Молниеносным выпадом он наколол на лезвие короткого меча пару мухоморов и бросил их в кучу себе подобных – обещал матери насобирать грибов для каких-то важных зелий. Он продолжил оттачивать движения рук, легко орудуя мечом и топориком, попеременно нанося ими точные удары по зарослям тёрна. Двойная польза: так он и силу нарастит, и тропинку в дебрях прорубит – женщины спасибо скажут.

– А берёзы зачем убивать? – послышался незнакомый женский голос. Росс резко повернулся и направил оба своих орудия на звук. Вокруг него валялись останки нескольких молодых берёзок. Ох! Задумался и не заметил.

– Ты что здесь делаешь? – раздражённо спросил он девушку в светло–серой юбке и тёмном клетчатом плаще, капюшон которого был надвинут на лицо так, что и при свете дня навряд ли можно было разглядеть её черты, не то что в сумерках. Ни на секунду не расслабляясь, Росс медленно отвёл меч от горла девушки. Она в свою очередь опустила небольшое копьё.

– Зайцев для волка наловила. Боярышника маме нарвала, – незнакомка указала на несколько серых тушек, висящих у неё на поясе. Левой рукой она прижимала к себе охапку веток с кроваво–красными ягодами. Тряхнула головой, и капюшон медленно сполз с её головы и упал на спину, открывая черноту волос.

– Тея? А когда ты успела так вырасти? – Росс с любопытством оглядывал девушку, которую помнил угловатой, неловкой девчонкой, а сейчас перед ним стояла ладная молодая женщина. Она – неужели смущённо? – уставилась на его разгорячённый обнаженный торс:

– Тебя долго не было, – ровным голосом сказала она.

– Почему ты не гуляешь с остальными? – спросил Росс. Как будто бы это сейчас было важно.

– Иногда гуляю, – так же спокойно ответила Тея. – В стороне. Ты же знаешь, нас с мамой не любят, – она наконец-то отвела взгляд от груди Росса, посмотрела ему в глаза и, сделав пару шагов назад, торопливо добавила:

– А на Самайн я приду. Мама не знает. Но я пойду и встречусь со всеми, кто выйдет ко мне из холмов. Росс, мама не путалась с дьяволом! – с жаром воскликнула она. – Я такая же, как и ты!

– Разве? – только и смог прошептать Росс вслед стремительно удаляющейся девушке.

Торопливые шаги Теи разрывали тишину сгустившихся сумерек. Она оступалась и натыкалась на кусты и деревья, хотя старательно смотрела перед собой. Но перед глазами всё ещё плыло крепкое, мускулистое тело Росса и его светлые глаза, будто бы ощупывающие её с головы до ног. Это было очень необычное ощущение, ведь раньше так на Тею никто никогда не смотрел. Она вспоминала, как внезапно наткнулась на него и какое-то время наблюдала из-за деревьев за его молниеносными движения и силой, с которой он рубили терн. Вот уж кто ничего не боится!

Тея слышала, что у них в селении есть и девушки такие: бесстрашные и сильные, такие, что любого воина за пояс заткнут. Почему же ей раньше не приходило в голову, что прятаться от страха, как всю жизнь делает её мама, – не самая лучшая идея? Тея ведь и не знала толком, чего боится Айбе. И всё время боялась вместе с ней, боялась за неё.

Так, погружённая в свои мысли, Тея подошла к забору, окружающему их небольшой домик. Провела рукой по кривому, покосившемуся частоколу и подумала, что им не помешала бы тут парочка-другая голов, как у всех остальных домов. Может, души обезглавленных служили бы им с мамой, и всё было бы по-другому. Отец же, говорят, был отличным воином. Почему он им голов не оставил? Росс с со своим отцом вернулись из похода. Почему же её отец не возвращался все эти годы? Где он сейчас?

Мысли снова увели Тею к Россу: наяву он оказался ещё красивее, чем являлся ей во снах. Всегда, с самого детства, Тея чувствовала связь с ним, он и относился к ней иначе, чем другие. Без глупых насмешек. По-доброму.

