– Это в Америке?

– В России, моя радость. Они дают мне кафедру, лабораторию и квартиру.

– Но как же имение в Вудстоке?

– Джон позаботится. Через полгода, самое большее год, мы вернемся. За год на кафедре я получу в три раза больше, чем предлагают здесь. Но корабль отправляется через неделю. Поэтому надо поторопиться и собрать вещи.

– Ах, милый Питер, это так неожиданно.

– Ты расстроена?

– Что ты! Это великолепно! Говорят, у них для профессоров апартаменты министров.

– Знаю. Сам не верю такому везению. Запрос из России доставили при мне. Лорду Четтему ничего не оставалось как предложить мне эту вакансию. Впрочем, он дал время до вечера – мы ещё можем отказаться.

– Но если ты согласишься, то мы сможем погасить все оставшиеся долги. А как вы думаете, сэр Томас?

– Любая поездка стоит денег, но за эту платят вам. Я бы согласился.

– Вот и замечательно, – сказал Питер, – Остаётся вопрос: как быть с портретом? Я готов оплатить вам, сэр Томас, его написание, но…

– Дорогие мои, собирайтесь в дорогу. Когда закончу работу, отправлю её вам с академической почтой.

– Это было бы замечательно…

Придя в гостиничный номер, женщина попросила мужа сесть, а сама в нерешительности осталась стоять.

– Что случилось, дорогая?

– О, мой дорогой! Ты только постарайся не волноваться, но я не смогу поехать с тобой. Наверное.

– Но почему?

– Полагаю, в моем положении, будет лучше остаться дома.

– Что за ерунда, счастье моё?

– Это не ерунда, а наследник. Вероятнее всего, он родится на Пасху.

– Лучше бы наследница, – ответил счастливый муж, целуя жену, – Можете приехать позже вместе.

***

Через три месяца в квартире профессора на Васильевском острове в парадной гостиной висел готовый портрет жены хозяина дома.

Долгий путь подходит к концу. Вот уже видна знакомая крыша двухэтажного домика песочного цвета с голубыми ставнями. Осталось совсем немного и можно будет отдохнуть. Вытянуть утомленные долгой прогулкой ноги. Удивительно – меньше суток они здесь, но все время кажется, что в пути.

Бесконечно долгом, трудном пути. И вот они здесь. Вдали от полутонов с налетом серости, холода и казенного языка чиновников.

– Да что вы там думаете об Италии? Ничего! Уверяю вас, вы ничего о ней не знаете! Италия – это чудо! Здесь волшебное всё, от воздуха и до людей! Когда десять лет тому назад мы с Фимочкой перебрались сюда, я был сорокалетним стариком. А теперь? Я молод и свеж как Аполлон, и теперь мне лишь около тридцати. Это просто удивительно!

Выйдя из тени оливковой рощи с её мягким тягучим ароматом, путники оказались на раскаленной полуденным солнцем дороге.

– Теперь, господа, прошу не задерживаться. Солнце в этих краях безжалостнее чем ваши северные морозы. Не задерживаемся, идём за мной.

Худой еврей неопределенного возраста в сильно поношенной жилетке, стоптанных башмаках и выцветшей ермолке вел двух молодых живописцев из Санкт-Петербурга по удивительной красоты местам. Ароматы эвкалипта, кипариса, пряных трав кружили голову. А огромное теплое море, казалось, ждало утомленных невероятной жарой путников.

Моня, Моисей Авраамович Штук, был сапожником, но, тоскуя по родному Орлу, устраивал экскурсии для впервые оказавшихся здесь соотечественников.

– А какие здесь виды! Это же сказка! Волшебная страна! Вы не говорите мне за Францию, там, Германию или Польшу. Бывал. Служил. Вы помните тот французский поход? Вы не поверите, но я таки был там. Шорником. Да, может быть, Моисей Штук и не умеет стрелять и махать саблей, но шило, нить и нож в этих руках тоже кое-что значат. Уверяю вас, господа. Ну я отвлекся. Италия – это чудо! Тут вам не там. Тут живет молодость. Скажите – молодость есть везде. Это не так. Уверяю вас. Молодые, оно, конечно же, есть везде, но молодость, её смысл – живет здесь! Молодость всего мира здесь. Это вам не премудрые Афины, не горделивый Мадрид. Италия вся – это юность и молодость. Какой воздух! А пейзажи? Видели вы на Невском такие пейзажи? Осторожнее, здесь ступени! Следуйте за мной.

