До конца жизни Молотов не переставал настаивать на том, что, несмотря на то что Сталин совершал ошибки, в целом он был великим и незаменимым лидером, ответственным за индустриализацию, объединение партии, победу во Второй мировой войне и превращение Советского Союза в великую державу. «Ни один человек после Ленина, не только я, ни Калинин, ни Дзержинский и прочие, не сделали и десятой доли того, что Сталин… Как политический деятель он выполнил такую роль, которую никто не мог взвалить на свои плечи»[900]. Сталин сделал все это не один — ему была нужна команда, и Молотов, в частности, был важной ее частью. У Советского Союза были реальные враги, как внутри страны, так и за рубежом, и его руководителям приходилось быть жесткими. Даже большие чистки были, по словам Молотова, в основном оправданны, и он признавал свою личную ответственность за них, отметив, что разделял ее со всеми остальными членами команды[901]. Судя по всему, и Молотов, и его жена оставались убежденными сталинистами. Полина, которая, в отличие от мужа, не потеряла членство в партии в 1961 году, была «полна энергии и воинственного духа» и регулярно посещала собрания своей партийной организации на кондитерской фабрике. Когда Светлана Аллилуева навестила Молотовых в 1960-х годах, Полина сказала ей: «Твой отец был гений. Он уничтожил в нашей стране пятую колонну, и когда началась война — партия и народ были едины». Молотов был тише, но кивнул в знак согласия с Полиной. Дочь Молотова и ее муж смущенно молчали, «опустив глаза в тарелки», и Светлане Аллилуевой, которая теперь общалась с диссидентствующей интеллигенцией вроде писателя Андрея Синявского, они казались «динозаврами»[902].
Каганович занял сходную позицию, хотя и несколько более оборонительную. Обвинения в том, что он не спас своего брата Михаила, всегда расстраивали его, и он больше, чем Молотов, подчеркивал, что Сталин манипулировал своими единомышленниками, чтобы сделать их соучастниками в гибели коллег. Ворошилов был обеспокоен инициативой Хрущева по десталинизации и писал о Сталине в 1968 году: «При всех его ошибках я не могу говорить о нем без уважения»[903]. Говоря в частном порядке с Василием Сталиным в 1960 году, он высказал свое одобрение тому полезному, «которое ваш отец сделал», но при этом заметил: «В последние годы ваш отец стал очень странным, он был окружен негодяями, такими как Берия… Это все плохое влияние Берии»[904].
Даже самые ярые десталинизаторы в команде, Хрущев и Микоян, сохраняли некую двойственность в оценке Сталина[905]. В целом он не был «врагом партии и рабочего класса, — сказал Хрущев польским коммунистам в 1956 году, — вот где трагедия, товарищи». Он хотел «служить обществу», и именно в этом контексте совершал свои преступления. Ясно, что у него развилась «мания преследования». «Но, товарищи, Сталин — мне бы хотелось описать теплую сторону, его заботу о людях»[906].
Репутация была в Советском Союзе хрупким цветком. Судьба членов команды, даже когда они находились на вершине власти, была подвержена внезапным изменениям, а в послесталин-ский период тем более. Сначала рухнул Берия, затем Молотов, Каганович и Маленков, а следом их ниспровергатель Хрущев. Хотя бы один из членов семьи человека, занимавшего прежде видное место в политике или искусстве, должен был посвятить значительную часть своей жизни поддержанию его доброго имени и памяти о нем, добиваться через сохранившиеся связи в политическом руководстве публикаций в литературных и научных журналах, опровергать критику, устраивать мемориальные вечера, словом, делать все возможное, чтобы поддержать славу своего родственника. Подобно тому как друзья и члены семей жертв больших чисток делали все возможное, чтобы реабилитировать их в 1950-х годах, точно так же в последующие десятилетия действовали сыновья, дочери, вдовы, а иногда и личные помощники членов сталинской команды.
Первой начала прославлять своего мужа вдова Серго Орджоникидзе, Зинаида, которая опубликовала его биографию «Путь большевика» (1938). Репутация Орджоникидзе, хотя и не подвергавшаяся явному очернению в течение нескольких лет после его смерти, была, по крайней мере, запятнана и нуждалась в лакировке (город на Кавказе, названный ранее его именем, в 1944 году переименовали обратно во Владикавказ; когда Зинаида протестовала, Сталин заверил ее, что Серго получит другой город, еще лучше, названный в его честь, но этого не произошло[907]). Инициатива Зинаиды заставила Екатерину Ворошилову задуматься, нужно ли выступать в роли публициста для своего мужа[908]. Но тем не менее такого рода публикации стали умножаться. В 1960-е годы Галина Куйбышева опубликовала книгу о брате Валериане. В 1980-х Наталья Андреева довольно осторожно вступила в бой за своего отца Андрея Андреева. Сыновья Берии, Маленкова и Хрущева внесли свой вклад в 1990-х годах, первые два — мемуарами о своих отцах, третий — помесью исторического исследования и мемуаров, написанной для западной аудитории. В 2005 году зять Молотова опубликовал первый том его биографии[909].
Больше всех в плане семейных мемуаров не повезло Сталину. Его живой сын Василий был вполне готов защитить его («я никогда не отказывался от своего отца и никогда не откажусь»[910]), но он был в настолько плохом состоянии после смерти Сталина, что лучшее, что мог сделать во время долгих, бессвязных бесед с собутыльниками, — это туманные намеки на врагов своего отца, которые, возможно, убили его. После ареста в апреле 1953 года за безответственные разговоры с иностранцами и торговлю своим статусом сына известного человека он периодически находился в тюрьме и в больнице, а родственники и партийные лидеры («дяди» его детства) безуспешно пытались ему помочь. Хрущев вызвал его и принял «как отец родной», умоляя его изменить свой образ жизни; то же самое сделал и Ворошилов; они обнялись и заплакали, Василий пообещал исправиться, но так и не смог взять себя в руки. Он умер от пьянства в 1962 году, в возрасте сорока лет[911].
В разговорах с Василием Ворошилов ставил ему в пример Светлану, как делали на протяжении большей части его жизни. Но Светлана, так долго считавшаяся в сталинской семье примерным ребенком, тоже стала отбиваться от рук. «Дяди» видели ее страдания во время первого романа (с Каплером) и двух коротких неудачных браков (с Григорием Морозовым и Юрием Ждановым) и сочувствовали ей. Они беспокоились о ней в 1956 году во время десталинизации. Микоян пригласил ее, дал заранее прочитать речь Хрущева и испытал огромное облегчение от ее спокойной реакции («Самое ужасное, ребята, что это — правда», — сказала она сыновьям Микояна)[912]. Ее отношение разозлило Василия, который сказал Ворошилову, что видит, как она отрекается от отца. Став научным сотрудником в Институте мировой литературы в 1956 году, она приложила все усилия, чтобы забыть о среде, из которой вышла, официально изменила свою фамилию на Аллилуева и искала новую опору как в среде интеллигенции, так и в православной церкви[913]. Она разыскивала бывших «кремлевских детей», которые вернулись из ГУЛАГа и ссылки, после романа с Юрием Томским (сыном Михаила) вышла замуж за своего двоюродного брата Вано (бывшего Джонни) Сванидзе. У обоих отношение к дочери Сталина было в лучшем случае двойственным, они относились к ней с досадой и раздражением[914].
