Оставалась только Василиса Михайловна.

И именно она сейчас стояла прямо у Кирилла под носом, размахивала руками и вела себя, скажем прямо, довольно раздражающе.

— Доброе утро, — произнес холодно Кирилл. — И что тут происходит?

— Я… Я… — Василиса Михайловна запнулась. — Кирюшенька, а зачем ты взял это ведро? И такую тряпку? Она ведь предназначена для мытья полов…

— Потому что Кирилл собирается мыть полы, — довольно доложила я.

— Лиза плохо это сделала?

— Лиза не сделала этого вообще, — проронила я, улыбаясь. — Потому что я сказала ей этого не делать.

— По какому…

— По такому, — оборвал возмущения Василисы Михайловны Кирилл. — По такому, что я разрешил Ксюше распоряжаться прислугой в этом доме. О другом речь, — он встряхнул ведром, разляпав воду на пол. — Меня очень интересует, — почему девушкам запрещается набирать воду здесь, когда они моют на верхних этажах. Они что, тащат воду с кухни? По ступенькам, сами?!

Интересно, а Воронцов считал, что вёдра воды сами по себе на такую высоту взлетают?

— Так чтобы не разбудить же, — проворковала Василиса Михайловна. — Чего же ты, Кирюшенька…

— Насколько мне известно, — вклинилась я, — полы тут моют с десяти до одиннадцати. Кого уже можно разбудить в такое время?!

— В самом деле, — охотно поддержал Воронцов, сам предпочитавший дрыхнуть как минимум до полудня. — Кого?!

Василиса Михайловна растерянно взглянула на меня, потом на Воронцова. Затем вновь перевела на меня взгляд, и в её глазах я не прочла ничего хорошего, разве что обещание убить меня, как только ей представится подобная возможность.

Ничего, пусть попробует сначала. Я девушка живучая, могу и сопротивляться.

— Но…

— И вообще, — продолжил Кирилл, — что за карательные меры? Почему вы позволяете себе оскорблять девушек? Хотите, чтобы они потом сбежали из нашего дома и всем рассказывали о том, что у Воронцовых отношение к прислуге — как к половой тряпке?!

Можно подумать, это не так.

— Чем вы вообще думаете, Василиса Михайловна?! — возмутился он, даже не поставив, а швырнув ведро на пол. — Немедленно извинитесь перед Викой и Лизой! И чтобы больше никто эти вёдра не таскал с самой кухни сюда. Могут набирать в ванной. Разбудят… кого разбудят?! В десять утра надо уже бодрствовать…

Ага. Да-да.

— Но, — Василиса Михайловна, — Кирюша, твой папа…

— Покойный папа!

— И мама…

— Которая переезжает!

— Они всё равно уже приучили нас к порядку!

Кирилл смерил женщину таким взглядом, как будто хотел убить. Что? У нашего мажорчика нашлась всё-таки больная мозоль, на которую наступила совершенно случайно Василиса Михайловна? Наверное, да, иначе с чего б это вдруг он так посерел и смотрел на женщину, словно убить её собирался.

— Больше никогда, — прорычал он, — никогда не смейте, Василиса Михайловна, напоминать мне о порядках, заведенных моими родителями. Это мой дом. И мне наплевать, как было принято раньше!

У него из глаз разве что искры не сыпались. Я никогда прежде не видела Кирилла настолько рассерженным, а сейчас он, кажется, был готов метать громы и молнии. От мажорчика, способного только на мелкое вредительство, не осталось и следа.

В какой-то момент я даже была готова его пожалеть и отказаться от своей дурацкой идеи мести — опять! — но потом осознала, что не могу позволить себе такую роскошь. Это всё тот же избалованный богатенький мальчик, который просто пытается выбраться из-под маминой опеки, а потому бросается на всех, кто подвернется ему под руку.

И нечего его жалеть!

Нет, жалость — первый шаг к материнскому инстинкту, а оттуда уже и к влюбленности недалеко. Конечно, влюбленности извращенной и неправильной, потому что женщина, которая пришла к мужчине из-за жалости, не может рассчитывать на успешные отношения, но всё равно, сердце потом своё склеивать по кусочкам я не собиралась.

Мне одного раза хватило.

Всё, достаточно. Не заслужил Воронцов, чтобы сейчас к нему хорошо относились.

