Первый поцелуй. Такой сладкий…

Я прильнула к окну, в надежде посмотреть, как Ёмай уходит, но, уткнувшись взглядом в Василя, вздрогнула: "Бээ, всё испортил, дурак".

– Пап, я сапоги, что Вик пошил, продала, – я прибежала к отцу, показывая кошель, – и матрос, что их купил, сказал, что "Марелла" пришла.

– Ну вот и славно, – мама положила руку поверх отцовой, – видишь, всё хорошо.

Отец улыбнулся краем рта. Я обратила внимание, что вторая половина отцова лица застыла как маска. И рука недвижимо покоилась на подушке.

– Пап, ты как?

– Иди, милая, бабулям помоги, – отослала меня мама, вытирая слёзы.

Лекарь пришёл в тот же день, сказал: "Оплачено". Я проводила его к отцу под удивлённые взгляды женщин моего дома. Они с отцом долго были в горнице одни. Когда лекарь вышел, то разговаривал с мамой, она тихонько плакала. Затем забрала у меня деньги, что Ёмай дал за сапоги, и отдала лекарю. Тот выставил на стол из саквояжа несколько порошков и пузырьков и объяснял маме, что и как давать отцу. До поздней ночи я крутилась по хозяйству, продала пару пятизлотных сапог в лавке залётному морячку, кошка молча ходила следом.

К ночи мама позвала отца уложить поудобнее, я осталась посидеть с ним.

"Он же совсем ещё не старый. Даже седины нет" – я рассматривала отца, когда поймала его взгляд.

– Ася, прости меня. Сам не ожидал, – он говорил одной стороной рта, – что в сорок лет жизнь так повернёт. Тяжело тебе будет. Но вот моё отцовское слово: никогда и ни за что не выходи за Ваську замуж. Слышишь? Бегите с мамой на материк. Завтра капитан с "Мареллы" придет, пусть ко мне зайдёт, поговорю, цену за готовый товар скину, чтоб разузнал куда Фрост "Быструю Берту" увёл, пусть вас с матерью туда увезет. Пока я не защита вам, Стат жизни не даст, силой тебя заберут, да и чужих судов много в порту, ты уже не ребёнок, засматриваются уже. Там, на материке, законы не такие строгие – имя мужчины рода не нужно женщине, покрыть её. Там порасспросите в порту, с каким обозом Вик ушёл. Денег, что за сапоги нынче взяла, вам на первое время хватит. Если Вика до той поры не найдёте, устроитесь, мне отпишетесь. Я отцов дом продам, бабушек к себе заберу. А как на ноги встану, вернётесь.

Я, как громом поражённая, сидела не шевелясь, во все глаза уставившись на отца. "Уехать? Бросить его? Но и за Ваську-дурака замуж? Как быть? Ох, Вик! Где ты?"

Капитан Сиян с "Мареллы" заявился вместе с боцманом с раннего утра. Боцман осматривал обувь и складывал её в тележку, что держал юнга. Мама попросила капитана Сияна пройти к отцу.

– Здравствуй, Тит, чего разлёгся, солнце ещё на дворе, – пошутил Сиян.

– Дай, думаю, как знатный тьерр, попробую днём полежать, – парировал отец.

– Ох, Тит, Тит, всё шутишь. А если серьёзно – может, нужно что?

– Нужно, Сиян. Прости за беспокойство. Я тут прихворал немного, а Стат дочку мою сватает за Ваську.

Капитан хмыкнул:

– Да кто ж за такого дурня по доброй воле пойдёт?

– Вот я и прошу тебя, Сиян, – увези Аську на материк. И Варвару с ней. Я пока им не защитник. Как на ноги встану, так назад воротятся.

– Так, а Вик что?

– Вик-то? Да за лучшей долей подался.

– Да, времена нынче тяжёлые. Странные. Про "Немого" слышал? Обломки только у Восточного берега нашли. Такелаж да кусок борта с названием.

– Я им сапоги пошил…

– Продавай, не жди. Тем более, пока и не сможешь работать-то.

– Я вот что, про "Быструю Берту" у тебя просить хотел, что б ты узнал, куда она ушла.

Сиян нахмурился.

– И "Берту" не жди. Нет её больше. Пираты раскурочили, людей в рабство забрали, сам остов её видел сгоревший… Тит, Тит, что ты? Что с тобой? Варвара, воды! Лекаря!

