Раздался легкий, едва слышный хлопок и свист. Марта удивлённо уставилась на предплечье, из которого торчал дротик со снотворным. Карие глаза метнулись в сторону подбегающего Тимура, который произвёл выстрел. Золотаева хотела что-то сказать, но её гортань, ещё не вернувшаяся полностью к состоянию, в котором возможна человеческая речь, так и не смогла произнести ни слова.

Савушкин укоризненно взглянул на лейтенанта. Тот едва заметно пожал плечами. Тимур не стал объяснять, что боялся, что Марта снова превратиться в собаку. Вернуть её в обратное состояние без помощи Федота Золотаева уже больше никто не сможет.

Подполковник и перевёл взгляд на оборотня.

Пока ампула со снотворным не подействовала окончательно, собачья морда продолжала сминаться, как пластилин, возвращаясь к привычному человеческому облику.

У Марты был нордический тип лица, светлая кожа. Это было немного странно, так как в генах породистой суки, матери Марты, не было крови германских вервольфов. Да и откуда ей взяться? Немецкая овчарка – порода молодая, ей чуть больше полутора веков. К оборотням этот вид собак отношения не имеет.

Скорее всего скандинавский тип лица пришёл по линии отца. Марта его никогда не видела, но знала, что тот был южнорусским волколаком. Тот считал себя потомственным славянином, но его прабабка до революции крутила роман не то со шведом, не то с норвежцем. Судя по всему, это повлияло на генетику потомков.

Впрочем, сказать, что у Золотаевой проявился чистый скандинавский тип внешности, было сложно. Глаза в любом обличии оставались карими. Рыжие, с черным подпалом короткие волосы никогда не отрастали длиннее, чем естественный шерстяной покров овчарки. Светлая кожа к концу лета загорала, приобретая смугловатый оттенок на открытых солнцу частях тела.

– Все будет хорошо, Марта Максимовна, – Савушкин обнял Золотаеву за тонкую талию, чтобы та, под действием снотворного, не упала.

Тимур подбежал, перехватил оседающее тело из рук подполковника, бережно поднял женщину на руки.

– За снотворное простите. Хотел остановить превращение, – сказал Нариев.

– Правильно сделал, – кивнул начальник уголовного отдела, выдирая дротик из предплечья Марты. – Товарищ капитан почти вернулась в нормальное состояние… По крайней мере – внешне. Но здоровый сон ей сейчас не повредит.

Тимур легко, без напряжения, зашагал в сторону машины.

– Маня, прости… Я такой дурак, – тихо шептал он, пряча губы в её рыжих с черным подпалом волосах.

Но она уже крепко спала, положив голову на его плечо, и ничего не слышала.

Артур Олегович двигался следом, задумчиво разглядывая осеннее кладбище. Они проходили район, где негласно хоронили силовиков. С памятников и надгробий на Савушкина взирала немало знакомых лиц.

«В батальоне погибших офицеров прибыло. На этот раз подполковник Золотаев. Теперь его «внучка» на моем попечении. Максимыч просил заботиться о Марте, когда его не станет. Задача не из простых. С обычными оборотнями не легко работать, а с этой собачкой «из пробирки» – ещё сложнее!» – думал он.

Первое, что увидела Марта при пробуждении: глянцевый натяжной потолок и светло-серые однотонные обои. Ещё не очень хорошо понимая, где находится, она медленно повела головой в сторону. Взгляд почти сразу уперся в брошенный в углу огромный, не разобранный после экстренного возвращения из экспедиции рюкзак. Значит, она дома. Золотаева шумно вздохнула. Она так и не привыкла к новому месту жительства.

С большой фотографии на стене на неё взирали двое – немецкая овчарка и Федот Максимович. Там дедушка был без бороды, а от того выглядел значительно моложе, чем на последнем снимке, который пошёл на памятник. Счастливой собакой, высунувшей язык, была она сама. Сколько ей тогда было, когда их сфотографировали? Наверное, год. Судя по экстерьеру, вполне сформированная, взрослая сука.

Марта обвела взглядом комнату. Новая квартира! Все случилось из-за дурацкого жилищного вопроса.

– Дедушка, зачем разъезжаться? – спрашивала Марта чуть больше месяца назад. – Мы столько лет жили рядом… Что изменилось? Кто за тобой будет ухаживать?

