, и в ней вполне могут обитать какие-нибудь блохи. – Тут он почесал у себя за шиворотом, – Я ж говорю, скотина она такая. Хорошая, душевная, да грязная порой бывает. Ну, от укуса одной-другой блохи не умрёшь, а от простуды вполне возможно.
– Зачем ты говоришь мне гадости! Зачем ты ко мне пристаёшь! – закричала она, сидя как приклеенная рядом с ним. Вставать не хотелось. Она опять натянула пелерину на свои плечи. Скамья казалась настолько отрадно тёплой, будто её прогрели горючими брикетами. Слегка туманящая голову, приятно расслабляющая рефлекторная мышечная релаксация погружала Нэю в полусон. Видимо, подействовало не только коварное зелье Чапоса, но напомнила о себе и затяжная вечеринка в Творческом Центре, что было ей непривычно. Вчера неестественно весело, сегодня закономерно плохо. А всё же, пригревшись на скамье в старой, но очень тёплой и пушистой накидке, она ощущала спокойствие и внутреннюю какую-то тишину, смирение, покорность тому, что и надвигалось. А что надвигалось? Что-то новое, другое, неизвестное. Чапос по любому не мог быть вхож в эту неизвестность. Ни со своими гипотетическими блохами, ни со своим реальным неправедным богатством. По-видимому, он так не считал, поскольку пододвинулся совсем близко. Мягко, вкрадчиво обнял её за талию. – Эля моя как поживает? – спросил он, маскируясь под старого друга, не более.
