**********

– Лука-лука! – раздался тонкий звенящий голос почти под самым ухом. Невольно вздрогнув, Третьяк обернулся. Тёмный силуэт отделился от кирпичной стены. Похоже, хозяин лавки пытался привлечь внимание к своему товару. Но тротуар у его ног был пуст, и Саня никак не мог взять в толк, чем он торгует. Человек показал рукой вверх. Товар оказался прямо над головой. В мостовую между булыжниками был вколочен длинный бамбуковый шест, на котором болтались в ряд обычные плечики для одежды с какими-то шмотками. При свете дня такое сооружение, несомненно, было заметно издалека. Но в быстро наступивших сумерках Саня даже не смог разобрать поначалу, что за изделия предлагались вниманию покупателей. Присмотревшись, он убедился, что на шесте висят однотонные рубахи схожего покроя. Ничего особенного. Ему показалось немного странным поместить простые рубашки среди вещей диковинных, можно сказать, экзотических. И вообще – кто же среди зимы выставляет летний товар на продажу? Даже такому коммерсанту, как Саня, было понятно – дела у этого горе-торговца навряд ли на высоте..

– Лука-лука! – повторил человек смешное словечко с ударением на первом слоге. И тут же добавил что-то ещё забавное :

– Чипа-чипа!

Видя замешательство незнакомца, торговец отворил дверь своей лавки, выпустив облако жёлтого пара в морозный воздух, и помахал опущенной пальцами вниз ладонью, приглашая войти внутрь. Отказаться было неловко, и Третьяк шагнул за порог.

Из мебели в лавке присутствовали небольшой диванчик с потёртой на сиденьях и спинке искусственной кожей, да круглый журнальный столик со стеклянной крышкой, поверх которой развалился крупный седой пекинес. Тут же возле зелёной фаянсовой пепельницы лежала мятая пачка Marlboro. В мохнатой собачьей пасти розовым лепестком качался влажный язык. Всё остальное пространство вокруг дивана занято было рубахами. Они лежали штабелями почти что до самого потолка, аккуратно свёрнутые и упакованные в прозрачную плёнку. К одной из неровно оштукатуренных стен приставлена была никелированная стойка с плечиками, на которых висели образцы шести основных цветов. От ослепительно белого до аспидно-чёрного. Между ними бордовый, коричневый, изумрудный, ультрамарин. Так что же? Выходит, здесь нет другого товара, кроме обычных рубах? Впрочем, Саня успел переменить своё мнение – рубахи, определённо, не выглядели обычными.

– Силкы! Силкы! – продавец подскочил поближе, растягивая перед лицом Третьяка длинный рукав. В неярком жёлтом свете электрической лампочки бордовая ткань сверкнула мелкими искрами.

– Силкы! – поднёс торговец рукав чуть ли не к носу случайного гостя.

Третьяка наконец осенило :

– Шёлк?

– Силкы! Силкы! – радостно закивал продавец.

Ну, конечно. Рубахи, без сомнения, были сшиты из шёлка. Но не из копеечного ацетатного шёлка пионерского галстука. Плотная и, вместе с тем, удивительно мягкая материя с нежным ворсом струилась между пальцами, переливаясь на свету, словно бархат. Третьяк приложил чудесную ткань к лицу и провёл по щеке. Случилась полная иллюзия, будто щека скользнула по нежной коже девичьего бедра. Ничего подобного в жизни он не испытывал. Сане представилось, как летом волшебная ткань защищает тело от палящего зноя. А в зимний мороз в такой одежде, должно быть, тепло и уютно. Больше всего на свете захотелось обладать заветной рубашкой, носить её в будни и в праздники, жить с ней в горе и в радости, а когда настанет срок – в этой рубахе лечь в могилу. Да мог ли вообще невиданный шёлк оставить кого-нибудь равнодушным?

– Гуда! Гуда! Окейла! – сложил продавец колечком большой и указательный пальцы.

