Благодарности

За критическое прочтение этой книги благодарю Иоанну Токарскую-Бакир и Яна Т. Гросса, ее рецензентов Алину Молисак и Марка Залесского, редактора Лукаша Галюсека и издателей Малгожату и Кшиштофа Чижевских.

Посвящаю ее моим детям Томеку и Магде с надеждой, что война, в тени которой они выросли, не пробудится вновь.

…с тех пор, как открылись мои глаза, я не видал ничего,

Кроме резни и пожаров, кроме лжи, униженья,

И смешного бесчестья гордыни.

Чеслав Милош [1]

Народ, который не умеет существовать без страдания, вынужден сам себе его причинять.

Мария Янион

[1] Перевод А. Драгомощенко.

Введение

Если бы эта книга была картиной, то на первом плане мы увидели бы Чеслава Милоша на фоне грозного и мрачного пейзажа Второй мировой войны. Обрамление картины было бы, однако, вполне современным, может, даже злободневным, ведь война сейчас — в самом центре польской исторической политики. Взгляды и поступки Милоша подводят нас к темам, которые ежедневно обсуждаются в средствах массовой информации, появляются в городских граффити и на одежде спортивных болельщиков. История Второй мировой войны, представленная в учебниках девяностых годов минувшего столетия, сильно отличается от той истории, которую преподают в школе сегодня. Чуть ли не на наших глазах меняются ее герои и жертвы. Конфликт, относящийся к прошлому, становится все острей. Говоря словами Мирона Бялошевского, история нарастает [1].

После первоначальных скитаний Милош провел четыре года войны в Варшаве, где был важным участником культурного и интеллектуального подполья. Критически настроенный по отношению к государственным эмиграционным и военным властям, он не присоединился к Варшавскому восстанию. В своих более поздних текстах поэт неоднократно возвращался к этому решению. Писал он и о других аспектах войны, прежде всего об уничтожении евреев. Был голосом, который умел передать жестокость войны, не подменяя ее утешительным клише. Его оценка военных событий и действий отличалась от той, которую сегодня представляет официальная историческая политика. Это расхождение — одна из причин возникновения данной книги.

В 1979 году Милош писал Ежи Гедройцу: «Я всю жизнь не могу прийти в себя, ведь порядочный человек обязан был отправиться в варшавское гетто и там погибнуть». Порядочный человек — а Милош был порядочным человеком — этого не сделал. Скорее всего, тогда это не пришло ему в голову, так как не имело смысла. Война не имела смысла, не имела ни границ, ни правил. Ибо «ненависть войны к человеку безгранична, ее безумие убийства бесконечно, оно не в силах вынести ничего человеческого» [2]. К этому можно добавить, перефразируя Зигмунда Фрейда, что война с яростью бросалась на всё, что вставало у нее на пути, как будто после нее уже не должно было быть ни будущего, ни мира [3]. Рыцарство, солидарность, верность, отвага убивали. Мудрость и рассудок вызывали отторжение и даже презрение, спасать жизни было делом постыдным. Подобная переоценка ценностей стала ключевой проблемой военной судьбы Милоша.

Нынешняя общественная жизнь проходит в тени Второй мировой войны. Невыносимо трудная правда о жестокости военного насилия, унижении и моральном падении превратилась, если использовать выражение Марии Янион [1], в сказку о двух противниках, в своего рода черно-белый вестерн. Одних героев заменили другими, отбросив при этом основу прежней исторической политики — антифашизм. Его роль взяли на себя аисторический антикоммунизм и антилевизна. Такая замена способствовала усилению национализма и возрождению польского фашизма.

Жизнь и творчество Милоша показывают нам, как он справился с тяжелыми и многочисленными испытаниями века, в котором ему выпало жить. Им руководил рефлекс несогласия, неумение ходить строем, что сегодня особенно заслуживает внимания. Далекий от морализаторства, всегда во власти сомнений, он писал о своей борьбе, колебаниях и ошибках. Поскольку творчество Милоша в огромной степени автобиографично, я рассматриваю его стихи, романы, письма, интервью и эссе не только как литературу, но и как свидетельство, и даже репортаж. Я ищу в них описания конкретных событий, которые сформировали его интеллектуальное и чувственное восприятие насилия и страдания, а также размышления и выводы, какие он из этого опыта извлек. Ищу подсказок, как думать о насилии, присутствующем в нашей повседневности, и об угрозах, к каким оно ведет. Здесь Милош — мой проводник.

