Прошу, соедини двух чад

Ты на глазах у всех.

Над чашей поднялось розовое облачко, рассыпавшись по бокам искрами, стекая паром вниз, приобрело форму сердечка. Оно поднялось вверх, заискрилось и рассыпалось розовыми с золотом искрами вокруг. Сиян, теперь уже мой муж, повернулся ко мне и произнёс клятву:

– Настасья, я тебя никогда не обижу, буду уважать и ценить тебя. Постараюсь сделать тебя счастливой.

Все смотрели на меня. Я не знала, что и сказать. Опять же вспомнился Ёмай. Что, если бы я ему говорила клятву? Наверняка, нашла бы слова. Но что сказать мне этому доброму, благородному, смелому капитану, но абсолютно чужому мне человеку? Я благодарна ему за защиту, за спасение от Васьки и Стата, и за маму. Но так неожиданно выйти замуж ещё вчерашней босоногой девчонке с косами и говорить наспех сочинённую клятву верности мужчине, которого я видела всего несколько раз.

Бабушки вытирали мокрые от слёз глаза, Сиян смотрел на меня, Илинушка переминался с ноги на ногу.

– Сиян, я буду уважать тебя и ценить. Постараюсь сделать счастливым. И постараюсь не обижать.

"Что? Что я несу?" – пронеслось в голове.

За оградой заржали матросы от моей последней фразы.

– Да будет так!

Жрец сделал знак над чашей и мы поднесли её связанными руками сначала к губам Сияна, затем к моим.

На запястье расцвёл брачный узор. У меня он был бледно-розовым, почти невидимым на коже. Узор же Сияна горел красным, красиво завитым браслетом, отчего матросы заулюлюкали.

– Что здесь происходит? – раздался голос старосты.

И тут, видимо, кто-то открыл Стату рот, полились ругательства.

– Мы поженились, тьерр староста, – крикнул ему Сиян. – Вы как раз вовремя. Засвидетельствуйте. – Свободной рукой он передал чашу жрецу и поднял наши связанные руки, на запястьях которых ещё были видны брачные узоры.

– Свидетельствую. – Староста был хмур. – Кто отдал девицу? Не вижу здесь Стояна, старшего мужчину рода.

– Незаконно! – поддакивал Стат. – Вы уж разберитесь, тьерр староста!

Позади матросов мельтешил и что-то мычал Васька.

– Я, – рядом с маминой мамой встал седовласый, но ещё крепкий мужчина. Добротный костюм, шляпа с полями – он явно живёт в центре острова, он не из портовых, те надевают, что попроще, что не жалко замарать. – Я отдал эту девицу замуж.

– Тьерр Эдуардо, я вас очень уважаю, вы знаете это, но позвольте спросить: на каком основании?

– На основании старшего мужчины рода в этой семье. Мы с тьеррой Софией теперь муж и жена, – они одновременно с бабушкой подняли запястья, где ещё тоже у обоих светился ярко-красный узор. То есть – они только что поженились? Вроде, узор должен исчезнуть и проявляться лишь при необходимости. Я забыла.

– Тьерр староста, вы это так и оставите? – голос Стата стал визгливым.

Староста глянул на Стата и тот втянул голову в плечи.

– Отступись, Стат. Ну не твоё оно, – и повернувшись к бабушке с её новым мужем, сказал:

– Жду вас завтра. Нужно внести в реестр запись о вашей свадьбе. А на счёт девицы вы помните, надеюсь, что к мужу переедет жить только в шестнадцать вёсен. Что даёте в приданое? Придёте тоже, – это уже нам.

– Дом в порту, с лавкой в придачу.

Я готова была кинуться к новоявленному дедушке на шею.

– Угу, – кивнул староста. – Справедливо. Год траура по отцу теперь она может не соблюдать. Ну, зовите за свадебный стол.

– Всех просим, – бабушка София указала рукой под навес во дворе, где были накрыты столы. Когда только они всё успели?

Стат, сжав зубы и схватив ничего не понимающего Ваську за руку, пошёл прочь, посылая проклятия на наши головы.

Мы просидели не более часа, матросы как-то быстро все, вроде как, напились бабушкиными настойками, горланили непристойные песни так, что набожный жрец их всех повыгонял из-за стола. Староста вёл скучные философские беседы.

– Ася, беда, – раздался голос Крохи у уха. – Дом горит.