— Хорошо, — пожала плечами Василиса Михайловна. — Как скажешь, Кирюша…

— И больше никакого Кирюши!

— Ладно, — вздохнула она. — Как прикажете! — и, гордо задрав голову, зашагала прочь.

Мне показалось, что Василиса Михайловна не на шутку обиделась. По крайней мере, сердитый взгляд, брошенный попутно на меня, обозначал, что она уж точно считает меня замешанной во всём этом и обещает не давать спуску, когда у неё вдруг появится возможность отомстить.

Ну конечно. Ведь это когда я появилась в доме Воронцовых, Кирилл ни с того ни с сего начал проявлять кое-какую самостоятельность. До этого он тут, видать, только то и делать, что прятаться от прекрасной Асеньки за десятью замками.

Но я велела себе не отмечать в голове прогресс Кирилла, а неусыпно следить за тем, чтобы все старания мои не канули в лету.

— Знаешь, — проворковала я, — это было очень смело.

— Ну а что она, издевается, что ли, тяжести молодые девушки тащат на третий этаж, — проворчал Кирилл, явно смутившись и испугавшись своего внезапного геройства.

Или просто не понимал, с чего б это вдруг он взялся защищать именно слуг, а не кого-то более близкого для него.

— Да, — согласилась я. — Но в таком случае, тебе надо помочь этим самым девушкам молодым, которые тащат ведра на третий этаж. Для начала, взять тряпочку и повозить ею по полу там, где ты изволил пролить воду. Потом намочить эту тряпочку, пройтись с нею от начала коридора, — я указала на дальнюю дверь, — и до самых ступенечек. Можешь наклоняться. Можешь на коленях ползать. Как тебе будет удобно.

— Но…

— Без но, — упрямо заявила я. — А если не будешь слушаться…

— Ты меня шантажируешь, — протянул Кирилл. — Ты самым наглым образом заставляешь меня унижаться и плясать под твою дудку, потому что ты думаешь, что я боюсь Асю и её отца!

— Удивительно, у меня ж совершенно нет повода так считать!

Кирилл нахмурился. Явно подбирал аргументы, которыми мог бы меня побить. Я уже даже подозревала, что стала в разы ближе к провалу, чем могла себе позволить, когда вдруг дверь его комнаты распахнулась, и наружу вылетела Асенька, взволнованная, раскрасневшаяся и совершенно точно с намерениями закричать, что Кирилл только что пытался затащить её в постель.

Обнаружив Воронцова с половой тряпкой в руках, она как-то поостановилась и явно задумалась над своим поведением. Взглянула на него, как будто уточняла, действительно ли стоит связываться. Недовольно скривилась. Потом перевела взгляд на меня, тоже оценивая риски.

Ничего хорошего для себя, очевидно, не увидела.

— А что ты тут делаешь, Кирилл? — наконец-то спросила, заговорив куда более мягко и нежно, чем намеревалась с самого начала. — Я вот к тебе в комнату заглядывала… Думала спросить, есть ли у тебя книжки.

— Есть, — кивнул Воронцов. — В библиотеке. На втором этаже.

— Да? — хихикнула Ася. — А я не смогла найти. Может быть, ты меня проводишь?

Кирилл посмотрел на Асю, кажется, заметил, что халат на ней как-то странно топорщится, потом перевел взгляд на меня. Обратно. Подумал несколько минут, очевидно, задался вопросом, нужны ли ему такие риски. Скривился…

— Знаешь, — протянул наконец-то он, пытаясь добавить в свой тон решительности. — Мне работать надо. Спроси Василису Михайловну. Пусть она проводит.

И, решительно схватив ведро, Воронцов направился к самой дальней двери.

— Да? — не сдавалась Асенька, последовав за Кириллом. — Ты уверен? Знаешь, я тут подумала… может быть, мы устроим вечеринку? Оторвемся как следует! Хочешь?

— Не особо! — буркнул Кирилл, макая тряпку в воду и опускаясь на колени. — Извини. Мне необходимо помыть полы.

— Да? — удивилась Ася.

— Да, — подтвердила я. — Трудотерапия. Кирилл Воронцов перевоспитывается путем уборки собственного дома.

Судя по злому, раздраженному взгляду, Кирилл Воронцов перевоспитываться не собирался.

— Хорошо! — рявкнул он. — Приглашай людей на вечеринку. Завтра же!