– Чего ж тут думать? – отмахнулся от него Хотен. И, помолчав, заговорил, вслух размышляя: – Сажень правильная, отмерено было точно, погрешили мы в расстоянии не больше, чем на пару вершков. И направление взято точное, елико возможно…
– У нас-то все точно! Конечно! Мы ж днем действовали, не торопились! – вдруг затараторила Прилепа.
Хотен неприязненно отметил это «у нас», однако тотчас же забыл о промелькнувшем своем неудовольствии, потому что уже почти ухватил ее мысль. И Радко крякнул, глаза его под кустистыми бровями загорелись.
– Мы, стало быть, определились точно, – протянул Хотен и вдруг подмигнул Прилепе.
– Вот! Вот! У нас все путем! – заверещала девчонка, подпрыгивая, и Хотен испугался, не свалится ли в яму. – Это те, кто закапывали, торопились, не смогли точно установить, где полудень, это они ошиблись!
– Погрешили, стало быть, они – и по направлению, – подытожил Хотен. – Не придется, стало быть, весь бывший луг перекапывать. Будем расширять яму влево и вправо.
– Молодцом, Прилеп! – встрял и Радко. – Ковш пива с меня!
Хотен подозвал дружинников, показал, где копать теперь. Яма стала походить на окоп, только непривычно широкий. Работа, следовательно, не была для мужей Радко вовсе непривычной, что ж такой густой дух пота стоит над ямой? Боятся они, все-таки боятся…
– Это кой озорник всякой дрянью бросается? – вскрикнул вдруг Хмырь. И стряхнул с плеча нечто похожее на огромного дохлого паука, а при ближайшем рассмотрении оказавшееся куском кожи с человеческой головы, покрытым рыжими свалявшимися волосами.
– Все из ямы! – закричал Хотен, во мгновение ока оказавшийся возле Хмыря.
Яма вмиг опустела. Мечник склонился над жуткой находкой. Слава богу, ошибся. Это всего лишь передняя часть половецкого малахая, облезлый шмат лисьего меха, отрубленный острым лезвием лопаты. Метнулся вдоль раскопа. Вот оно, это место…
Огляделся. В раскопе остался один Хмырь. Тогда ему, храбрецу-удальцу, и копать. Хотен показал, где. А когда вырисовались в неровной земляной стене очертания человеческой головы, отогнал парня и, перекрестившись, снял с пояса стилет, для того предназначенный, чтобы добивать упавших с коня противников через сочленения доспеха. Для предстоящей ему тонкой работы лучше подошел бы черенок ложки, да только не станешь же потом этой самой ложкой есть! А рукоять стилета, коли действовать в перчатках, тоже годится…
Присел мечник на корточки, осторожно счистил слой сырой земли – и увидел, как уставился на него глазами-впадинами оскаленный человеческий череп с остатками коричневой кожи на висках и щеках. Он снова перекрестился и встал на ровные ноги, чтобы определить направление на собственно клад. Потом подозвал Радко.
– Господи помилуй! – перекрестился тот.
– Видишь, куда смотрит сторож? Следственно, клад у мертвяка за спиною. Согласен, боярин?
– Пожалуй, – кивнул тот. И нос отвернул. – Воняет, однако.
– Зато золото не воняет, – неизвестно для чего заявил Хотен.
Поставил он копателей на выбранное место, и, наблюдая, как углубляются они постепенно в болотистую почву, подумал он, что не успел помолиться богам, чтобы сундук сохранился, не сгнил. Целый сундук он, пожалуй, и открывать не станет, отвезет, как есть, а вот если золото и драгие камни рассыплются в яме – попробуй от хватов-дружинников убереги, а того пуще, сам не соблазнись…
Ну, слава богу! Не ошибся. Лопата Чванца стукнулась о твердое. Хотен спрыгнул в яму, снова выгнал из нее дружинников. Взял у Хмыря лопату и осторожно освободил твердую выгнутую поверхность от земли. Это и в самом деле оказался сундук, как и вспоминалось князю Изяславу. Лишь бы и боковые его стенки не прогнили! Очертил лопатой, показал дружинникам, где копать, а сам отозвал в сторону Радко.
– Послушай, друг, не знаю, одобришь ли ты… – сказал, голос понизив. – Решил я, если сундук крепок окажется, везти его, не открывая.
– А вдруг в нем вовсе не сокровища окажутся?
– Что ж еще? Ладно, еще и по весу прикинем… Прихватил я крепких веревок, на них и поднимем сундук, да ими же обкрутим для верности и к телеге привяжем. А сверху рогожами.
