— Не тороплю, подумай… Придешь в Сарай-Берке — приму как дорогого гостя, — и, неожиданно для всех: и для ханских нукеров, и для великого князя нижегородского, и сопровождавших его бояр и воевод — приник щекой к крутому плечу Ярослава.

Уже позже, после отплытия посла, в разговоре с воеводой Данилой Ярослав заметил:

— А ведь Ачихожия не татарин. Он мне как-то сказывал, что род его в Северном Китае пребывает, а пращуры пришли из Самарканда.

— Так что с того? Татарин… не татарин… Враг он нам… и мысли свои насчет породниться с бельдибеком из головы выкинь! Не погань кровь новгородскую! Достанет с нас и князей да бояр, что жен из Орды привели. А добра тебе и здесь за глаза, — провел рукой по лбу воевода и уже совсем по-отечески закончил: — Князь собирается в Суздаль на крестины внука-первенца, поезжай-ка и ты с ним. Умелый меч в охране пригодится.

Во Владимире остановились лишь на ночь. Там князь нижегородский узнал, что Дмитрия московского на крестинах не будет, занят строительством крепости, чем был несказанно огорчен и путь до Суздали провел в молчании.

Евдокия, лишь завидев отца, радостно завизжала и повисла у него на шее, но, видимо, вспомнив о своем нынешнем положении — великая княгиня и мать — отстранилась и поклонилась отцу в пояс.

— Поздоров ли, батюшка? Поздорова ли матушка? — нараспев спросила она.

— Здоровы, здоровы все. Ты-то как? Как мой внук? — радостно воскликнул князь, пристально оглядев сопровождавшую княжну толпу бояр и боярынь. — Внук-то где? Неужто не вынесли младя деда встретить?

— Только уснуло дитятко, — ласково проворковала Евдокия и, взяв отца за руку, повела его в терем. Проходя мимо Ярослава, кивнула ему, как старому знакомому. Это не укрылось от взгляда князя Дмитрия Константиновича. Уже в сенях он требовательно спросил:

— Откель тебе ведом мой гридь?

— Ярослав-то? Так был на Москве с послом ханским. С Димитрием разговор имел… А тебе на что знать?

Князь ничего не ответил, но подумал: «Везде успел молодец. Знать, не прост… И ушкуйникам сотоварищ, и послу ханскому в душу запал, и князю московскому угодил… Ох, не прост!»

Гридей разместили по избам купцов и боярским теремам. Ярослав оказался в тереме боярина Нила Семеновича. В первый же день нос к носу молодец столкнулся с миловидной быстроглазой отроковицей. Разглядеть толком не успел, но отметил большие насмешливые глаза и улыбчивый рот. А через несколько дней уже в церкви во время обряда крещения он увидел ее среди бела дня и рассмотрел во всей красе. Девушка ему понравилась: лет пятнадцати-шестнадцати, невысокая, в шубейке из тисненой кожи, отороченной куньим мехом, также отороченной мехом шапочке-кутафейке, красных сапожках она выглядела старше, строже. А позже, когда сидели за праздничной трапезой, на которую был приглашен и он, Ярослав увидел девушку среди окружавших великую княгиню Евдокию боярынь и боярышень.

— Кто это? — не утерпев, с вопросом обратился он к сидевшему рядом суздальскому купцу Никодиму. Проследив взглядом, куда уставился молодец, купец, усмехнувшись, пояснил:

— То Ростислава — дочка боярина Нила Семеновича. Девка бойкая, озорная. На выданье, и от женихов отбою нет, а всех гонит. Да не просто за порог выставляет, а еще и высмеивает… А что, глянулась?

Ярослав покачал головой.

— Вижу, что глянулась. Девка базенькая[38]. Но тебе, молодец, ее не достать. Высоко сидит… боярышня.

Все застолье Ярослав не сводил глаз с Ростиславы. Та тоже… нет-нет да и стрельнет взглядом в молодого гридя. А когда пир подходил к концу, к своему столу Ярослава подозвал князь Дмитрий Константинович. Показав, чтобы молодец наклонился, он негромко проговорил:

— Завтра в путь-дорогу. Но ты останешься в Суздале, а поедешь с поездом княгини Евдокии… до Коломны. Там у меня старшая дочь Мария за боярином Вельяминовым. Передашь от меня подарки: и дочери, и ее мужу. Данила Петрович говорил, что ты хочешь в Новгород наведаться. Дело в Коломне сделаешь и поезжай к батюшке. А подарки у боярина Никиты возьмешь, все приготовлено.

