— И все-таки нечестно… — со звучным чмоканьем, фиолетовая вытащила леденец. — Чего она сотворила такого, что ты из порток выпрыгиваешь? Она тебя зашивала? Оберегала? Кормила и таскала ради тебя вонючие водоросли? Зачем умирать ради какой-то пьяницы, когда я стою рядом? Если все дело в постели, то поверь, она мне и в подметки не годится! Я знаю все об устройстве мужского…

— Не в Эмбер дело.

— Твоя ложь настолько ничтожна, что из жалости я почти поверила. Почти.

— Да ты задолбала! У нас антитеррористическая… — пожеванный леденец бесцеремонно залетел в мой рот, тая лавандовым медом.

— Что я говорила про непонятные слова?

Вздохнув и сожрав хрустящую конфету, я принялся в сотый раз объяснять разницу между ликвидацией и спасением заложников. Все затевается ради смерти инспектора, а никак не жизни Эллис.

— Инспектор сумеет умереть в любой иной день, но напыщенная пьяница может выжить лишь сегодня. — обрубила Киара, снова воруя леденец с того же самого лотка. — А вот ради меня ты бы и пальцем не пошевелил…

Вселенскую тоску в ее голосе оборвал сердитый окрик хозяина прилавка, который уже выработал иммунитет к декольте ведьмы и таки сумел заметить кражу. Звякнувшая серебряная роза успокоила хозяина и вызвала странную улыбку на лице Киары.

— О, мой кавалер. — ткнув меня пальцем под ребро, она снова сперла леденец и сунула его за щеку. — Можешь же, когда нужда прикажет…

Из томящейся в предвкушении толпы показалась пара блестящих очков. Ловко лавируя между чужими плечами, к нам приблизилась вампирша, прежде караулившая у резиденции. Ее тихий доклад заметно опоздал — подгоняемая свистками и матюгами, толпа у сцены начала расступаться, образовывая коридор для марширующих дружинников.

В центре строя высилась хорошо знакомая фигура с нетипичной для северян гладкой бороденкой. К сожалению, кроме князя и сияющих шлемов дружинников больше никого разглядеть не удавалось. Но чем ближе кафтан Рорика стремился к сцене, тем отчетливее нарастал гул и свист толпы. В воздухе сверкнула кем-то брошенная редиска и вскоре дружинники попали под обстрел из тухлых овощей.

Впрочем, целью были вовсе не северяне…

— Как побледнел сразу… — фыркнула Киара. — Ну хорошо, хорошо… Можешь поплакать, а я постараюсь не смеяться.

— Пасть закрой.

Стоило больших усилий, чтобы не вмазать ей по роже. Пришлось как следует напрячь раненную руку, позволяя вспышке боли разбавить гнев. Не на Киару надо злиться. И даже не на штатских.

Процессия дружинников остановилась у ступеней, а на саму сцену вышла лишь группа из князя, жирного инспектора с парой слуг, и маленькой белобрысой тени.

Князь воздел руку, призывая площадь к тишине, но паре дружинников все равно пришлось заняться особо непонятливыми, что продолжали пьяно горланить про «Фальшивку». Начался цирк с обвинителями и такими же подставными защитниками. Оглашали обвинение, громко зачитывали показания свидетелей, не забывая делать драматические паузы, дабы позволить зрителям как следует освистать «паучиху».

Весь этот фарс протекал где-то на границе сознания, оставаясь почти незамеченным.

Низкорослость Эмбер комично смотрелась на фоне громадной фигуры князя, чей взгляд пристально следил за толпой, а рука покоилась на ножнах. В отличие от своего высокородного надсмотрщика, сама опальная графиня не выражала никакого волнения. Ее не занимали ни розовые плащи, ни показуха адвоката с прокурором, ни свист толпы, ни даже то и дело летящие в лицо помои.

На каждый вопрос обвинения и защиты, она отвечала лишь холодом в глазах и гордо вздернутым носом. Знает, что шоу для толпы, так к чему пыжиться? Аристократия, мать ее. Лицо держать умеет — даже не пикнет.

Гордая, как носорог.

Но что-то не так. Вроде и одели ее прилично, и расчесать не забыли, да синяков нигде не видать, но…

Заметив зимние перчатки на тонких руках, я рефлекторно сжал рукоять спрятанного кинжала, вызывая вспышку боли. Ногти, мать их! Вот чего она с ноги на ногу переминается — все ногти вырвали! И хорошо, если только ногти…

Стоящий на краю сцены жирный федерал знал свое дело. Не только разогрел толпу бесплатной выпивкой из салона, но и нарядил Эмбер с иголочки, тщательно скрывая нанесенные во время допросов увечья и используя ее гордость для собственной выгоды.