Федот Максимович в тот вечер сидел у электронного микроскопа, разбирая присланные ему недавно образцы почвы из-под Красноярска.

– Я что, немощный по-твоему? Ты знаешь, я не так давно менял сердце.

– Тебе сто двадцать пять! Сколько ты ещё продержишься на своей алхимии?

– Заметь, я все ещё преподаю на кафедре и сам хожу в магазины, – посмеиваясь, произнёс он.

– Я не хочу жить отдельно, дедушка. Кто меня будет выгуливать по утрам и вечерам? – обеспокоенно спрашивала Марта, начиная тихо поскуливать.

Мысль о разлуке с Федотом Максимовичем казалась невыносимой. Марта числилась в служебных оборотнях МСБ Российской Федерации. Её судьба предрешена была ещё до рождения. Только она не могла изменить своей собачьей природе. То, что она делала по долгу службы, – всегда было в той или иной степени для хозяина. Собаку, звериная сущность которой то и дело проявлялась как второе «Я» в личности капитана Золотаевой, трудно было убедить в обратном.

Переезд в новую квартиру она считала для себя катастрофой. Марта переживала так, как если бы Федот Максимович, воспитывавший её с месячного возраста, захотел выгнать её на улицу.

– Ты давно уже – взрослая. Почти тридцать пять, если считать по человеческим меркам. Пора бы позаботиться и о себе. Должен найтись другой хороший человек, который будет выгуливать тебя вместо меня… Вон, Нариев, с тебя глаз не сводит. Сердце у него, как ни крути – человеческое…

– При чём тут Тимур?

Марта была возмущена и обижена. У неё мир рушился, хозяин из дома выгонял, она что, про лейтенанта думать при этом должна?

– Сколько ты можешь его мучить? Не надо скулить, Маня! – он всегда называл её ласково, когда хотел установить максимальный тон доверия. – Ты вернешься из экспедиции, а дома тебя ждёт новая, двухкомнатная квартира. Я уже подобрал вариант размена… Правда, с доплатой. Зато мы будем жить совсем рядом.

Марта понимала, что дедушка хочет приучить её жить самостоятельно. Он всегда мечтал, чтобы у неё появилась хотя бы какая-то личная жизнь, а не только он и государственная служба.

Только немецкую овчарку всё устраивало. Хозяин для собаки всегда больше, чем просто друг. Даже уезжая в экспедиции, Марта остро переживала разлуку. Раньше они путешествовали в месте, но в последние семь лет Федот Максимович, ссылаясь на возраст, твердо решил, что дальше Екатеринбурга и окрестностей никуда выезжать не будет.

Размен квартир состоялся, когда дед отправил её под Ивдель в очередную экспедицию, собранную волшебниками Великого Дома Грядущих совместно с МСБ. Связи в тайге не было, поэтому Марта узнала о том, что размен жилплощади состоялся, уже когда случилась трагедия.

Она догадывалась, что настоящая причина разъезда была в Клавдии Антоновны с кафедры геодезии. Разменяв сто тридцатый десяток, Федот Максимович внезапно влюбился в семидесятилетнюю «девочку». Он выглядел удивительно молодо и бодро для своих лет, поэтому решил, что на старости может обзавестись третьей по счету супругой. Прежние уже давно умерли. Одна не пережила Второй Мировой, вторая скончалась в начале двухтысячных.

Клавдия Антоновна была не против жить вместе с «внучкой» Федота Максимовича. Старая трёхкомнатная квартира это позволяла. Только профессор руководствовался другими соображениями.

– Маня, – говорил он своей собаке. – Я имею право дожить свой век с чудесной женщиной, которую люблю… Клава – восхитительна во всём.

– Чем я мешаю?

– Она – страшная болтушка, которая может часами сидеть на телефоне. Клава понятия не имеет о Магической Тайне. Если узнает, об этом тут же узнают вся её родня и знакомые. Переделывать женщину в её возрасте – невозможно… Ты у нас служишь в МСБ, тебе постоянно звонят по работе… Я – старый кагэбешник советской закалки, не проболтаюсь. Но сохранить Магическую Тайну от Клавы будет тяжело.