— Теперь весь день молчать будет, раздумывать! Невероятно примитивное создание… Прямо вижу, как ее мозги закипают!

Легкий подзатыльник помог привести ведьму в чувство:

— Ведешь себя, как ребенок.

— Какой же ты… Зануда. И как тебя в борделе терпели… Ну, уж я порядок наведу!

Ворота Грисби оставались такими же, какими я их и оставил. Караванщики тормознули на стоянке, распрягая рогачей и готовясь вручную катить телеги по главной улице. Каждая собака знала, что северяне не выносят загаженные дороги и не пускают в города тягловых животных.

Проходящая мимо группа дровосеков, награждала груженные бочки траурными взглядами, будто привезенная соль предназначалась для их раны. Летом почти весь их доход держался не на дровах, а на золе. Орешник в золу гонят, а потом в котлах выпаривают. Выходит паршивая, не шибко вкусная, но все же соль, пусть и черная. У горожан вариантов нет, до моря и солеварен далековато — возить разоришься.

Для стола эта фигня годится, хотя богатеи такое жрать не станут. И в засолку оно не подойдет, ибо сгниет. Оттого в повозках и стоят бочки.

Аарон-то еще зимой снял ограничения на охоту и рыбную ловлю в «его» лесах да озерах, чтобы разоренные с осени деревни хоть как-то вздохнули. А значит будет много дичи, самые лучшие куски которой засолят и отвезут куда-нибудь на юга, к более притязательным столам, сложным мордам, и толстым кошелькам. Вот самые ушлые барыги с солью подсуетились, дабы к концу лета солонинки подешевке взять да перепродать.

Утром деньги, вечером стулья — зря лесорубы рожи кривят, не по их кошелькам колокол гремит.

Дежурная двойка северян проводила нашу гоп-компанию нерешительными взглядами. Пустующий эшафот покоился в тени полуразрушенной башни, к которой все так же жались останки «мантикоры». Жертва и убийца вместе смотрелись на удивление гармонично.

— Все так же скучно, серо, тянет нищетой… Вкус к городам у тебя не лучше, чем к женщинам. — подвела итог Киара, следуя по узкой улице, ведущей к главной площади.

Привычное сирканье горожан отдавало чем-то неестественным. Будто они меня уже успели похоронить, а теперь не знали, как реагировать на ожившего призрака.

Нехорошее подозрение усилилось, стоило оказаться на площади. У самого фонтана высились широкая сцена, как две капли похожая на ту, вокруг которой мне приходилось нарезать круги, убегая от слабоумного великана.

Гена успел погрешить на гастролирующих актеров, чем разжег в аустистке интерес, но тучный человек-газета потопил девичьи надежды:

— Как объявлялось ранее… — жирные руки обхватили небо. — Слушанье проходит в зенит послеследующего дня! Камни и иссохшие лепешки… — ладони ринулись вниз в театральном жесте. — Не допускаются! С утра, в старом квартале как и ранее выставят тухлый лоток, предоставленный Жарким домом! Жаркий дом — искусные дамы и чувственные девицы на любой кошелек!

Утерев вспотевший лоб, глашатай уселся на сцену, обмахиваясь листком с текстом и нехотя отвечая на вопросы слушателей.

Что за тухлый лоток и слушанья? И с каких это пор у карги завелись деньги на рекламу клоповника? Сроду она такой щедростью не страдала… Цены что ли упали или бизнес вверх пошел? Или менеджер салон разорил? Ну точно! Цены взвинтил! Ну евнух, блин! Ну погоди!

Площадь сменилась мощеной дорогой и обломком фонтана, покоящимся подле решетчатой калитки. Но ожидаемое ощущение «я дома» никак не наступало. Даже ностальгией не веяло. Еще и тихо как-то. Ни сотрудниц, ни вывески, ни…

Ох епт!

— Я надеюсь, ты дашь мне скидку за спасение? Я не прочь позабавиться с некоторыми из твоих… Эй, ты вообще слушаешь⁈

Врезавшись в мою спину, Киара недоумевала, отчего я вдруг остановился как вкопанный, пока не заметила пару бородатых рож, замерших у входа в салон. Сжимая в руках копья, стражники в кольчугах несли караул у массивных дверей.

Но волновали меня вовсе не северяне, а наспех сооруженные столбы, протянувшиеся вдоль цветущего сада. Синеватые, уже подгнившие лица гирляндами свисали с виселиц, глядя на дорогу, будто колбаса с витрины.

