— Мисс Оплфорд, а что вы делали с утра в кабинете сэра Аньелли? — тут же поинтересовался рыжеволосый инквизиторов, устремив на меня прищуренный взор. Не испугалась. Все же, далеко им до Клодовского взгляда, от которого хочется сознаться даже в том, чего не делала.
— Мисс Оплфорд не станет отвечать на ваши вопросы, — ехидно вставил сэр Аньелли, возвращаясь к привычному и комфортному образу едкого британского лорда. — она неприкосновенна сразу по двум причинам. Первая — это наличие специального контракта с Габриэлем Арчибальдом, а вторая — интересные отношения с вашим босом. Так что, парни, не навлекайте на себя гнев начальства, отвалите от девушки.
Я наткнулась на внимательные взгляды собравшихся и покраснела. Хотя я действительно пыталась сохранять невозмутимость. Но попробуй тут, когда на тебя пристально глядят и инквизиторы, и президент. Что за жизнь-то такая?
— Дело в том, что я искала агентов Гофман и Джонс, о местоположении которых и зашла поинтересоваться у сэра Аньелли. — вежливо ответила я, улыбаясь.
Не думаю, что кого-то после слов сэра Аньелли еще интересовало, что это я делала с утра в кабинете британского лорда, но чисто из чувства справедливости и самоуважения решила пояснить. А то фантазия у людей в наш современный век развита, не хотелось бы навлечь на себя бурю ненужных домыслов.
— Партия в любом случае выгодная, — после некоторой паузы отозвался Габриэль Арчибальд, взглянув на Клода. — но я, признаться, рассчитывал разыграть ее с Робертом. Он мой будущий приемник, я хочу его представить свету как своего кандидата на пост президента в будущем. Мисс Оплфорд стала бы хорошей спутницей для Роберта. Ее любят граждане, у мисс свои связи в обществе, активная позиция и безупречная репутация.
— Молодец, Клод, — сквозь зубы произнес вошедший Роберт, сочившийся злобой. Признаться, впервые видела его с такой смесью раздражения на лице. Брови нахмурены, уголки губ презрительно поджаты, а в глазах плещется океан эмоций, что вычленить из них что-то отдельное нереально. — сообразил первым и урвал куш до того, как Эл заставил девочку выйти за меня. И надо же, даже пушкой не угрожал.
Стало тихо. Угрожающе тихо.
И как я должна была ощущать себя, выслушивая это? Вещью, должно быть? Потому что так и было. Щеки опалило жаром обиды, несмотря на то, что в помещении было достаточно прохладно. Руки непроизвольно сложились в защитном жесте на груди, на подсознательном уровне стараясь отгородиться от происходящего в этом кабинете. Стараясь сохранить самообладание, я отвернулась к окну, разглядывая пейзаж, но не видя его.
Приходилось прикладывать усилия, буквально заставляя себя отметить фонтан с переливающейся водой, изумрудную траву, извилистые дорожки. Отсюда сад был как на ладони. Не удивлена, что сэр Аньелли не постеснялся подглядывать за нами с Клодом. Святое дело, с таким-то обзором…
Хотелось сказать Арчибальдам многое. Но я решительно не хотела выяснять отношения с собравшимися прямо сейчас. Хотя бы потому, что сэру Аньелли пришлось несладко не ранее, чем час назад. Мужчину попытались отправить, а его кабинет обследовали вдоль и поперек. Но, видимо, у меня единственной есть совесть, которая не позволила еще больше нагнетать обстановку.
Да и что тут еще скажешь? Не удивлена, что Арчибальды рассматривают меня как вещь. Этакую вишенку на торте безупречного образа Роберта, чертова приемничка президента. Да, неприятно. Да, обидно. Но на что я надеялась? Что стала больше, чем просто «хорошей партией» для Арчибальдов? Наивно, на самом деле. Это политика, в ней просто не существует понятий, щадящих женскую гордость.
И ведь это я еще не дала ответ Клоду, отказав или согласившись начать с ним отношения. Боюсь представить, что мне придется выслушать, если я совершу глупость и решусь сказать маршалу Инквизиции свое да.
