– А этим, значит, даже шанса не дали… – тихо сказал Вернер, глядя туда, где земля впитала прах его бывшего приятеля. Выходит, Дрезден вместе со своими приятелями наводил страх на всю округу. Вернер содрогнулся при мысли о том, какие зверства должны были совершить разбойники, чтобы крестьяне написали прошение самому императору.

– Получается, по дороге в Меласем мы чудом здесь проскочили, – хмуро заметил Хартвиг. – Тогда я видел брошенную пустую повозку и трех мертвых крестьян. Один был совсем ребенок.

И в который раз Вернер подумал, что прежний Дрезден, которого он знал, не мог совершить подобных зверств. Пользуясь тем, что Хартвиг отошел к Ивонне, а воины заняты своим делом, Вернер, прихрамывая на распухших ногах, завернул за густой малинник. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, закатал штанину и чуть не вскрикнул от ужаса.

Похоже, Гидеон не шутил, когда говорил о заклятии. Превращение началось, свидетельством чему были ноги, покрытые до колен волчьей шерстью. Так вот в кого он превращается, в презренного волка! С детства Вернер ненавидел этих хищников всем сердцем. Укладывая его спать, мать нашептывала ему сказания о богах Невендаара, и одно из них, о боге Горных Кланов Вотане, который превратился в волка и вырвал сердце из груди эльфийского бога Галлеана, особенно врезалось ему в память. Как наяву он услышал печальный голос матери, рассказывающий о желании Вотана захватить земли эльфов и погрузить Священный лес в вечную зиму. Именно это толкнуло его на убийство Галлеана. Помнил Вернер и слезы в глазах матери, когда она рассказывала о горе светлой богини Солониэль, оплакивающей возлюбленного супруга. Страдания Солониэль были понятны Гелене, недавно потерявшей мужа. От всей души сочувствуя Солониэль, Гелена люто ненавидела ту, кем стала светлая богиня, – Мортис.

Когда волк Вотан забросил живое сердце Галлеана на солнце, чтобы тот не возродился уже никогда, Солониэль отправилась за своим возлюбленным и сгорела в ослепительном пламени. Богиня жизни Солониэль умерла, но в тот же миг возникла бесплотная богиня смерти Мортис. Та Мортис, которая наслала чуму на земли чародеев, Алкмаар. Та Мортис, которая подняла мертвецов и заставила служить себе. Та Мортис, которая создала ужасную армию нежити, чтобы отомстить Вотану и его народу. А отомстив, не пожелала обрести покой, и теперь уже разрозненные отряды нежити бродили по Империи, унося жизни невинных людей. А началось все из-за Вотана, покусившегося на земли эльфов.

И теперь Вернер сам превращается в ненавистного зверя. Худшего наказания Гидеон и придумать не мог! Морщась от боли, сдирая кожу в кровь, он с трудом стащил ставшие совсем узкими башмаки. Ступни, хотя покрылись шерстью, еще сохраняли человеческую форму, благодаря чему он не утратил способности передвигаться пешком, но увеличились и в длину, и в ширину, из-за чего башмаки сделались негодными. Вдобавок вместо ногтей выросли крепкие звериные когти, которые выдвигались из плоти на два пальца.

В шаге от него раздались голоса мечников, и сердце Вернера сжалось от ужаса. Нельзя, чтобы кто-нибудь увидел, что с ним происходит! Он торопливо расправил штанины, попробовал натянуть башмаки на изуродованные заклятием ноги, но тут же осознал тщетность своей попытки. Сейчас мечники шагнут за малинник, сейчас увидят его…

Время как будто замерло, застыло. Вернер уже представил себе брезгливые гримасы спутников, их ошеломленные возгласы, гнев на лице Хартвига, ужас в глазах Ивонны.

Но воины прошли мимо, потом затрещали кусты, что-то тяжело упало на землю. Мертвец, понял Вернер. Мечники продолжили расчищать дорогу. А Вернер, поддавшись наитию, осторожно подкрался к тому месту, куда упало тело. Это был тот самый бородатый силач, которого он убил первым и смерти которого был обязан активации заклинания Гидеона.

Мертвец лежал к нему ногами вперед, и в глаза Вернеру бросились длинные и широкие в стопе сапожищи с большими голенищами. Не раздумывая, он быстро стащил обувь и, пока его никто не увидел, вновь скрылся за малинником. Обувь пришлась впору. И, успокоившись оттого, что разоблачение ему больше не грозит, Вернер вышел на дорогу.