Как ты народ обвинениями не разогревай, а он, гад такой, все слезинку пустить норовит. Сердобольный слишком. Выведи ты Фальшивку изуродованную да в цепях и вместо свиста рискуешь получить напряженную тишину. Не так местные воспитаны, не любят они когда над беззащитными измываются. Ладно если разбойник с уголовной рожей, но девчонка? Мелкая, измученная пытками? Которую судят ненавистный всеми князь и какой-то хрен с бугра? Такое не одобрят. Бунт не устроят, но и аплодисментов не дождешься.

То ли дело золотая вышивка и воротник из парчи, которую половина города даже не щупала ни разу. Не в девчонку люди помою швыряют, а в аристократку. В тщательно собранный образ тех, кого они ненавидят и страшатся. Кто на них всю жизнь плюет.

Ловко провернул. И дело сделал и себе очков популярности набрал. Замполит бы одобрил.

Когда во время очередной паузы в бледную моську прилетел сверток с рыбными потрохами, я быстро отвел взгляд, дабы не наворотить дел. Пришлось с десяток раз напомнить себе о цели предприятия, прежде чем переключиться на самого инспектора.

Стоя на краю сцены он мало напоминал того жирного извращенца, что настойчиво добивался допуска в подвал. Вроде и платье то же самое, и тот же слуга за спиной, но никаких перстней да и рожа совсем иная. Властная, осуждающая. Посмотришь и не поверишь, что он под ноги стражникам кидался да комедию в кабинете ломал.

Будь я хоть каплю умнее, хоть чуть-чуть внимательнее…

Нахрен!

— Про Гену с волшебницей не забудешь?

Киара закатила глаза:

— Хотела бы, да чересчур настойчиво нудил… Выведу я их, выведу. На твой хладный труп насмотрюсь и выведу. И чего я такая добрая… Мы и не кувыркались ни разу.

Вампирша лишь быстро сжевала леденец и уставилась на меня будто верная овчарка. Если Киара согласилась лишь отвлечь внимание, прежде чем сделать ручкой, то очкастая была готова броситься под танк. Не от безумной любви ко мне или чувства долга, а просто потому, что я так сказал. Воспитание, блин. Оружие, а не человек.

Еще одно преступление в мою копилку…

Шоу на сцене постепенно близилось к финалу — слово взял сам кукловод:

— Не в моей привычке заводить витиеватые речи да кичиться славословием… — выйдя на середину сцены, он заломил руки за спиной, выступая будто школьный учитель перед классом. — Не ждите многого от отпрыска гвоздодела и прачки, к которому каждое обращение отца начиналось со слов «что, балбес, уже сломал?». Видел бы он меня сейчас, с перстнем Грандлорда в кошеле и грузом тягот на плече…

Не только актер — постановщик. Все представление по нотам разложил. Здесь шокирующее открытие, там неожиданное опровержение, которое удивительным образом подтверждает преступления. А теперь, значит, с олимпа спустился. Своего в доску изображает. Шутки шутит, истории травит… Уж не реинкарнация ли?

Замполит тоже любил то нерадивым учеником представать, то круглым отличником. Перед одними уличная шпана, перед другими шахматист-юниор. А на деле выпускник престижного универа с военной кафедрой и мечтами о карьере политика. Уж за ветерана-орденоносца народ охотно голосует.

Продвигаясь ближе к сцене, я все отчетливее слышал голос инспектора.

— И вот мы здесь… Сперва ее отец обрек Осколки на войну и разорение, теперь дочь пошла по пути фальшивого янтаря, едва не сгубив безвинный город ради низменной наживы. Удивляет ли меня? Нет, не удивляет. Как говаривал мой мастер, благородные, это те, у кого ума больше, чем умения, знаний больше, чем ума, а амбиций больше, чем всего перечисленного…

С толпы послышались одобрительные крики, а рожа Рорика недоуменно вытянулась.

Ловкий федерал, ничего не скажешь. Смешал себя с простолюдинами, но вознесся над аристократами. Еще недельку-другую и по одному его щелчку князя со всей дружиной на вилы поднимут. Почву шатает, к ногтю жмет. Чтобы не рыпался. Ловкий, гад!