Дощатые стены сараев и сладкое пение птиц унесли Дроздова в то беззаботное время, когда он был уважаемым в народе сельским доктором, возил из колодца на санках воду в молочном бидоне, топил дровами строптивую печку, в лесу и на речке бывал чуть ли не каждый день, а в городе только с редкой оказией. Для полной картины недоставало только кудахтанья кур и тугого мычания дойной коровы. Впрочем, их заменяло с лихвой кошачье мяуканье – напористое, отчаянное и, вместе с тем, заунывное – на заросшей зелёным мхом рубероидной крыше сарая друг против друга застыли, разинув пасти, два кота со вздыбленной драной шерстью.
**********
Ещё одна дверь отворилась. Из соседнего сарая, размахивая лохматым хвостом и припадая на заднюю левую лапу, выбежал дворовый пёс размером поменьше овчарки. Длинный чёрный мех, весь в седине и проплешинах, потускнел и свалялся. Похоже, старый кобель давно зажился на этом свете. Не обратив ни малейшего внимания на орущих котов, зверь затоптался, затанцевал неуклюже у ног Алексея, пытаясь лизнуть ладонь. На шее собаки болтался засаленный брезентовый ошейник. Шерсть под ошейником вытерлась узкой полоской – видать, его не снимали давным-давно. Дворовый пёс напомнил Дроздову проказника Кузю со станции скорой.
– Извини, дружок, – развёл Алексей руками, – Для тебя ничего не припас. В следующий раз колбасы захвачу. Не веришь? Да я серьёзно..
Третьяк неслышно подкрался сзади и смачно хлопнул Дроздова ладошкой по заднице. Лёха подпрыгнул от неожиданности, а чёрный пёс, жалобно взвизгнув, пригнулся к земле.
– Слушай, чувак, предупреждать надо! Смотри, собаку как напугал.
– Ага. Напугаешь бабу мудями. Какая ему колбаса? Ты только погляди на сраного борова! Соседи откормили, как на убой. Прикинь, когда я купил квартиру, этот кобель обитал прямо в моём подъезде. На площадке третьего этажа. Сердобольные граждане устроили псу лежанку в виде старого зассанного матраса. А рядом ещё и миска, полная жорива. Представляешь? Так он там сразу и жрал, и срал, и блох вычёсывал. Даже сучек в подъезд приводил. Житуха была у зверюги – симплекс-комплекс. Вонища вокруг стояла столбом. Ты не поверишь – натурально глаза щипало.
– Так это ты его из подъезда выселил?
– Понятное дело. Вместе с блохастым матрасом и грязной миской. И мусор, кстати, выволок весь на помойку. Веришь, нет – даже лестницу вымыл своими руками. Думаешь, кто-то сказал спасибо? Не тут-то было. Соседи орали, как потерпевшие, обзывали фашистом и живодёром. Пытались даже вернуть барбоса назад. Да только я им быстро ноздри прочистил. Собаководы угомонились, матрас утащили в пустой сарай и там обустроили зверю типа квартиру..
– Пшёл вон отсюда, тупой урод! – грозно заорал Третьяк, внезапно повысив голос. И замахнулся правой ногой, словно собрался навесить лохматому пендаля. Тот поджал испуганно круглые, как у панды, уши и затрусил, хромая, обратно в своё убежище.
– Да оставь ты его в покое, – возмутился Дроздов, – Совсем зашугал бедолагу. Даже если твои соседи придурки, пёс-то в чём виноват?
– Да так-то вроде ни в чём. Просто достал он меня своим ублюдочным видом.. Пойдём уже – вот мой подъезд.
**********
Изнутри подъезд под номером четыре мало чем отличался от сотен других подъездов таких же выстроенных на совесть домов – безмолвных свидетелей великих строек, физкультурных парадов и беспосадочных перелётов. Ступеньки широкой парадной лестницы стараниями Третьяка имели вполне приличный вид – на пять этажей Дроздов насчитал всего четыре окурка. На площадках стояли массивные деревянные сундуки, в которых жильцы при советской власти хранили мешки с картошкой и банки с вареньем.
Давно не беленые стены поверх шершавой извёстки в извилистых трещинах исписаны были обычными для такого места глупостями. От простодушных детских объяснений в любви до совершенно мерзопакостной похабщины, снабжённой грубыми, но довольно красноречивыми иллюстрациями. Взгляд Алексея скользнул по корявым надписям «Сидор – пидор», «Танька Ф. Защеканка» и неожиданному «Слава ГКЧП!» толстым красным фломастером, задержался ненадолго на схематическом изображении полового члена, выгнутого казацкой саблей и утыканного густой щетиной до самой головки, а возле почтовых ящиков с отломанными начисто дверцами наткнулся на забавный довольно стишок, выведенный, как по линейке, круглым девчачьим почерком :
«На опушке на лесной
Собрался народ честной :
Вошки, блошки, мандавошки, пауки, сороконожки;
Раки – розовые сраки, кот без хера после драки
И проказница змея.
Словом, было дох..»
Аккуратные строчки спускались по стене почти до самого плинтуса. Впрочем, узнать судьбу честного собрания на лесной опушке Дроздову сегодня не довелось. Третьяк ухватил его за рукав и потянул по ступенькам вверх. Зашагал уверенно мимо дверей толстых и тонких, железных и деревянных, обитых рогожей, клеёнкой и дерматином, пока не остановился на верхней площадке, где ступеньки закончились, и выше поднималась одна только лестница к чердачному люку в потолке – сваренная из толстых прутьев и приставленная к стене без признаков какого-либо крепления.
На площадку выходили всего две двери. Одна напротив другой. Слева – старая филёнчатая, выкрашенная облезшей от времени охрой, с хлипким никелированным замочком – из тех, что можно открыть перочинным ножом или даже вилкой. Справа – куда повернул Третьяк – в стене темнела гладкая матовая панель с выпуклой линзой дверного глазка в середине и целой шеренгой замочных скважин по краю. Таблички с номером на двери не оказалось, но, по здравому рассуждению, квартира была сороковой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
