В целом оно напоминало гигантскую ящерицу, вставшую на задние лапы. На голове этого странного и жуткого создания поблескивал шлем, с плеч мешковато свешивалась кольчуга, на груди висел круглый щит, а верхние лапы сжимали большой лук.

Они заметили друг друга одновременно. И это взаимное разглядывание длилось один миг, которого хватило обоим. Но страшный пришелец начал действовать раньше. Он быстро присел и сделал резкое движение.

В воздухе свистнуло. Иржи пошатнулся. Секунду он стоял у сосны, разглядывая торчащую из тулупа стрелу и не понимая, чего же он сделал такого плохого, из-за чего его начали убивать. При этом он чувствовал не столько страх, сколько глубокую, незаслуженную обиду. Даже начал было грозить кулаком, но потом опомнился и упал за тушу Однорожки. Над ним еще раз свистнуло.

Усилившийся ветер раскачивал скрипучие стволы. Снизу, с луга, вмиг ставшего таким желанным и таким недостижимым, как из другого, отдельного теперь мира, доносился спокойный перезвон колокольчиков. Еще дальше хлопотала по своим делам деревня Бистриц, где никто и не подозревал о том, что сейчас творится на маленькой лесной поляне. Иржи с ужасом сообразил, что если злое привидение приблизится, тело Однорожки уже не скроет его от стрел. Он вытянул из-за голенища свое жалкое оружие, короткий нож с обломанной ручкой. Если ящер пойдет вперед, оставалось кинуться на него с этим ножом, а там – будь что будет. Старики утверждали, что ящеры выносливы, но не очень сильны. Рассказывали, что когда-то отец кузнеца Ференца задушил одного голыми руками. Интересно, была ли на том ящере кольчуга?

Иржи рискнул выглянуть из-за коровы. На поляне никого не было. Призрак исчез. Это могло означать и отступление, и то, что ящер направился в обход, чтобы отрезать путь к бегству. Но что бы его маневр ни значил, Иржи выглянул очень вовремя. В эти секунды у него появился шанс, быть может, единственный.

Он глубоко вздохнул, подтянул колени к подбородку и резко оттолкнулся. Перелетев через ореховый куст, на котором лежала голова коровы, скатился в овражек, затем опрометью бросился вниз.

Никогда еще он не вкладывал в бег столько сил, и все же спиной чувствовал, что бежит слишком медленно, вязко, как во сне. Черная стрела отбила кусок сосновой коры перед его глазами. Возможно, чудище намеренно позволило ему бежать, чтобы без всякого риска для себя гнаться и стрелять, стрелять, стрелять… Во всяком случае, ящер теперь точно знал, что никакого серьезного оружия у его противника нет. Господи, взмолился Иржи, не имеет права эта тварь бегать быстро! У нее должны быть короткие ноги, коль даны столь длинные руки…

Наконец деревья поредели, показалась опушка, затем, в нижней части луга, – лениво жующее стадо. Преследователь из леса не показывался. То ли отстал, то ли опасался чего.

Солнце уже село. Вновь начался мелкий дождь. С гор полз туман. Больше всего на свете Иржи хотелось броситься дальше по тропинке в деревню, к людям. Но он пересилил себя. Беспрерывно оглядываясь, кнутом и пинками поднял коров, погнал их к Говоруну. Сытые животные никак не хотели бежать, их едва удалось заставить идти быстрым шагом. Тогда Иржи воспользовался советом Иоганна. Он пробрался в самую гущу стада, прячась за коровьими телами.

Ему еще раз повезло, по дороге никто больше не нападал. Удалось даже благополучно миновать очень неприятное место с зарослями черемухи на спуске к ручью. Однако жизнь человека почему-то состоит из череды страхов – один ушел, глядь, уже следующий накатывает. Подходя к Замковой горе, Иржи заметил слабое свечение по гребню осыпи. И опять возникло ощущение, что за ним наблюдают. На миг его охватило уныние. Позади оставался ящер, а сбоку притаились подземные железяки. Холодно, мокро, и Иоганна рядом не было. Патр Петруччо утверждал, что земная жизнь есть всего лишь способ заслужить небесную благодать. Почему ее нужно заслуживать? Если оттого, что люди несовершенны, зачем они такими созданы? Причем созданы с такой неуемной жаждой жизни? Разве не странно? Жить ведь хотят все, негодяи, святые, купцы, аристократы, пастухи…

Пастухи – в особенности. А пастух Иржи хотел жить еще больше прочих пастухов. Даже под этим мрачным небом, между этими скользкими темными склонами, голодный, с хлюпающей в сапогах водой, он очень хотел жить. И ради этого был готов сделать все, что в силах сделать. Однако никак не мог понять, для чего кто-то сначала жизнь дает, а затем на каждом шагу старается ее отнять. Разве это честно?