Хоронили отца, как положено, в море. В дедову лодку положили на перине, мама сама глаза закрыла, да монетки положила. В белой рубахе, да в белых штанах, руки чинно на груди сложены. Я цветы со всей грядки срезала, вокруг отца разложила. Уревелась вся навзрыд, всю рубаху ему слезами залила. Свечи с мамой зажгли, да лодку в море отправили. Кто пришёл из моряков да местных – шапки поснимали. Женщины мотив заунывный затянули. Я ревела – сил остановиться не было. Мама как статуя стояла, в море смотрела с почерневшим от горя лицом. Бабули завывали вместе с женщинами прощальный мотив.

– Пойдём уже, – кто-то посмел прервать мамино горе, тронув за рукав.

Она обернулась, пустыми глазами глянула на говорившего. Стоян, муж старшей сестры.

– Некогда мне, ехать надо, разговор есть, – грубо тянул за рукав её он.

Даже плакальщицы замолчали от такого кощунства – прервать обряд прощания жены с мужем. Бабуля к Стояну подошла и встала перед ним.

– Совсем ничего святого нет? Покарает тебя Суровый бог, Стоянка! – зашипела ему в лицо. – Что тебе пять минут решат? Не терпится дом к рукам прибрать? Много вас тут таких. Успеешь. Дай попрощаться.

Стат в стороне обмер. Он уже мысленно руки потирал, что, наконец-то, его мечта может осуществиться, он её уже почти в руке держал. Он забыл про Стояна, что тот есть и он больше прав имеет. Победная улыбка сползла с лица Стата. "Надо быстрей девчонку засватать. Как приданое не посмеет не дать. Сегодня же к себе уволоку, с Васькой в комнате на ночь закрою, свидетелей позову, чтоб наверняка".

А я раненым зверем рыдала, сидя на земле и никто не смел ко мне подойти.

Когда лодка с отцом растворилась в дорожке света от закатного солнца, мама сама развернулась, подала мне руку, обняла за плечи, укутав в один с ней платок, и мы стали подниматься, объединённые одним горем, к поселению.

Стоян нетерпеливо ждал нас у закрытых дверей лавки, со злостью пыхая своей вонючей трубкой.

За нами пришли какие-то люди, я не разглядывала лиц, иногда в расплывчатом пятне узнавая соседок, иногда скорбные лица бабуль. Капитан с "Южанки", Сиян с боцманом с "Мареллы", дядь Захар с "Королевы снов". Дядь Захар!

– Дядь Захар, а Ёмай с вами? – оглядывала толпу в поисках знакомого силуэта.

– Нет, Аська, его на "Скором" ещё третьего дня забрали. С новой луной вернуться должен.

"С новой луной… как долго…"

Когда окончили трапезу, я совсем была без сил, без слёз, без души. Как мама держалась – не понимаю.

Я огляделась – за столом оставались Стоян, мамин зять, почему-то Стат с Васькой, капитан Сиян с боцманом и я. Бабушки провожали соседей, выслушивая последние соболезнования.

– Может, вы уже покинете мой дом? – обратился Стоян к морякам и Стату.

Мама вскинула глаза:

– С каких это пор он твой?

– С тех пор, как я стал старшим мужчиной рода, под чьим именем ты теперь будешь жить.

Мама нахмурилась, пытаясь осознать, а Стоян продолжил:

– Мы переедем сюда, наш дом слишком мал для моей семьи. Ты с Аськой можешь остаться, только с ней под крышу перебирайтесь тогда, будете за хозяйством ухаживать, да по дому хлопотать, а нет – так скатертью дорога.

Мама, мрачнее зимней тучи, смотрела на зятя, зная, что он в своём праве, но не понимая, как он так может.

– А я предлагаю тебе другой выход, – тихо начал Стат, – отдай Аську за моего Василя, а сама выйди за меня и дом и лавка твоими останутся. – Он с улыбкой смотрел на Стояна.

– Эх вы, вороньё, – гаркнул капитан Сиян, – накинулись на женщину! Не слушай их обоих, Варвара. Ты вправе ровно год по мужу траур держать, лишь по истечении этого года ответ дать – как будешь жить дальше, чьим именем прикрытой быть: зятя или нового мужа.

А пока гони их в шею, хозяйка! Память хозяина мараете, пируете на его поминках, прочь пошли, оба! В порту клич кину – по очереди охранять её будут в память о муже её.

– Поплатишься, матросик, петух красный когда по реям побежит, вспомнишь, чьей обидой ему обязан, – Стат тянул Ваську к выходу.