Крепкий китайский шнапс хлынул с мороза новой волной, опять затуманив переполненную впечатлениями голову. Тёплое блаженство растекалось по уставшему телу. Третьяк опустился на вытертое сиденье диванчика. Пекинес заворчал и настороженно зыркнул в его сторону. Изрезанное морщинами лицо старого нищего, багрово-синее от мороза, выплыло из хаоса запутанных впечатлений. Виноватая улыбка. Седая бородка. Протянутая рука, указывающая дорогу. Что это было? Случай? Или, может быть, знак Судьбы? Внезапно пришло решение. Третьяк опустился на вытертое сиденье, дёрнул на сумке-желудке молнию и вытащил лохматую синюю пачку. Отложив на всякий случай пару купюр, он сунул их назад в опустевший желудок. Остальные деньги ворохом осыпались на стол, заставив пекинеса испуганно вздрогнуть. Пальцем Третьяк описал в воздухе круг, показывая, что готов купить товара на всю сумму.

Хозяин лавки радостно крикнул «Окейла!», нырнул в крохотную подсобку, где белела дверца компактного холодильника, вынес несколько запотевших банок пива, стукнул донышками о стеклянную крышку стола и уселся рядом с покупателем на диван. Третьяк с наслаждением вылил две банки, одну за другой, в пересохшую глотку, и, поймав одобрительный взгляд торговца, вытянул сигаретку из красно-белой пачки. Комната наполнилась ароматным дымком.

Перелистав с невиданной скоростью деньги, продавец принялся сноровисто укладывать рубахи разных цветов и размеров в большую полосатую сумку. Напоследок, встав на колени, он застегнул замок, сдавил сумку так, чтобы вышел лишний воздух, и ловко перетянул по кругу несколько раз скотчем, с треском отматывая от картонной катушки липкую прозрачную ленту. Ноша вышла небольшая, но довольно увесистая. Продавец рубах вышел на улицу, протяжно закричал, и на его призыв из холодного дымного мрака подкатил велосипедист с коляской на скрипучих рессорах.

**********

Продолжение истории Третьяка в изложении автора

Богатство

Занять хорошее место на кабановском рынке оказалось упражнением не из лёгких. В первый день Третьяк приехал засветло и целый час караулил у окошек билетных касс. Но вот незадача – оказалось, все ближайшие к воротам ряды были забронированы на месяц вперёд крупными торговцами мехом. Похоже, выбирать не придётся. Ну, и ладно. Пожав плечами, Саня сунул двенадцать штук в полукруглую тёмную дырку и получил взамен вырезанный из обёрточной бумаги прямоугольник с плохо пропечатанными датой и номером. Номер привёл к заиндевевшему ржавому прилавку на самых задворках.

С собой Третьяк приволок две крепкие рейки, украденные на заброшенной стройке, моток медной проволоки, молоток и десяток гвоздей. Соорудив длинный шест с крючками, он укрепил на них специально купленные плечики с рубахами всех цветов. Примерно так они висели на тёмной пекинской улочке. Осталось только определиться с ценой. Набравшись наглости, Саня умножил пекинскую цену в уме на четыре. А что? Быстрее рассчитается с долгами. В конце концов, кому не нравится, пусть торгуются. На то ведь и рынок.

Метрах в пятнадцати от прилавка в снегу была протоптана тропа, ведущая в грязный толчок на четыре очка, сколоченный в дальнем углу у забора. Время от времени по тропе перемещались граждане с напряжёнными красными лицами. Суровый январский ветер крутил и вертел деликатный товар, словно разноцветные сигнальные флажки. Торговки шубами, накатив для сугрева водочки, матерились беззлобно и от души хохотали, показывая издалека на палку с рубахами жирными пальцами в жёлтых гайках. Те, кто шёл к забору отлить, не обращали на Санин товар никакого внимания. А других покупателей в поле зрения не было. Он уже был готов решительно снизить цену, только желающих поторговаться не находилось.

Так продолжалось два томительных дня. А на третий, сорвавшись внезапно с туалетной тропы, к прилавку в три прыжка подскочил солидного вида мужичок средних лет в светлой корейской дублёнке и норковой шапке. Ухватив за рукав рубаху, висящую снизу, ловким движением он протянул между пальцами ткань и приложил к своей багровой щеке.

– Ух, ты! Кто бы мог подумать? Натуральный мокрый шёлк в Кабановске? Глазам своим не верю. Ума-атная тема. Сколько просишь? Гляди-ка – и ценник нормальный. Я в Москве покупал такую рубаху за сотку баксов. Это типа с сезонной скидкой. Синяя «элька» имеется? Ещё одну чёрную заберу. Зелёная тоже лишней не будет..