Зять же вышел молча. Он не ожидал, что у нас найдутся защитники.

Мама опустила голову на руки и уже не сдерживаясь, зарыдала. Я обвила её голову руками, уткнулась ей в спину и зарыдала тоже.

– Мне муж твой наказал увезти вас на материк. Мама замотала головой:

– Нет-нет, Вик вернётся, меня нету.

– Варвара, Вик на "Быстрой Берте" ушёл? – тихо спросил Сиян.

Мама кивнула, хлюпая носом, затем вскинула глаза на капитана, задохнувшись, заголосила. На крик вбежали бабушки, брызгали её водой, махали в лицо, а она дурнем орала, не отводя глаз от лица Сияна. По её ногам побежали кровавые ручьи, но она продолжала кричать, не замечая что с ней происходит.

– Всесильная мать, она тяжёлая была, – ойкнула бабушка.

– Да, дитё потеряла, Аська воду неси! А вы, – переложите её на кровать.

Сиян с боцманом понесли кричащую маму в спальню, я, утирая слёзы, бросилась на кухню. Что всё это значило?

Всю ночь мама металась в бреду. Сиян отправил боцмана за лекарем в порт. Они вернулись вдвоём. Лекарь был другой, в драной тельняшке и с запахом сивухи. "Какого нашёл" – шепнул он капитану и ещё что-то тихо.

– Ася, мне на судно вернуться надо, утром навещу вас, – сказал мне капитан и они с боцманом покинули наш дом. Бабушки по очереди заходили-выходили из маминой горницы, выкрикивая мне то: "Ася, ещё воды", то "Простыню ещё тащи". В очередной раз, присев на минутку, неожиданно задремала. Проснулась от открывшейся двери и Васькиной ухмыляющейся рожи надо мной. Он зажал мне рот грязной лапой и поволок к выходу. Я лягалась и пихала его локтями, но он был сильный, зараза. Я схватилась за дверной косяк и повисла на нём, обдирая ногти.

– Да что ты вошкаешься? – услышала я голос Стата, прежде чем он огрел меня по голове.

Очнулась я, лежащей на земле, возле дверей лавки, с дикой головной болью. Из груди вырвался стон, я протянула руку и потёрла шишку на макушке. В темноте раздавалась какая-то возня: не то драка, не то ещё что. Я попыталась повернуться на шум, но голова пошла кругом, потом меня опять схватили двое и куда-то поволокли, а я опять провалилась во тьму.

В следующий раз я открыла глаза, когда меня приложили об забор, ещё и обругали. Темно, какой-то дом, вонь – Васька! – вспомнила я и залепила кому-то пощёчину.

– Ай, дура! – гаркнул Стат и двинул мне раскрытой ладонью в лицо.

Я задрыгала ногами, отчего Ваську, их держащего, замотало в узком проёме двери. Рукой ещё раз зарядила Стату.

– Отпусти, свинья вонючая! – заголосила во всю глотку, после чего вытянула руку вверх над головой, схватила его за что попало – за волосы и начала трепать, при этом визжа лишь один звук:

– Аааааа!!!

Они затащили меня в дом и бросили на пол.

– Ну теперь ты под нами повизжишь, ох, повизжишь! – Стат пнул меня, да в темноте попал лишь в ворох юбок.

Он стал зажигать свечи, и я увидела на лице у Васьки кровь. Затем Стат сел на стул и кивнул Ваське:

– Ну что, сынок, давай, начинай. А не можешь, так я научу!

Васька осклабился, глядя на меня безумным взглядом и пошёл в мою сторону. Я так испугалась! Хотя думала, что на сегодня у меня закончились чувства и эмоции.

– Вася, не надо, это же я – Аська. Ты же не обидишь меня, ты же хороший, – зашептала я.

А Васька уже грязными лапами развязывал штаны. Они упали с него, открыв мне ЭТО. Я уставилась во все глаза, начала отползать в угол, перебирая ногами и руками и от страха заорала. Васька же кинулся на меня, прижав сверху свои вонючим телом, разрывая мне на мне блузку, припал ртом к моей груди. Стат в голос смеялся, глядя на нас, а его слабоумный сынок лапал мою грудь, слюнявя её грязным ртом. Я пыталась отпихнуть его, мерзкого, гадкого, грязного, захлёбываясь своими слезами. Он же, со звериным рыком, до ужасной боли сжав мою грудь, второй начал задирать мои юбки, впившись вонючим ртом в мои губы, жадно терзая их. Я пыталась вывернуться, сжать ноги, оттолкнуть, но я была зажата в углу между горячей печкой и тяжёлым диваном. Васька освободил мои ноги от многослойных юбок и я смогла отпихнуть его. Он заорал, запахло палёной кожей. Он пинал меня, пинал всюду, пока Стат не оттащил его.

