Он помолчал.

– Подумайте еще раз: мы дарим вам еще 10 миллионов слов и любимого человека рядом. Что еще нужно для счастья?

– Ну, хорошо, – я закрыл ладонями лицо. – Я согласен.

– Вот и славненько.

Гость поднялся и прошел к двери.

– Кстати, меня зовут Сэм, – услышал я одновременно со звуком закрывающейся двери.

***

Всю ночь я просидел, смотря в окно. Искусственный спутник земли, точно имитирующий рельеф луны, двигался по кардинально противоположной ей орбите, наполняя комнату матовым зеленоватым светом.

Две луны на тёмном небе – желтая и зеленая, движущиеся навстречу друг другу – зрелище, воспетое не в одной сотне стихов.

Я вспомнил, как лет двадцать назад в Университете, мы с однокурсниками выбирались на крышу общежития любоваться этим светопреставлением (тогда Луну-2 только запустили на орбиту), избавившись предварительно от подкожных датчиков, контролирующих присутствие в радиусе 5 метров от своих комнат в ночное время.

Я улыбнулся. Генка Семёнов всегда был гением по инженерной части. Именно он придумал этот прибор, названный ГС в честь изобретателя. Приложив его к месту вживления датчика, через 2 часа получаешь тот же датчик снаружи: Генкин прибор расщеплял металл на атомы, "вытягивал" их через кожные поры и собирал вновь, не нарушая принципов действия. Отключись наши "контроллеры", охрана была бы мигом оповещена, а так ты гуляешь, где хочешь с датчиком в кармане. Хорошее было время!

Генка погиб через 4 года после окончания Университета: полетел с исследовательской группой на Геллион-3, да так и остался на этой недружелюбной планете в качестве украшения на стене вождя местного племени. Кровожадная, малоразвитая раса. Это теперь все транспортные пути проложены за много световых лет от Геллион-3.

Я вскочил. У меня же остался где-то один экземпляр ГС!

Открывая поочередно ящики, я вытряхивал их содержимое на пол, внимательно пересматривал, вещь за вещью, в поисках одной единственной – нужной.

ГС умещался в ладони. Я и забыл, какой он маленький… Помнится, Генка говорил, что он способен "вытянуть" объект в 2 раза больше своих размеров. Жаль, я не уточнил размер чипа у недавнего гостя.

Я бросился в ванную. Прильнул к зеркалу. Действительно вот он – крохотный, еле заметный штрих за левым ухом. Даже не шрам, а намёк на него. Я не был до конца уверен, что Сэм рассказал мне правду, наверное, только её приукрашенную часть, хорошо сдобренную отличнейшей ложью, но выхода нет.

Приложив ГС к предполагаемому месту нахождения чипа, я вернулся в гостиную, лег на диван и дал команду активации.

***

– Видите, сейчас ей вынут чип и заменят на другой.

Сэм ободряюще похлопал меня по плечу. На нём была всё та же серая куртка.

Мы наблюдали, как в операционной, находящейся по другую сторону толстого стекла, врач, облаченный в зеленую форму, сделал крохотный надрез лазером за ухом Софии. Через секунду он уже достал чип. Ерундовая операция, работает даже без ассистента.

Я прислонился лбом к прохладной поверхности стекла. Сердце гулко билось о грудную клетку, казалось, я слышу писк медицинских приборов…

Пи, пи, пи…

Раз, два, три…

Раз, два, пора.

Я вытащил бластер из-под свитера и повернулся к Сэму.

– Прикажи ему прекратить операцию!

Его глаза расширились, он явно не ожидал этого с моей стороны. Что ж, не все сканирования личности дают 100 % верный результат. Человеку свойственно меняться.

– Ты в своём уме? – прошипел Сэм. – Ты убьешь свою жену!

– Да ну, – я достал из кармана в прозрачной колбе точно такой же чип, как тот, что извлёк врач. – А я до сих пор жив. Голова побаливает, но умереть от этого почему-то не тянет. Странно, верно?

– Как, как… ты? – Сэм выхвалил свой бластер.

Я выстрелил и, не глядя на сползающее по стене тело, вошел в операционную.

