– В аппарат не встаёт, – все так же сухо пояснил Макс. Убрал кружку, молча поднялся, смел старые стаканы в мусорку и вышел. Эхо разнесло по коридору гул заработавшего кофейного аппарата.

"Как сердце из груди не выпрыгнуло?", – на секунду задумалась Крис. Нет, сама порой грешила невероятными объемами и считала, что колумбийская кофейная промышленность работает только на нее. Но нет. Эту битву она проиграла.

"Интересно, какой он пьет?", – вскользь промелькнула мысль, да тут же исчезла.

Май выдался роскошный. В меру дождливый, теплый, ароматный, и очень-очень красивый. Отбивая каблуками пульс по асфальту, Крис впервые за долгое время не шла, а летела на работу. Прохожие смотрели на нее с удивлением. Ещё бы, кто ж вот так запросто, без видимой причины будет улыбаться на городских улицах. Дураков нет.

– Зато есть счастливые! – сама себе сказала девушка и улыбнулась ещё чуточку шире. Пожилой мужчина с милейшей дворняжкой на поводке улыбнулся в ответ.

– Доброе утро! – чирикнула ему девушка.

– Вот Вас увидел, и точно доброе! Я хоть и слеповат давно, а все равно издалека разглядел, какая красивая! Солнышко просто! – сказал собачник и галантно приподнял шляпу.

Оркестр в душе заиграл еще громче… Ох, спасибо Вам, добрый человек! Внезапный комплемент, что ж еще надо для сиюминутного счастья?

Помахав напоследок, Крис убежала на зебру. На душе пели птицы.

А все объяснялось просто. Наконец распустилась сирень.

Это была ее личная ежегодная магия. Каждый май Крис украдкой осматривала кусты на предмет набухших соцветий. И вот наконец из густо-зеленого кокона как маленькие воры выбирались первые лепестки. И крали, крали ее сердце. С каждым днём всё больше и больше.

Наконец все вокруг загоралось лиловым огнем, наполнялось удивительным ароматом, и Крис казалось, что она растворяется в сирени. Или наоборот, только из нее и состоит.

Белая почему-то её до глубины души не трогала. Хотя красиво, конечно. Но вот фиолетовая… Самые простые беспородные кусты в их неброском очаровании творили в майском сердце Крис настоящую бескровную революцию. Хотелось дышать. Обнимать незнакомых симпатичных людей. Есть мороженое на всех скамейках парка. Гонять голубей. Очень хотелось в путешествие. А больше всего хотелось любить.

Совершенно не стесняясь, она придирчиво осмотрела самую большую кисть, какую только смогла найти. Пятилистников углядела целых два. Тут же оторвала, запихнула в рот. И замерла. Желания не было. Обычно это случалось так просто: раз, и приходило в голову что-то важное, а порой и потаённое. Сегодня вдруг пустота. Но не пропадать же добру? Весело тряхнув головой, Крис быстро и азартно разжевала цветки, а глотая, подумала: "пусть будут на счастье!".

Вот так, перебегая от куста к кусту в поисках немыслимых чудес, она наконец добралась до редакции.

Новенький курил на пороге.

Внезапно для всех Макс прижился в их дурдоме. Его непоколебимое спокойствие вкупе с непрошибаемым профессионализмом пришлись очень кстати. Макс притаскивал материал ото всюду, куда бы его не посылали. Юрка на первых порах пытался мстить за, как ему казалось, нанесенное оскорбление. Никто, кстати, так и не узнал, по какому поводу они сцепились в тот памятный раз. Оба уходили от ответа, стоило только об этом заикнуться. Но если была на повестке дня какая-то особенная гадость, а ещё хуже занудная и скучная история, все заранее знали, кто туда поедет. Но Макс даже из утренника в детском саду мог сделать шедевр, интересный всему городу. И делал. Юрка бесился, остальные умилялись, новенький хранил спокойствие. И все по кругу.

Крис издалека помахала Максу рукой и всей собой нырнула в последнюю радость перед рабочим днём: огромный куст сирени раскидисто устроился у входа в редакцию. Он был таким большим, что начальство регулярно грозилось обрезать как минимум наполовину. А то, мол, даже вывески за ним не видно. Но эта сирень росла уже так давно, проводила подальше стольких потенциальных обидчиков, что любые угрозы превратились в пустое сотрясение воздуха. Крис кусту даже имя втихаря дала. В ее мире он гордо именовался Бонифаций.