– Иди, намажь гусиным жиром, придурок, – отослал он его.

Как только сынок выскочил с ожогом на заднице, папаша двинулся на меня, я нащупала рукой кочергу и выставила перед собой.

– Ах ты, маленькая шлюшка, ты пожалеешь, – он отбросил вырванную из моих рук кочерёжку, схватил за волосы и потащил по полу. Жесткий настил обдирал кожу, я держалась руками за косу, чтобы уменьшить боль. Он бросил меня в подпол. Просто швырнул, как куклу. И закрыл сверху люк. Я осталась в тишине, в темноте, в холоде, с возможно, сломанными костями.

Я не знаю, сколько прошло времени, когда крышка подпола открылась вновь. Я щурилась от яркого света, трясясь крупной дрожью от страха, голода и холода. В кое-как завязанной блузке, босая, с синяками по всему телу, лицу, и с шишкой на голове.

– Тут она, – чей-то голос сверху, не Стата, и я разрыдалась. Я уже успела много раз попрощаться с жизнью, потому как знала, – только кто-то из этих двоих ещё раз тронет меня, я жить не буду. Не смогу.

Кто-то свесился вниз, протягивая руки:

– Схватиться сможешь? – я узнала по голосу Сияна и отрицательно махнула головой. Зубы стучали, тело одеревенело на холодной земле, я не могла расцепить рук, которыми себя обнимала. Лодыжка распухла, ныло бедро и колено. Капитан опустил лестницу, спустился, аккуратно перебрался со второй ступеньки в бок, чтобы не задеть меня.

– Что-то сломано?

Я пожала плечами.

– Давай, девочка, я попробую взять тебя на руки. За шею мне держись.

Оказавшись на его руках, я уткнулась ему в грудь и разрыдалась вновь.

– Ну-ну, всё позади.

Сверху кто-то свесился и помог ему взбираться по лестнице, придерживая, затем меня передали с рук на руки. Сиян вылез из подпола, снял с себя китель, укрыл меня и взял на руки вновь.

Я не видела ничего вокруг, но слышала шепот соседей: "Теперь только за Ваську замуж", "Васькина теперь", "Никуда не денется" и рыдала на груди капитана.

– Идите уже, сороки, – рявкнул он.

– Вернёшь, – услышала голос Стата, – сам назад приведёшь и просить будешь, чтоб приняли, – и его противный смех.

Я подняла голову и, глядя в глаза Сияну, прошептала разбитыми губами:

– Не было ничего, не было.

– Я верю.

Он так и нёс меня на руках до родительского дома. Прошёл в мою светёлку, уложил на постель.

– Сейчас своего лекаря пришлю. Пусть осмотрит, может сломано что. Бульон и сон. И выкинуть всё из головы. Поняла?

Я поняла. Я поняла, что детство кончилось. И что теперь надо мной нет защиты рода, имени отца. Теперь я никто. Ах, нет. Теперь я для всех – Васьки-дурака жена…

Слёзы против воли полились из глаз.

– Отставить! Я что сказал? Перестань.

Он вышел, прикрыв дверь, даже не пустив плачущую бабушку. Что-то ей говорил спокойным тоном, я не уже не слушала. Он прав – бабулина жалость мне сейчас не нужна. Мне нужно успокоиться и решить, как жить дальше. Для начала узнать, как там мама. Со мной не случилось того, из-за чего замуж не возьмут, хотя люди и будут трепать языками, пальцем тыкать. Я об этом подумаю потом. Мне надо увидеть маму.

Вошёл другой лекарь, чистый и аккуратный, явно, не первый встречный, как вчера. Молча осмотрел лодыжку, пощупал колено, глянул на синяк на бедре, от чего я зарделась. Потрогал голову, осмотрел лицо.

– Н-да, красавица… но до свадьбы заживёт! – думал, что успокоил меня он.

"Какая теперь свадьба? Никто меня не возьмёт, кроме Васьки." Я запрещала себе думать о Ёмае. Он вернётся, а про меня тут понарасскажут. И вычеркнет он из памяти птичку-синичку.

Лекарь вышел, вернулся с холодным полотенцем на голову, какую-то пасту растёр в миске, наложил на лицо, стёртые места на коже от жёсткого настила в доме Стата и бедро. На колено и лодыжку тугую повязку наложил. Микстуру от жара влил. У меня ещё и жар был?