Процессия спустилась по раскаленным ступеням в приятную прохладу крытой террасы, увитую молодой зеленью винограда.

– Давайте немного постоим тут. Это терраса для сиесты. Здесь рабочие пережидают полуденное пекло.

– Моня, вы сказали рабочие? И вон тот, малыш тоже? – спросил худой молодой человек с болезненного цвета лицом.

– Так дети ж тоже хотят кушать! И вы посмотрите на этого карапуза. Это вам не бессарабские сироты. Это я вам говорю! Встречались. Вы ещё скажите в столице дети не работают. Читал. Вы знаете Гришу-сапожника на Сенной? Таки он мне писал, что там у них мальчики с шести лет уже работают в мастерских. Так что не думайте, что тут иначе. Условия, конечно, так приятнее. Здесь если крыша над головой есть, любая, хоть соломенная, так ты – король. Весь год, кроме короткой зимы, тепло. Да какая тут зима? Как октябрь у вас. Здесь месяц-полтора прохладно, а оставшиеся десять, таки, тепло или жарко. Лепешка-другая в день, кусок мяса или рыба, рубаха со штанами на смену, вот и все траты! Но вы не отвлекайтесь! Вы посмотрите какие виды!

Виды действительно поражали. Белое, залитое сверкающим солнцем море в тени скал превращалось в голубое, манящее. Горы, зелень, черепичные крыши домов – всё было удивительным, волшебным. Даже столбы, террасы, сложенные из грубо отесанных камней, даже лёгкий навес из жердей и винограда – все дышало радостью жизни, любви, покоя.

– Пару дней назад тут работал ваш собрат – Щедрин. Вы слышали о Сильвестре Феодоровиче? Это великий человек! Не каждому живописцу папские власти дают заказы. Труженик. Он останавливался у одной австрийской фрау. Если хотите могу показать. Он заказывал мне починку ремня для своего ящика с красками.

– Мольберта, – подсказал один из молодых людей.

– Да, помнится, именно так он и называл свою конструкцию. Удивительный человек! "Хочу домой и не могу расстаться с Италией,"– он мне так говорил. Вы представляете себе? Мне! Обувщику, шорнику из маленького городка, сам синьор Щедрин, господин живописец – так его здесь зовут, рассказывает мне о России. Вы не поверите – я рыдал. Великий человек! Мы с Фимочкой тоже хотим домой, в Россию. Говорят, есть такой город Одесса. Тоже, говорят, на берегу моря, летом, конечно, не так жарко, зато зимой не очень холодно. В часом не знаете?

Молодой человек с болезненным цветом лица пожал плечами.

– Говорят, там красиво, – сказал другой.

– Когда красиво – это чудесно. Устал я в этом раю, признаюсь, хочется попасть уже домой. Ибо как у нас в России говорят: в гостях хорошо, а дома лучше. Вот кабы Италия стала провинцией Российской империи, таки я бы возражать не стал. В отличии от Ватикана. Но я отвлёкся, а вы утомились. Осталось несколько шагов, и мы будем на месте. Ступайте за мной.

И говорливый еврей повёл своих спутников дальше.

Петька перебирал верши, когда к нему подошёл Павел.

– Собираешься? – спросил он.

– Завтра суббота,– ответил Петька, – хочу раков наловить.

– Хозяйкам – рыба, мужьям – раки.

– Это точно, – согласился Петр, внимательно разглядывая снасть,– А ты не пойдешь?

– Не-а. Мы в лес. Сестрица ягод хочет, отец сушняк насобирать, а я по грибам пройдусь.

– Слышь, Пашка, а я не видел с кем твоя Агафья женихается? Что-то на улице давно не видел.

– Да, куда ей женихаться, мала ещё. А что? Сватов хочешь заслать?

Петька смутился. Румянец пробивался сквозь загар.

– "Сватов", – передразнил он приятеля, – Тоже мне. Девка, говорю, видная. Интересуюсь просто.

– Да я-то что. Я ж не против. Глядишь на Красную горку поженим.

– Бросай зубоскалить. Лучше скажи ты на мысе пробовал?

– Там вчера плотва хорошо брала. Я думал ты за раками к плотине пойдешь.