– Там идти пять шагов от излучины-то.

– Ну да. Кстати, пока вспомнил, там завтра один городской чудик будет.

– Который?

– Смешной такой, в очках. Остановился у мельника. Со всем своим скарбом. Удочки там, сапоги, сачок

– А, знаю, профессор. Смешные они, господа эти. Толкутся, будто что понимают, – недовольно проворчал Петр, предвкушая утреннюю встречу, – Медом им здесь намазано что ли! Других рек нет, только здесь.

– Ну, им забава, нам хлеб насущный, – согласился с приятелем Пашка, – Ну бывай!

– Бывай, – ответил Петр и, оторвавшись от верши, задумчиво посмотрел вслед уходящему другу.

***

Темное небо, яркие звезды, затаившийся по сторонам чёрный лес и широкая, серая дорога.

До рассвета часа два – ещё есть время и раков наловить, и снасти закинуть.

Но не улов заботил Петра. Агафья, младшая сестра Пашки, не давала ему покоя.

– Вот зараза, прилипилась, – бормотал он себе под нос, – Хороша девка, огонь. Ей молодой нужен. А мне уж скоро заваленку греть.

Вот уже и лесная тьма расступилась и перед рыбаком открылся удивительный вид: внизу, в широкой долине поблескивает звёздами река, слева виден огонек мельницы – значит и Евграфыч уже не спит. А за рекой справа поля, а слева, на многие версты, дикий лес и болота. Туда должно быть уже выехали Пашка с отцом и Агафьюшкой…

– Вот ведь зараза, – пробормотал Петр с досады, – Не пойдет она за старика. Пятнадцать годков разницы. Шалишь, парень. Забудь.

Вот уже и берег. Только какой-то куль стоит прямо у самой мельницы.

Петр осторожно подошёл ближе, и в тот же миг куль захлопал себя по бокам и пыхнул папироской.

"Да чтоб тебя! Припёрся! Ну и ладно! Пойду в другое место. Река большая – места всем хватит".

Петр отошёл чуть подальше, там за изгибом реки было свалено множество коряг и камней – лучшее место поставить верши не придумать. А вот удочку закинуть может и не получиться.

Быстро скинув ношу, Петр занялся установкой снастей. Много не набежит, но гривенник заработать можно.

Раскидал прикормку и сдвинулся ближе к оживившемуся городскому соседу.

"Только не топай как в прошлый раз", – подумал про себя Петька, – "и всё у нас получится. Тише. Тише"!

А куль уже расчехлился и принялся разбирать свой обширный багаж. Под несколько маскарадным костюмом скрывался типичный горожанин, примерный семьянин, профессор университета и страстный любитель рыбалки Порфирий Николаевич Укосов.

Будучи женатым на властной, своенравной даме, он наслаждался тишиной и покоем. Другая же часть степенного гражданина была азартным игроком, и рыбалка, пусть и не полностью, но хотя бы частично, компенсировала эту пагубную страсть. Именно благодаря этой страсти он сбегал из дома сюда. Пришедший местный житель не пугал: рыбы хватит всем.

Светает. На черной глади воды прекрасно виден тонкий поплавок. Лениво подрагивает – мелочь играет. Но Петр будто и не замечает этого танца.

"Сватов заслать не трудно, только чем семью кормить буду. Доходы только на двоих – себя и черный день. Эх, кабы мануфактуру какую запустить – жаль капитала не хватает".

Поплавок дернулся и скрылся под водой.

Спокойно, уверенно Петька вытащил окунька и отправил в садок.

Поплавок Порфирия Николаевича также проявлял активность – резко утонул, потащив за собой удилище, – от неожиданности тот громко ахнул и крепко схватился за снасть.

– Вдоль берега иди! – крикнул ему Петр, – Провожай и подтягивай. Не резко. Пусть утомится.

Начищенные с вечера сапоги засасывал прибрежный ил, а добыча всё порывалась уйти с крючка. Порфирий Николаевич чувствовал, что ещё немного и удилище выскользнет из рук.

Пётр подоспел вовремя. Выхватив удилище, он ловко подвёл приличного размера щуку в услужливо поданный Порфирием Николаевичем сачок.

– Поздравляю, барин. Хороший улов, – сказал Пётр.

– Что вы, голубчик! Если б не вы, плакала бы моя удочка, – рассыпался в благодарностях Порфирий Николаевич и сразу же спросил, – А такое сегодня ещё может повториться?