Откуда-то из глубины леса донеслись истошные крики – это стражники настигли беглецов.

Мечники тем временем закончили расчищать дорогу. Лучник подобрал стрелы. Бенедикта перебралась в повозку. Отряд был готов продолжать путь, и Хартвиг дал знак отправляться.

Остаток дня прошел без происшествий. Лес остался позади, впереди расстилалась равнина, и все пространство было видно как на ладони. Хартвиг повеселел оттого, что застать их здесь врасплох, как это сделали разбойники, невозможно. Вернер, покачиваясь в седле, с тревогой соображал, как бы ему избавиться от заклятья, пока оно не распространилось дальше. Его нервная кобыла Звездочка тоже беспокоилась, чутко прядая ушами: похоже, чувствовала зверя, пробудившегося во всаднике, но пока не могла понять, откуда грозит опасность.

Вернер едва дождался первого привала, чтобы сесть в сторонку и полистать магическую книгу, оставшуюся от Огастеса. Воспользовавшись тем, что воины отдыхают, Бенедикта готовит похлебку из дичи, которую подстрелили по пути, а Ивонна, под чутким присмотром Хартвига, собирает полевые цветы, Вернер открыл книгу и принялся вчитываться в скверный почерк погибшего мага.

От мелкого, убористого почерка вскоре разболелась голова, но юноша до боли в глазах всматривался в тексты заклинаний, пытаясь отыскать в них свое спасение. Он одолел только четверть книги, когда монахиня стала звать к обеду, и Вернер был вынужден отложить свое занятие до следующего привала.

Обед удался на славу, Бенедикта оказалась настоящей искусницей и получила самую высокую оценку своей стряпни от всех спутников. На удивление, после сытной трапезы не клонило в сон, а откуда-то появились новые силы, и отряд бодро двинулся дальше.

К вечеру, как и планировал Хартвиг, достигли деревни, в которой Ивонна уже останавливалась по пути к тетушке. Хартвиг уверенно направил отряд к дому деревенского старосты. Тот с радушием встретил воина и девушку и, как и прежде, предложил им ночлег. Остальные воины вместе с Вернером расположились в доме напротив, у радушной пожилой женщины. Ее многочисленные дети разъехались по другим деревням, и Кассина была рада гостям, которые хоть ненадолго скрасят ее одиночество и наполнят дом оживлением.

Бенедикту определили по соседству, в дом местного пекаря. Но она даже не успела ступить в ворота. Стоило ей сойти с повозки, как ее тут же окружили крестьяне и наперебой принялись высказывать свои жалобы. У кого-то болел зуб, кто-то демонстрировал ожог от печи, кто-то – застарелую рану, которая ныла до сих пор. Своего лекаря в деревне не было, поэтому приезд монахини стал событием долгожданным, и все торопились воспользоваться случаем и поправить здоровье.

Бенедикта, призвав голосящую толпу больных к порядку, пообещала, что поможет всем, даже если ей придется не сомкнуть глаз до рассвета. И монахиню увели в неизвестном направлении – в деревне было немало стариков, которым было нелегко ходить, подросток со сломанной ногой, угодивший в волчью яму, и кузнец, спьяну раздробивший себе ногу молотом.

Воины, доставшиеся Вернеру в соседи, страшно шумели, хвастаясь своими подвигами. Так что невозможно было сосредоточиться над книгой. Поэтому Вернер ушел на задний двор. Помог нарубить дров хозяйке, а потом вернулся к чтению, а точнее, к расшифровке заклинаний Огастеса, и просидел над книгой, пока совсем не стемнело.

В окнах дома затанцевали огоньки – это хозяйка зажгла лучину. Сквозь неплотно закрытую дверь доносились оживленные голоса. Похоже, в избе спать не собирались. А возвращаться за стол и выслушивать россказни вояк Вернеру не хотелось. Оставив книгу на крыльце, Вернер вышел за ворота, взглянул на окна старосты. Они были не освещены. Похоже, утомленные дорогой Ивонна и Хартвиг легли спать пораньше.

Вдалеке скрипнула калитка, раздались шаги, в тусклом лунном свете мелькнуло длинное монашеское платье. Вернер двинулся навстречу Бенедикте.