— Еще раз кто-то позволит себе высказать нечто, хоть отдаленно напоминающее оскорбление, — уничтожу. — в голосе Клода промелькнула насмешка с привкусом металла. Я не могла видеть, потому что смотрела в другую сторону, но кожей уловила исходящую от инквизитора угрозу. Хотя могу поклясться, что на его лице камнем застыла насмешливая улыбка, обращенная к президенту. — Этель вправе сама принимать решения и, учитывая только что озвученное, я не удивлен, что она сделала ставку не в вашу пользу. Сообщаю всем и в последний раз: Этель — моя. Любая попытка использовать мисс Оплфорд путем шантажа, угроз или любая другая мелочь, которая вызовет в Этель неприятные чувства, будут рассматриваться мной как преступление против закона и меня соответственно. Вопросы? — вопросов не было. Ни у кого, кроме меня. Но я пыталась справиться с накатившим осознанием собственного попадоса, поэтому молчала. — Я так и думал. А теперь, когда стервятники успокоились, мне нужно разобраться в том, что только что произошло.
Инквизиторы, которые замерли у стеночки немыми статуями, резко вскинулись. Неловко, наверное, попасть на спектакль с постановкой чужой семейной драмы. Мне вот тоже было как-то невесело. Но кто же озаботиться душевным самочувствием несчастной меня? Пр-равильно, никто. Поэтому мне пришлось ловить в отражении оконного стекла злобный взгляд наследника Арчибальдов и саму себя убеждать, что все будет хорошо.
В конце-то концов, убьет не стрелок, а Роберт. Делов-то…
— Почему именно сэр Аньелли? — вопросила я, оборачиваясь.
Делаю вид, что меня последние пять минут в кабинете вообще не было, поэтому я ничего не видела и не слышала. На лице маска безразличия, голос спокойный, уверенный, а трясущиеся ладони я засунула в карманы. Демонстрирую собственную независимость от обстоятельств, а желание взвыть и сбежать в столицу я оставила где-то в глубине себя. Истерикой делу не поможешь, а этим, как выразился Клод, стервятникам незачем видеть, какое впечатление на меня произвели их слова.
— Что конкретно ты имеешь ввиду? — поинтересовался собственно, сам британский лорд, прекратив косить под мебель.
— Когда нападали на меня, — пожала я плечами. — вы объясняли это тем, что меня предупреждали. Давали шанс уйти. Но ты же вовлечен в это с самого начала. Так, какой смысл быть столь неосторожными и пытаться тебя отравить?
— Субъект паникует? — предположил один из инквизиторов, оборачиваясь ко мне лицом. Клод же, присев на корточки, задумчиво изучал что-то в общей картине беспорядка на полу.
— Не похоже, — отозвался маршал Инквизиции. — паника выражается иначе. Субъект действовал бы неосторожно, небрежно, оставил бы следы и улики. У нас же чистое преступление — отравление. Илдвайн сейчас проводит экспертизу, но результаты я могу озвучить уже сейчас. Здесь будет чисто.
— Преступник рисковал. — добавил светловолосый инквизитор, что-то набирающий на планшетном сенсоре. — Днем, в помещении, где постоянно кто-то ходит. Почему?
— Речь идет о группе людей, так? — задумчиво отозвалась я. — Можно предположить, что заговорщики решили рискнуть одним из них, чтобы получить что-то, что есть в этом кабинете. И это нечто было им так необходимо, что они не погнушались отравить сэра Аньелли. Кстати, чем?
— Мышьяк, — ответил Клод, разворачиваясь ко мне лицом.
— Как-то несерьезно. — поморщилась я, наткнувшись на укоризненный взгляд британского лорда. — Прости, но так и есть. Мышьяк — яд весьма неоднозначный, не смертельный. Нужно угадать с дозировкой, подсыпать ровно столько, чтобы спортивного телосложения мужчина умер.
— Это новый вид мышьяка, — вставил первый инквизитор. — модифицированный. Илдвайн сказал, что давно с таким не сталкивался. Во время войны этот сорт яда использовали, чтобы брать «языков». Он ослепляет и удушает, но случаи с летальным исходом бывают крайне редко и по ошибке.
И снова военная проба. В прошлый раз это был ГЕНО 744, огнестрельное оружие, а на этот раз особый сорт мышьяка — химическое. Тут имеет место быть или особо извращенная фантазия, сподвигшая стрелка-отравителя действовать особо изощренными способами, либо психологическая травма, связанная с войной. Иначе объяснить эту страсть к не гражданскому оружию я не могу.