Шедшая впереди Рыжуха вдруг остановилась. Заминка случилась уже в широкой части лога, но его покрытые кустарником склоны все еще представляли собой удобное место для засады.

– Эй, кто там? – чужим голосом крикнул Иржи.

Ответа не последовало.

– Заряди-ка штуцер, Иоганн! – приказал Иржи.

Растолкав коров, он пробрался в голову стада. И увидел совсем уж странную картину. На молодой траве лежал нагой и лысый человек. Широкие плечи говорили о недюжинной силе незнакомца, но был он крайне истощен. Дышал громко, прерывисто. Его длинное тело колотила дрожь, а запавшие глаза смотрели тоскливо и бессмысленно.

– Эй, ты кто?

Человек молчал и корчился под дождем. Походило на то, что его ограбили. Быть может, тот самый упырь из леса. Либо его дружки. Неизвестно ведь, сколько их там бродило. Недаром Бернгардт дурно выл, умница. И ворон зря каркать не станет…

Иржи подумал-подумал, да и взвалил страдальца на спину Рыжухи. Корова недовольно повела глазом, но брыкаться не стала. Тоже умница. Иоганн говорил, что после Испытания все животные здорово поумнели, а люди изрядно поглупели. И это походило на правду. Все перепуталось. Вот почему такой умный человек, как Иоганн, служит всего лишь деревенским полицейским? Быть бы ему министром. Иди профессором каким. Вполне можно представить его и важным дворецким знатного сеньора. Так нет же, пьяных мужиков по домам разводит…

Незнакомец вдруг разразился лающим кашлем. Иржи зажал ему рот и со страхом огляделся. Все коровы неестественно молчали, никакая из них не мычала. Что-то они чуяли. А это не есть хорошо, как Иоганн говорит. Иржи накрыл больного своим промокшим полушубком и легонько шлепнул Рыжую. Ну что за умная была скотинка – взяла, да и пошла. Нет ей цены, правду Иоганн говорил. Прелесть, да и только! Чвак-чвак копытушками…

Наступила темнота, но впереди уже слышалось журчание Быстрянки. За рекой светились окна изб, звучали голоса детей, отправленных встречать кормилиц. И коровы ускорили шаг. Одна за другой шли они через брод, выбирались на противоположный берег. Мотали головами, словно отгоняя наваждение, начинали подавать голос. Для них приключение закончилось. Но не для Иржи. И Рыжуху он еще не пускал, держал за рог.

Здесь, у самой деревни, еще меньше, чем на выпасе, хотелось получить стрелу в спину. Иржи торопливо соображал, что же делать-то с больным, который так некстати на него свалился, и, судя по всему, мог не дожить до рассвета. Если попросить у Иоганна лошадь и отправиться в соседний Геймель, то доктор, пусть даже выедет немедленно, до Быстрянки доберется не раньше, чем к середине завтрашнего дня. Слишком поздно. Да и платить кто будет?

Человек на Рыжей хрипло, с присвистом, закашлялся, а потом застонал. Жалобно так. Иржи понял, что бросить его не сможет. Он поправил сползший полушубок и горестно упрекнул за все неприятности того, кто управляет судьбами. Выход, в сущности, оставался только один. От воспоминания о приключениях Тео на душе сделалось нехорошо. Но Иржи подтолкнул корову в сторону мельницы.

Дождь усилился, к ночи похолодало. Дрожа в мокрой рубашке, в липнущих к ногам штанах, Иржи пробирался сквозь прибрежный тальник по плохо различимой тропке. Он все время задирал голову: тропинка шла как раз мимо того склона Замковой горы, откуда они с Иоганном спускались несколько ночей назад. Тоже еще страсть! Но если не считать шума дождя, все было тихо, ничто не напоминало о сумасшедшей ночи. Будто и впрямь не было ничего, словно все приснилось. Только на ладонях содранная веревкой кожа не успела еще зарасти.