Толстая тетка, достававшая меня бесконечными жалобами, выделялась больше иных. С изгнившим, сваленным набок языком она казалась еще безобразнее и тучнее. Тетка, пара полузнакомых водоносов, кажется, подмастерье кузнеца…

Не обнаружив среди повешенных евнуха, я было расслабился, но увидав вдувшуюся тушку белобрысой кошатины ощутил, как внутри что-то оборвалось.

— Выпил в баре, называется…

За что же ее? Льда недоложила или опять виагру подсыпала? Она же только в баре и работала! Чай в кабинет носила иногда, да с дедом в кладовой воевала.

Ведь не просто повесили — пытали. И ее, и водоносов, и даже подмастерья — на пальцах ни единого цельного ногтя. Впрочем, на тетке отчего-то следов не видно. Как и на паре других смутно знакомых трупов.

Какого хера здесь происходит⁈ Рорик вернулся и с катушек слетел⁈ А где дружинники? Сотник лютует? Да у него пороху на такое самоуправство не хватит! Тогда… А, ну да. Чего это я в самом деле. Ктож в этом мирке казнями заведует, кто может княжескую резиденцию реквизировать…

— Вот и поговорили, инспекторы хреновы…

Как бы не велик был соблазн ломануться к дверям и устроить разборки, я не настолько из ума выжил.

Не обращая внимания на нервные взгляды стражников, явно не знающих как реагировать на возращение бывшего хозяина, я развернулся на месте и потопал прочь.

Вот отчего горожане так напряглись — вылез засранец из тени. Как глист из жопы на свет божий вылез. Устал в шпионов играть, и захапав мой салон, начал порядок наводить. По свойски. С плеча.

И если тетку я могу понять, то чем ему не угодили кошатина с мальчишками-водоносами — тайна покрытая мраком. Как и факт, по какой причине он подвесил их именно возле салона.

Под негодование Гены, порывающегося устроить революцию, сирканье удивленных горожан, и непривычное молчание Киары, я оказался у гильдии. Зная, что у пацана есть деньги, я оставил их в общем зале, а сам двинул к лестнице. Толстая кассирша сидевшая на месте регистратора пыталась что-то возразить, но столкнувшись с моим взглядом, осела на месте.

Вздохнув и приготовившись услышать много близких сердцу слов, я распахнул хорошо знакомую дверь. Надо было подарок что ли купить…

— Кому там жетон шею трет⁈ — знакомые слова в обличии чужого голоса заставили сердце пропустить удар.

За столом сидела очкастая регистраторша. В воздухе не витало и капли алкоголя или медовых духов.

— Ой, это вы… — сбросив напускную строгость, очкастая брюнетка расплылась в заискивающей улыбке. — А я думала, вы ушли…

— Уже пришел. Не понял, а Эмбер где?

Симпатичное лицо приобрело плаксивые нотки. Регистраторша будто забоялась произнести лишнее слово:

— А-а-а, ее милость… А ее м-м-милости нету…

— Как нету? Куда девалась?

Воспоминание о повешенной барменше заставило мой голос звучать донельзя чужим.

— Е-е-ее милости просто…

— Сиятельству! Она графиня, а не баронесса! Ее сиятельству, поняла⁈ Что с ней⁈

— Ее сиятельство!!! — вскочив из-за стола и вытянувшись по струнке, заорала перепуганная девушка.

— Когда и кто⁈ Фамилия, звание, должность!!!

— Н-неделя, его г-г-г…

— Еще раз заикнешься, я тебе кабину развалю! Говори, мать твою!!!

— Д-данной гранд-кодом властью и под патронажем императорского трона, ее мило… Сиятельство!!! Ее сиятельство была… Была… Заключена-а-а-а… Стражу-у-у… — заревев белугой, наконец выдала перепуганная любительница книжек и безногих авантюристов.

Даже чувство вины за ревущую девчонку, не смогло побороть волну облегчения. Живая все-таки. А раз живая, значит не мертвая. Вот значит, что у них тут за слушанья происходят — чистки неблагонадежных элементов.

Ктож меня про костры инквизиции вспоминать просил…

— Так понимаю, глашатай болтал как раз по ее душу… Ну все-все, успокойся, не реви ты… Ну чего раскисла? Ну наорал, ну обидел… Ну хочешь пирог куплю? Платье подарю, с подружкой познакомлю?