Тея вдруг поняла, что вся её жизнь погрязла в обычной домашней рутине, спутниками которой были страх, сковывающий ноги и руки, да невнятное бормотание матери, безумие которой усугублялось в Самайн. Она подумала, что могла бы радоваться этой рутине, если бы, как и остальные девушки её возраста, могла хотя бы иногда общаться с другими, ходить на праздники и танцы, да просто ходить по посёлку, не боясь услышать насмешки и испытать боль от выливающихся на неё злых слов, а иногда и помоев. Да, мать у неё безумна, но разве же Тея виновата в этом? Виновата? Может, и виновата. Каждый год, когда начинали желтеть деревья, Айбе принималась говорить про волков. А ведь в их медвежьем краю волков уже давным-давно не водилось. Конечно, у многих имеются добытые разными путями волчьи шкуры, но живых хищников не встречал никто, кроме Айбе. Понять бы причину безумия Айбе. Остановить бы его!

Тея прислонила к стене дома копьё, взялась за ручку двери, но не успела её отворить, как по спине пробежал холодок – на неё кто-то пристально смотрел. Стремительно обернувшись, она увидела горящие жёлтым огнём глаза крупного волка. Его голова возвышалась из-за ограды, он стоял неподвижно и буквально прожигал Тею взглядом.

– Чур меня! Чур меня! – забормотала она и перебросила одного из зайцев за забор волку. – Бери и уходи отсюда!

Зверь не пошевелился, а его янтарные глаза, казалось, стали ещё больше.

Дверь дёрнулась. Тея от неожиданности вскрикнула и чуть не упала на вышедшую на порог Айбе. Та взяла дочь за руку и спросила:

– Она здесь? Ты её видишь?

– Кого, мама?

– Ты знаешь, кого. Волчицу. Я ей больше не нужна, – Айбе обняла дочь и мелко затряслась, то ли рассмеявшись, то ли заплакав, и добавила: – Она решила теперь приходить к тебе.

В слабом свете свечи Тея с удивлением смотрела на хлопочущую по хозяйству мать. Казалось, кто-то снял с Айбе невидимые оковы, и она одурманена неожиданной свободой. Рыжеволосая женщина быстрыми движениями перетирала травы, одни крошила в огонь, другие сыпала вдоль стен, шептала на свечу и сжигала в её пламени нечто невидимое, сидящее по тёмным уголкам дома.

И всё это время то в одном окне, то в другом мелькал волчий силуэт, и тяжёлый волчий взгляд буравил Тею.

– Мама, ты действительно больше не видишь волка?

– Не вижу. И ты не представляешь, как я этому рада! Ой, прости, кровиночка моя ненаглядная, – Айбе подлетела к дочери и крепко её обняла. – Прости, что порадовалась сейчас. Хоть и великое облегчение, что она больше не является мне, я никогда не желала, чтобы она начала приходить к тебе. Дочка, ты не бойся волчицы. Она только смотрит. Жутко, неприятно смотрит, но в дом она не войдёт! Уж я постаралась. И мы её совсем прогоним прочь. Потерпи немножко, Тея.

– Я не хочу бояться, мама. Правда. Не хочу. Но почему-то мне так беспокойно и очень страшно. У волчицы огненные глаза. Зачем она приходит? Что хочет сказать? Что ей от нас надо?

– Я не знаю, милая.

– Но я хочу узнать, мама! Я чужая, да? Мои волосы, моё лицо, волчица эта… Поэтому нас так не любят, да? Скажи, мама!

– Ну, что ты, родная моя, какая же ты чужая, если я сама тебя родила? Ты моя, ты наша. – Айбе присела на лежанку Теи, крепко обняла её и очень долго гладила чёрный шёлк волос дочери, бормоча утешения и украдкой смахивая слёзы.

***

Тея открыла глаза, но ничего не увидела. Чернота, кругом была сплошная, давящая чернота. Тея почувствовала ткань на лице, попробовала её откинуть, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой – чернота физически давила на неё, не отпускала. Тея закричала, но услышала лишь свой сдавленный стон и почувствовала земляной привкус впивающейся в рот тряпки.