В книге я постоянно возвращаюсь к вопросу о воинской солидарности, о военном насилии и о судьбе евреев в творчестве Чеслава Милоша. Я давно занимаюсь его отношением к войне, и в основу этой книги легли некоторые из моих ранее опубликованных эссе (их список находится на с. 181 наст. изд.). Поводом вернуться к этой теме стало все более воинствующее национальное обособление и подчеркнутое восхищение романтическим идеалом социального поведения. Сопротивлению такому поведению на страницах этой книги покровительствуют Симона Вейль, Сьюзен Зонтаг, Казимеж Выка [2], Ежи Анджеевский, Ежи Гедройц и другие. Значительная часть книги посвящена Холокосту, центральной Проблеме (намеренно пишу это слово с большой буквы) Второй мировой войны. Этот вопрос — Холокост и антисемитизм — сегодня также становится все актуальнее.

Кроме того, книга представляет собой полемику с голосами многих расположенных к Милошу людей, в частности с Анджеем Франашеком [3] и Станиславом Бересем [4]. Ведь меня интересует дух истории, почти автоматическая цепочка положительных ассоциаций с войной: солидарность, братство, целомудрие, жертвенность, гордость, поступок. Я бы хотела освободить эти понятия от их романтической или рыцарской родословной, перенести их на гражданское лицо. Это нелегко, ибо Дух Истории, который у Милоша прогуливается и посвистывает [4], после короткого перерыва вновь ускоряет шаг. Да, история в самом деле нарастает.

I. Насилие

Чеслав Милош принадлежал к поколению, пережившему крупнейшие европейские катастрофы ХХ века. Он родился в 1911 году в Российской империи, умер в 2004 году в Польше, в Кракове. «Мои первые воспоминания детства, — писал он в письме к Ежи Анджеевскому, — нескончаемые вереницы повозок на дорогах, забитых толпами беженцев, рев погоняемого скота, зарева 1914 года, революционный октябрь в России» [5]. Слова эти были написаны в 1942 году в оккупированной Варшаве, годом позже поэт записал похожее признание, на сей раз в стихотворении «Бедный поэт»:

…с тех пор, как открылись мои глаза, я не видал ничего,

Кроме резни и пожаров, кроме лжи, униженья

И смешного бесчестья гордыни.

(Перевод А. Драгомощенко)

Эти строки служат эпиграфом к данной книге, поскольку вопросы войны, насилия и унижения настойчиво возвращаются во всем творчестве Милоша. Значение этой темы кажется мне сегодня не меньшим, чем семьдесят семь лет назад. Стоит напомнить и другой эпиграф, слова, сказанные Марией Янион на Конгрессе польской культуры: «Народ, который не умеет существовать без страдания, вынужден сам себе его причинять».

Обе цитаты из Милоша неслучайно взяты из текстов, написанных в 1942 и 1943 годах в Варшаве, где поэт провел бóльшую часть войны. В 1943 году усилились преследования со стороны оккупационных властей, было подавлено восстание в гетто, а затем уничтожено и само гетто, то есть были истреблены тысячи его жителей и сожжена четвертая часть города. Вспоминая тот период, Милош назвал Варшаву «анусом Европы» [5]. Это момент перелома в его поэтическом творчестве, а также кристаллизации его позиции по отношению к гражданским обязанностям. «Перед поэтом, — писал он позднее, — независимо от того, в какой захваченной стране он проживал, но особенно в Польше, стояли две задачи: во-первых, не поддаваться отчаянию; во-вторых, стараться угадать причины тотального триумфа зла» (WW [6], 412). Поэт должен был также найти новый язык, а «новая поэзия — интеллектуальная и ироничная — суметь дать отпор жестокости и ощущению абсурда» (WW, 415).