Вот сейчас, хихикая про себя, она не просто нюхала цветы, а обнималась с шикарным Бонифацием. Ветви ласково укрыли ее со спины, так сразу и не скажешь, что кто-то стоит внутри.

– Да брось, нет у нее никого.

– А чего тогда такая странная? То вечно носится, как лахудра, патлы во все стороны, джинсы аж протерлись, а то в платье пришла! Даже накрасилась! Что-то там творится.

– Ты ее первый год знаешь, что ли? Да она каждую весну с приветом.

– Обострение? – с улицы донеслось неприятное хихиканье.

– Хорошая она девка, конечно. Милая, все дела. Веселая. Но чудная какая-то.

– Ну тебе-то что? Хотя я вот недавно думала: а если ее уложить там, макияж как надо…

– Деревню помадой не замажешь.

– Тоже верно. Я ей как-то намекнула, на новый год что ли, мол, Кристин, давай я тебя на корпоратив наряжу? Я в один магазин заходила, там на тебя платье такое, закачаешься… А она…

– Да помню я. Ещё б свитер с оленем нацепила!

– А он в сумке лежал! – раздалось из сиреневых ветвей, и непокорённый Бонифаций выпустил наконец любимую женщину из шершавых объятий.

Чуть наклонив голову, Крис весело глядела на двух невероятных нимф, главных богинь их кособокого Олимпа, их сумасшедшего коллектива, повелительниц премий и комнатных орхидей, Людмилу и Полину. Обе на шпильках длинною чуть поменьше, чем все их ноги от бедра до пяток, зализанные хвосты идеально делят спины пополам, румянец на остро наточенных скулах алеет непобедимым огнем самовлюбленности.

– Вы не беспокойтесь, девочки, у меня и тапочки есть меховые с оленями. Знаете, как круто январской ночью в них греться! Закачаешься! – лёгкой волной взметнулась юбка, и Крис бодрой походкой направилась ко входу.

Газели меж тем притормозили, одарив новенького фирменными влажными взглядами. Тот и бровью не повел.

Пришлось им – да где это видано! – самим открывать себе дверь. Благо внутри здания было достаточно желающих украсть пару томных взглядов, коими эффектные бухгалтеры щедро сыпали направо и налево. Павел в свое время их подловил, мол, лучше б они с такой охотой деньги выдавали. Но Павел был немолод, размер его оклада они прекрасно знали, а убитая об жизнь древняя иномарка не будоражила их фантазии. Поэтому он мог говорить что угодно, Людочка и Лин его просто не слушали.

Про новенького же до сих пор никто ничего не знал. Ну, по крайней мере такого, что хотелось бы обсудить. Вечно говорить о том, какой он замкнутый – дураков нет. Местные кумушки помусолили эту тему пару недель и забросили. Впрочем, плохих эмоций он тоже ни в ком не вызывал. Разговор мог поддержать почти любой, кроме уж совсем женских, но никогда не начинал первым. Иронично отшучивался, когда кто-то лез в душу. В друзья не набивался.

В общем, загадочный был персонаж. Да ещё и симпатичный. Вот потому звёзды бомонда были единственными, кто пока не сдавался. Нагоняли ветра ресницами, окуривали духами, восходили на обувные Эвересты. А ну как есть, ради чего стараться? Размер его оклада они, конечно, тоже знали прекрасно. Но вдруг это далеко не все? А что, скромники разные бывают. Изредка даже богатые.

Макс меж тем надежд им не давал. Вот и сейчас меланхолично курил, обдумывая что-то про себя.

Крис уже успела включить компьютер и пробежать глазами пару сайтов, когда он наконец вернулся в кабинет. Как всегда спокойный, с каменным лицом поставил у экрана очередной стакан кофе и уткнулся в экран.

"Интересно, он когда-нибудь от души улыбается?", – вдруг подумала девушка про себя. Ни разу за эти месяцы она не видела, чтобы он смеялся.

Дежурная мимика, не более того. Глаза всегда оставались непрошибаемо холодными.

А меж тем они уже два месяца торчали в одном и том же кабинете почти круглыми сутками. Как бы рано Крис не пришла, он уже был на месте. Дежурный стакан кофе стоял на столе. Хорошо, что в их богодельне начальство оказалось понимающее, как-то там с кем-то договорилось, и автомат продавал страждущим живительный бальзам по минимальной цене. Уж точно раза в три ниже, чем в других кофейнях Города. А то бы вся зарплата сотрудников утекала в карманы вендинговой компании. Впрочем, возможно, именно так с окладом Макса и получалось. Кружку другого размера он, кстати, так себе и не принес.