Отпустив Ярослава, князь склонился к дочери и что-то ей сказал, кивнув в сторону уходившего молодца. Княгиня улыбнулась и тут же подозвала Ростиславу, стоявшую позади ее кресла. Евдокией было произнесено всего несколько слов, но от них боярышня зарделась и радостно закивала.

До позднего вечера простоял Ярослав на крыльце боярского терема в ожидании девушки, терзаясь мыслями и сгорая от нетерпения. Уже свет в оконцах начал гаснуть, а девица так и не вернулась с княжеского застолья. Каково же было удивление молодца, когда Ростислава выскользнула из входных дверей терема.

— Чай, ноги-то отморозил? — зазвенел колокольцем голос. — Чего молчишь? Никак от холода язык онемел? Иди в сени, погрейся. — И девушка, схватив Ярослава за руку, потянула за собой. — Только тихо, — прошептала она. — Я еле дождалась, пока нянька уснет, сбежала, а сторож добрый, сам двери отпер.

Получилось все как-то само собой: лишь только Ярослав шагнул в темные сени, как оказался прижатым спиной к стене. Боярышня без лишних слов, обхватив голову молодца горячими ладошками, припала к его губам. Ярослав, не ожидав такого от девушки, задохнулся.

— Доню! Доченька моя! Ростисла-вуш-ка-а-а! — донесся из глубины сеней женский голос.

— Вот старая… и тут меня нашла, — огорченно выдохнула боярышня, отстраняясь от Ярослава. — Ты завтра, после того как великий князь Дмитрий Константинович отъедет в свой Нижний, за холодную кладовую приходи. Жди там. Я приду, коли от нянюшки сбегу. — И Ростислава, прильнув к молодцу, игриво укусила его за подбородок. Хихикнув своей проказе, она бесшумно растворилась в темноте.

«Вот так недотрога!» — глубоко вздохнул Ярослав, потихоньку покидая сени. Но как только он затворил за собой дверь, тут же брякнул железом запор. В тишине это прозвучало настолько неожиданно, что молодец вздрогнул: «Дела-а! Словно сторож рядом стоял… А может, так и было? В сенях темень-то, хоть глаз выколи…»

В эту ночь Ярослав так и не сомкнул глаз. Ему не верилось, что юная проказница сама выбрала его из многих. Вот только что с того? Она боярышня, а он — простой гридь в княжеской дружине, хотя нет, он — купец. Боярышне же не быть купчихой, а купцу — боярином!

Днем, после суматошного отъезда великого князя, Ярослав поспешил к срубу, стоявшему в глубине двора, именовавшемуся холодной кладовой. Почти до вечера прождал он Ростиславу, но та не пришла. А на вече́ре от дворовых он узнал, что княгиня поутру отправляется в Москву.

«Как же так? Уже завтра! А Ростислава? Я даже не перемолвился с ней и словом! — лихорадочно забилась мысль. — Как вызвать ее на́ слово?»

Наконец, решившись, он подошел к вертлявой девице, виденной им во внутренних светлицах терема. Вложив ей в ладонь медную монетку, тихо спросил:

— Ты боярышню увидишь?

Та, быстро сообразив, что к чему, кивнула.

— Передай ей, что я завтра уезжаю и хочу проститься.

Девица, округлив глаза, прошипела:

— Боязно! А ну, дознается кто… не жить мне!

— Не дознается. — И Ярослав вложил ей в ладонь серебряную монетку. От такого богатства девица не устояла, и, шепнув: «Пожди», скрылась за дверьми трапезной.

Вскоре она вернулась, и по ее сияющей мордашке Ярослав понял, что просьба дошла до Ростиславы.

— Боярышня велела передать, чтобы ты уезжал с легким сердцем.

— И все? — удивленно протянул Ярослав.

— Все! — пожала плечами девица.

— Может, в горенке нянька ее была? — не поверил в услышанное молодец.

— Да нет же, одна-одинешенька. Ну, будет с тебя! — нахмурила брови девица. — Мне недосуг! — сердито буркнула она и мышкой юркнула в приоткрытую дверь трапезной.

Сборы санного поезда великой княгини Евдокии не заняли много времени, и еще до полудня двинулись во Владимир. Дорога между Суздалем и стольным городом была ведома, накатана, лошади бежали резво, и еще до закрытия ворот на ночь поезд въехал в город.