Я была в Академии и за великими переменами следила только по маминым письмам. Я и Мариту видела всего три раза: на свадьбе, потом на маминых похоронах, и наконец, на папиных. Агату не помню совсем… Сейчас ей должно быть около восемнадцати? Столько же, сколько мне в год побега. Ну и почему нежное дитя не в своей комнате? И похоже, вообще здесь не живет… потому что шкаф зиял вопиющей пустотой. Если не считать стопки полотенец… И… Я застонала от восторга: новехонького домашнего костюма южанки! Немножко чересчур вычурного и яркого, такие приезжим из столицы обычно нравятся, соответствует их пониманию истинного южного стиля: юбка на корсаже широченная и ярко-алая, блузка с чересчур пышными рукавами и изобилием бессмысленной вышивки. Но они чистые! И мы поменяемся по-честному! Я торопливо содрала с себя платье, нижнюю рубашку, корсаж… и да! Мы расстаемся с вами, мои старые, верные друзья-панталоны! Мне будет вас не хватать, серьезно будет… но я надеюсь, завтра полиция все же вернет саквояж, и я найду вам замену.

Я бросила грязные вещи на дно шкафа – надеюсь, с одеждой гостей здешняя прислуга управляется лучше, чем с комнатами… и ринулась в ванную, мою старую, привычную ванную, с до умиления знакомым дельфином на стене, и… Тристан все-таки провел водопровод! Я захлопнула за собой дверь, чувствуя, что улыбаюсь, как безумная.

Я затянула корсаж юбки. Блузка на спине слегка подмокла от влажной косы, но что поделаешь, сушилки в ванной не было. Не удивительно, стоит этот новомодный артефакт изрядно, с жалования горничной точно не купишь, а сюда, в провинцию, сушилки могли еще и вовсе не дойти. Напоследок еще раз прошлась полотенцем по слабо заплетенной косе. Я готова на подвиги! А подвиги будут, встречаться с Тристаном не подготовившись – по меньшей мере глупо, по большей… вот не знаю, что может статься по этой самой большей мере, но точно какая-нибудь пакость.

Дверь была заперта на обычный поворотный замочек, спокойно открывающийся изнутри. А вот внутреннего засова не было совсем, запирайся-не запирайся, комнату всегда можно открыть снаружи хозяйским ключом. То есть, кто б тут ни жил, к нему можно вломиться в любой момент. Забавно…

Я тихонько распахнула дверь, огляделась… пара светильников с приглушенными почти до невидимости огоньками, не столько рассеивали, сколько сгущали мрак. Но на первый взгляд вроде бы никого… Я выскользнула в коридор, привычно накидывая на себя иллюзию… и тут же торопливо ее сбросила. У меня отчаянно зачесался нос.

Анти-иллюзорный артефакт! Предельно дешевый, намного хуже того, что был в полицейском участке. Только от дешевки бывает такая вот почесуха. Удобно – для меня: иллюзию я успела сбросить раньше, чем артефакт хотя бы звякнул. Но неприятно: я потерла засвербевшие ладони, поскребла щеку. Ну и где эта гадость? Над соседней дверью – той самой «кладовки», где меня поселили – притолоку украшала гипсовая раковина. Если учесть, что никакой другой лепнины в коридоре не было… мдаааа… Зато не могу жаловаться, что к моему приезду не готовились. Готовились, просто не совсем так, как мне бы хотелось.

Я еще раз огляделась – артефакт мог быть не один. Что ж, обойдемся без иллюзий. Я двинулась по полутемному коридору на звук доносящихся издалека голосов.

Когда-то за этой дверью был рабочий кабинет отца, а теперь, видимо, Тристана. Медленно ступая босыми ногами по слегка протершейся и не очень хорошо выметенной ковровой дорожке, я замерла у тонкой полоски света, падающей из-за плохо закрытой двери, и прислушалась к доносящимся изнутри голосам.

– Марита, я клянусь, со мной все в порядке! Я не болен, и ничего от тебя не скрываю! Наверняка это O’Тул придумал, чтоб Летиция приехала!

Спасибо, дорогой братик, ты успокоил все мои сомнения! А с мастером O’Тул я потом разберусь.