– Кто ж его… Удите пока. Понадоблюсь, позовите.

– Ой, простите, не представился Порфирий Николаевич Укосов, любитель рыбной ловли. А как вас величать?

– Петр, – и немного смущённо добавил, – Иванович. Ну зовите, если что, Порфирий Николаевич.

***

Через два часа, когда уже начало припекать, два рыболова неторопливо беседовали на пути в сторону деревни, переживая раз за разом приключение сегодняшнего утра.

Сватов к Агафье Михайловне Пётр Иванович зашлет через месяц, сразу после того, как откроет рыболовную лавку в городе.

Хмурым сентябрьским днём по самой длинной и пустынной аллее парка Сокольники шла стройная, молодая, красивая дама.

Она была одна, грустна, немного рассеяна и встревожена, будто с ней приключилась беда.

К счастью низкие облака и холодный, северный ветер распугали всех праздношатающихся любителей поговорить. Ей и без посторонних было с кем пообщаться.

Неспешно, степенно меряя шагами бесконечную дорожку, в одиночестве она разговаривала с невидимым собеседником.

– Вот и осень наступила. Это низкое небо с рваными облаками, холодный ветер. Тепло кончилось. Прощайте, бесконечные, летние прогулки, настало долгое время разлуки. Как знать увижу ли вновь эту картину, это небо, эту тропинку, теряющуюся в ущелье деревьев – не знаю. Не в моей это власти такое знание. Всё ниспослано свыше.

Порыв холодного ветра осыпал мелкими иглами холода. Дама остановилась, поежилась и продолжила путь.

«Пустяки. Ерунда. Подумаешь – зябко! Пройдет. Всё проходит. Какое это счастье – покой одиночества! Радует абсолютно всё – этот песок под ногами, листья, даже эти молодые, полуобнаженные ветви – прекрасны. Как же не хочется всё это забыть, потерять!»

– А ведь совсем недавно, детьми, мы играли в горелки, на поляне, здесь, неподалёку. Вон даже тропка осталась. Это было чудесное лето, не жарко, тепло и уморительно весело. Теперь уж скоро начнутся долгие слёзы осени, насморк дорог, а за ними ледяное равнодушие зимы с озябшими пальцами, онемевшим лицом и бескрайними сугробами.

Зашумели, заскрипели могучие сосны, вихрь листьев бросился под ноги.

– Ну что ты ластишься, не ухожу я никуда. Видишь, мне хорошо. Не грусти! Вы все останетесь со мной, куда бы я не пошла. Ну, конечно, я не забуду. Как такое вообще можно забыть! Ты ведь знаешь – я помню всё. Вспоминаю долго – согласна, но ведь помню!

«Как это рассказать, как объяснить это странное чувство, когда прощаешься взглядом, когда самые длинные и пламенные речи тонут в океане молчания, когда легкое прикосновение обжигает сильнее удара кнута или раскаленного железа? Как это горько, знать, что хорошее «вчера» не станет лучшим «завтра». Может повториться, только хуже предыдущего. Всё, что связано с другими людьми – портится. И это даже не закон, это истина. Люди – самый скоропортящийся продукт».

Дама протянула вперед руку и на ладонь опустилась маленькая, ярко-жёлтая чешуйка березового листа.

– Ну что вы! Я не тороплюсь. Лети!

Очередной порыв и чешуйка послушно устремилась к пролетающим мимо, сильно потрепанным облакам.

– Ничего не могу с собой поделать, – громко и задорно крикнула дама, глядя в небо, широко раскинув руки, – Мне здесь нравится! Я не сдаюсь, потому что мне – хорошо! Эге-гей! Где вы все?! Что ж вы все меня здесь…

Руки устало опустились, спина согнулась, комок рыданий подступил к горлу, глаза защипало от слёз. Дама в очередной раз остановилась и раздраженно топнула.

– Нет! Я так просто не сдамся, – сквозь зубы прошипела она, – Не на ту напали. Война только началась. Это мой парк, моё небо и это мой путь…

Казалось, время остановилось. Молодая, стройная и очень красивая дама в одиночестве прогуливалась по самой длинной аллее парка.

Никто, даже самый внимательный работник, старый и многоопытный дворник Мирон Филимонович, от внимательного взгляда которого не ускользал ни один проступок или нарушение, не увидел, как в ожидании встречи со своей Судьбой по парку прогуливалась Душа.