Я подскочила, все уставились на меня. Как им сказать?

– Домой мне надо, – слёзы полились из глаз, я рванула из-за стола и помчалась в сторону порта. Сиян бежал со мной.

– Ася, что случилось?

– Там это… Стат дом поджёг… – отвечала я на бегу.

Когда мы добежали до моего дома, часть его, где была лавка, уже выгорела. Матросы с Сиянова корабля, совершенно трезвые, и соседи – все заливали огонь, передавая вёдрами воду по цепочке.

– Не уследили, – объяснил Сияну боцман. – Пока дурак этот тут нас за нос водил, Стат исподтишка петуха красного пустил. Дом был, в общем-то, цел, сгорела лишь пристройка, где располагалась лавка.

– Мы отстроим её заново, Ась, – Сиян повернул меня к себе и заглядывал в глаза.

Я замотала отрицательно головой.

– Не хочу. Не сейчас. Он всё равно не успокоится. Вот Вик вернётся, тогда, может быть…

– Не переживай, твой новый дед – не последняя фигура на острове, Стат сто раз пожалеет. Пойдём… – Сиян протянул мне руку и я доверчиво вложила в неё свою маленькую ладонь.

Так закончилась моя жизнь на острове. Я была спокойна за бабушек, но мой дом, мои родители, мой брат – я потеряла всё. Теперь у меня есть только море и мой муж. И воспоминания о весёлых глазах парня, подарившего мне первый поцелуй…

– Аська, слазь, проказница, сгоришь! –

Дед Кудила приставил руку козырьком к глазам и смотрел на нас с Тишкой. Я торчала в "Вороньем гнезде" – в бочке, закреплённой над марсовой площадкой фок-мачты уже битый час. Мы с юнгой поспорили, – кто первым в этот раз увидит берег, тот не будет драить чугунки на камбузе под трубный бас недовольного кока. Мне очень не хотелось. Тишке тоже. Вот и вглядывались вдаль, пытаясь заметить блёклую полоску земли, не обращая внимания на обветренные губы и растрёпанные волосы.

– Ася, кричи: "земля!", – шепнул мне невидимый Кроха.

Я заорала, что было дури. Тишка кричал рядом, что я вру. А я уже знаю, что только как пройдёт шхуна пять узлов, так и увидит глазастый юнга зелёный отблеск берега. Тишке сдаваться не хотелось, он считался самым глазастым, но я, перекрикивая его, орала ему прямо в лицо, выпучивая глаза:

– Там церква белая! В три купола!

– Настасья! – меня остановил голос Сияна.

Капитан, нахмурив брови, стоял руки в боки на палубе.

– Чёго орёшь, заполошная? – это уже дед Кудила. – Ты, без малого, год с нами ходишь, все берега, все наши стоянки на Алаидане знаешь. Зачем дуришь парня?

– Да я правда вижу! – не сдавалась я.

Тут порыв ветра принёс мне в лицо солёные брызги и я рассмеялась, расставив руки и закрыв глаза: как хорошо-то!

Капитан избавил меня от необходимости чистить чугунки и сковородки, он забрал меня с собой на берег.

Порт был много больше нашего, на нескольких причалах разгружались сразу несколько похожих на нашу шхун. Чуть дальше стояли лотки с морепродуктами и бойкие продавщицы предлагали ещё живую рыбу, моллюсков, крабов и всякое такое. За ними ровными рядами располагались лавки с товарами первой необходимости для матросов, диковинками и привезёнными кем-то товарами на обмен. Я с удовольствием оглядывала снующих докеров, матросов, выкатывающих бочки по сходням, кричащих торговок, снующих мальчишек-карманников. Приятно было ощутить под ногами твёрдую землю после почти месяца качающейся палубы.

Сиян держал меня за руку, чтоб не потерялась, как после того раза, когда впервые сошла на берег и стояла, разинув рот, а потом пошла, куда глаза глядят. И так загляделась, что чуть на чужой шхуне в море не ушла. Теперь капитан меня за руку водит, хотя, уже столько портов с того раза миновало.

В каждом порту Алаидана весь этот год по моей просьбе Сиян спрашивал о людях с "Быстрой Берты". Все плечами пожимали и руками разводили. Лишь однажды, какой-то пьяный матрос в кабаке, где мы праздновали хороший навар, посмотрев на меня, признал и сказал, что, возможно, видел Вика, а может, это был и не он.