– А она и счастлива! Примчалась, стервятница! Небось, рассчитывает на наследство! – голос Мариты звучал приглушенно, видно, она сидела на другой стороне кабинета. – Еще и приглашает к нам каких-то… Чем я стану их завтра угощать? Почему ты ей не запретил? Почему она вообще ведет себя как… как у себя дома! – выпалила Марита и это был истинный крик души. – Если твоя сестрица-горничная так тебе нужна… держи ее хотя бы подальше от приличных людей! Для твоего же собственного блага!

– Хватит, Марита! – голос Тристана зазвучал устало. – Если бы о приезде Летиции не знал никто, кроме нас, я бы еще мог попробовать… слышишь, попробовать держать ее в доме! И то сомнительно, нас сдала бы хоть горничная, хоть кухарка… разве что мы бы Летицию в подвале прятали, как в твоих любимых криминальных романах!

Как интересно…

– А она приехала с полицией!

– Баррака тебя уважает… – пробубнила Марита.

– Настолько, чтобы покрыть преступление? Не говори ерунды… – явно отмахнулся брат. – Я и так по краю закона хожу! Указом Его Величества власть главы рода на ограничение передвижения можно применять только к несовершеннолетним и больным родовичам, да и то потом придется доказывать специальным инспекторам, что это было сделано для их же блага. Летиция на нас уже завтра может в суд подать.

Могу…

– Кто ей позволит! – презрительно фыркнула Марита.

– Баррака и позволит, со всем ко мне уважением, – саркастически хмыкнул Тристан. – А военный, с которым она в поезде познакомилась, еще и поможет.

– Шлюха! – яростно выплюнула невестка.

В кабинете помолчали, и наконец Тристан процедил, явно сдерживая откровенную злость:

– Дорогая, я надеялся, что ты уже избавилась… от издержек купеческого воспитания. Называя шлюхой члена твоего рода, ты позоришь нас всех. Включая собственную дочь!

– А я что, я молчу! – испуганно выдохнул кто-то так близко от приоткрытой двери, что мне потребовалось усилие, чтоб не отшатнуться.

Это Агата? Она все-таки живет здесь, и… для кого же тогда готовили комнату с пустым шкафом и запором, который легко открывается снаружи?

– Вот и дальше молчи! – решительно отрезала ее маменька. – Чтоб наши грязные купеческие языки не замарали единственную истинную леди де Молино! Которая прекрасно успела замараться и без нас! Удрала из дома, вместо того, чтоб как все порядочные женщины слушаться главу рода и выйти замуж! Шлялась невесть где, и нате вам, вернулась! Думаешь, твои завтрашние гости не узнают, что у тебя сестра – горничная? Да еще, оказывается, на войне была! Небось со всем полком там…

Раздался звонкий звук оплеухи. Рядом с дверью громко ахнула Агата.

В кабинете снова повисла тишина, а потом неверящий голос Мариты спросил:

– Ты… Меня ударил? Ты ударил меня! Из-за нее!

– Из-за твоей дурости! – голос Тристана звучал одновременно зло… и виновато. – В этом ведь все дело, так? В гостях, верно? Сколько можно повторять – у нас нет другого выхода! Род должен жить!

– А я должна теперь всю жизнь терпеть в своем доме какую-то… какую-то… – голос Мариты прервался, и она бурно зарыдала.

Я озадаченно похлопала ресницами. «Всю жизнь терпеть в доме какую-то…»? Брат хочет, чтобы я… осталась тут? Ерунда какая…

– Марита, ну что ты… – виновато забормотал Тристан. – Не надо плакать! Для тебя ничего не изменится… Как была хозяйкой в доме, так и останешься…

– Это ты так говоришь! А она… – сквозь слезы прокричала Марита.

– А что она, ничего она, подумаешь – она… Самая лучшая – ты! Самая умная… самая замечательная… самая красивая… Прости меня, дурака, я не должен был… Прости… – судя по паузам, утешения перемежались поцелуями.

Если Марита от Тристана сейчас не сбежит, то Агату точно выгонят. Я рванула к лестнице. Оглянулась на скрипнувшую дверь…

Прямиком над притолокой кабинета висела еще одна гипсовая раковина. Я уцепилась за перила и почти скатилась вниз по ступенькам, на бегу давясь от смеха. Это гениально! Развесить по всему дому анти-иллюзоры… и ругаться при фактически открытой двери в кабинет!

Хотя да, меня же на ключ заперли, как я могла забыть!