Доктор выронил лазер-скальпель и поднял руки.

– Молодец, – кивнул я. – Так и стой.

Я отсоединил капельницу, отлепил присоски детекторов и, взяв невесомое тело Софии на руки, вышел.

Навряд ли они будут искать меня. Выходя сегодня утром из квартиры, я уничтожил все черновики своего нового романа "Абсолютное оружие", а также стёр все упоминания о нём в модулях компьютерной памяти.

А если и будут… найдут ли? Сэм сказал, что завидует моей фантазии.

Потрепи, милая.

Я устроил Софию на заднем сидении кара.

Мне жаль, что пришлось тебе пройти через это.

Мне жаль, что Генкин прибор был рассчитан всего на одну "операцию".

***

Наступила весна. Лужи оттаяли, снег превратился в дождь, а деревья покрылись ароматными листочками.

Я иду по зелёной аллее городского парка. Солнце греет спину, но мне всё равно холодно.

Бегом поднимаюсь по лестнице и жму кнопку звонка.

– Привет, что так долго? – София открывает мне дверь.

Я обнимаю её за плечи, и мы идём на кухню. Она достаёт из духовки булочки и заваривает чай. Мы садимся напротив друг друга, улыбаемся и разговариваем, разговариваем…

У нас на это осталась целая жизнь.

Браслеты на запястьях радостно мигают, показывая одним им ведомые цифры.

Я наконец-то согрелся.

Звякнула щеколда калитки. Василь выпрямился, вытер пот со лба и подошёл к ярко-оранжевому от ржавчины баку. Наклонился, зачерпнул нагревшуюся дождевую воду, умылся. Негоже к гостям выходить грязным.

Отёрся краем рубахи и, обойдя гараж-мастерскую, вышел во внутренний двор. Рядом с грудой металлолома сваленной у забора стояла сухонькая старушка в белом, сливающимся с её жидкими волосёнками, платке.

– Здорово, баб Дусь! – хриплым басом приветствовал старушку Василь.

– И тебе того же, сынок, и тебе того же, – затрясла она сморщенным личиком. – Я туть мимо шла, гляжу, калитка не на замке, значить дома. Да-а, – пожевала она губами, собираясь с мыслями.

– Баб Дусь, ну так чево?

– А, это, сынок, посмотрел бы, что с моей агрегатиной, а? – старушка заискивающе посмотрела в глаза Василя.

Парень вздохнул. Уж очень неохота отрываться от своего занятия, но что поделать – соседи, дело, конечно, наживное, но до определенной степени.

– Пошли, баб Дусь, – подняв куртку с крыльца и стряхнув с неё снег пуха одуванчиков, сказал Василь.

Кособокие домики, с крыши до самой земли обшитые железными листами, жались друг другу точно цыплята к кормушке. С внутренних дворов, скрытых от глаз крышами, иногда виднелись антенны и тарелки передатчиков. Некоторые, особо предприимчивые жители деревни, умудрились отгородить часть тротуара перед домом.

Кое-где на таких импровизированных внешних двориках стояли пузатые цистерны, приспособленные их дальновидными хозяевами под склады или мини-сараи.

Гравий так вкусно хрустел под ногами, что Василь даже пожалел, что не позавтракал.

– Ты, энтоть, сынок, не серчай, что отрываю. Тут, видишь какое дело, мой-то, совсем дурной стал. Чуть что не по егонному сразу в ор…

– Да какие это дела, – ободрил Василь старушку, демонстративно махнув рукой в сторону своего дома. – Так… развлечение.

– Эно оно как, – вновь пошамкала губами баба Дуся. – Развлечение оно всё в городе, мне тут сынки присылали гистограммы…

– Голограммы, баб Дуся, – поправил старушку Василь.

Та остановилась, повращала глазами, словно что-то вспоминая, затем продолжила:

– Ну да, енти самые. Так воть, там оно – раз-вле-че-ние.

Последнее слово она произнесла по слогам, будто пробуя его на вкус.

– Ещё газет прислали, журналов, тоже в виде энтих… как ты сказал? Гистограмм?

– Голограмм, баб Дусь. Изображения такие, развертывающие трехмерную структуру объекта по плоским срезам.