– Не доверяешь, значит, моим хоробрам?
– Я и себе не доверяю, друг ты мой старинный! Золоту сколь ни молись, а соблазнит ведь любого. Сделаем так: телегу повезем в середине. Кирки и лопаты оставим на месте. На телеге ежедневно меняем людей: мой человек, Хмырь или Прилепа, с вожжами, а твой муж, каждый день иной, сзади на телеге и садиться на облучок не имеет права. Мы с тобою едем, по возможности, с двух сторон телеги, присматриваем. Боги позволят, довезем.
– Согласен, так надежнее будет, – прогудел Радко и хлопнул Хотена по плечу. – Хорошо еще, что и себе не доверяешь. Мне хоть меньше обиды.
Вот и показалось оно из земли, вожделенное сокровище – огромный сундук черного дуба с позеленевшей от сырости медной оковкой. Как только утвердился он на краю ямы, бросился к нему мечник – замок осматривать. Замков даже два оказалось; железные, ржавые, были они заперты. Хотен вздохнул с облегчением. Потом совокупными усилиями подняли сундук на заскрипевшую повозку, укрыли рогожами, примотали веревками.
– Никак нельзя бросать второй воз, мечник! – заявил тут, нахмурившись, Радко. – А вдруг сей такой тяжести не выдержит? На руках, что ли, сундучище тащить? Вот лопаты можно здесь оставить. Ну что – посидим на дорожку, снимем дозорных – и в путь?
Хотен аж за голову схватился. Услышат дружинники – как заставишь их выкапывать мертвых половцев? Мгновенно приняв решение, он свистнул, призывая Рыжка, а в седле оказавшись, потребовал от присутствующих внимания и произнес еще одну за этот суматошный день речь. Он и грозил, что великий князь за непослушание срежет каждому долю в добыче, и напоминал, что обещал мертвецам достойное погребение, и пугал, что мертвецы догонят их и накажут еще в дороге.
– Да ведь и без того… все пока путем, боярин! – выкрикнул, за спины недовольных дружинников хоронясь, Чванец.
– Быстро ты, владимирец, забыл, как замучили твоего земляка – а кто, нам и не ведомо! Ясно только, что сии вороги будут нас перехватывать под Киевом – а тогда везение нам оченно понадобится! Откуда же и взяться везению, подумай, как не от чистой совести да исполненных обетов? А я за вас обещал половецким мертвякам человеческие похороны. К тому ж не смотри, что они пока сидят в земле тихо. Подожди первой нашей ночевки – и кто знает, не найдут ли тебя задушенным, со смрадным скелетом, сидящим у тебя на голове?
В конце концов дружинники, ворча и матерясь, разыграли в кости, кому откапывать мертвецов, а кому добывать дерево для похоронного костра. Хотен, показывая пример, а посему стараясь не слишком кривиться от жуткого смрада, принялся добывать из земли первого найденного мертвеца. Тот действительно сидел, держа в правой руке копье со ржавым наконечником, еле державшимся на полусгнившем ратовище. Желая отдышаться, отошел Хотен на несколько шагов и огляделся.
Куча срубленных на мелколесье стволов и ветвей заметно выросла. Вот подъехал Радко и бросил на вершину кучи и свою веточку. Тоже пример показывает… По придумке Хотена, складывали костер на месте, где росла двойная береза: не на то надеялся хитроумный мечник, что старые коряги тоже займутся, а что не будет мешать сырая почва. Теперь, когда все мертвецы были, почитай, выкопаны, заботило мечника уже больше, разгорится ли костер. Он решил, что для растопки придется пожертвовать соломой из кузовов повозок, вздохнул, вернулся к раскопу и принялся откапывать ноги половца. Во рту с утра не было и корочки, однако есть совсем не хотелось.
– Носилки! – заорал вдруг за спиною Радко. – Подавайте носилки сюда!
– Какие еще носилки? – изумился Хотен.
– Да везли ведь носилки с собою, думали на них клад перетаскивать – да сундук слишком тяжел оказался… Вот какие! Или ты хочешь мертвецов за руки за ноги перетаскивать? Еще оторвутся руки-ноги!
Подумал Хотен, что Радко и в этом сомнительном и неверном деле потянуло распоряжаться, однако бог знает, хорошо ли это… Сапоги на ногах половца сохранились, хотя внутри наверняка прогнили. И кто бы снимал с убитого тогда сапоги? Старый князь или его смертельно уставший, обозленный и напуганный слуга? Освобожденный от земли, мертвый половец свесился на левый бок, из правой руки копье не выпуская. Теперь все, кажется…