– Каким же колдуном он вырастет? Темным или светлым?

– Талантливым.

– В этом я не сомневаюсь. Что ж, мне пора.

Бэйзел ушел. Я взялся за чтение. Эрслайт устроился у меня на руках, изучая картинки и засыпая вопросами, но вскоре задремал. Меня тоже немного клонило в сон, но я не отложил книгу и продолжил чтение. Бэйзел сказал, что уехал на совет к Лайтфелу – ничего особенного, просто опять перезаключить этот проклятый мирный договор… Я оторвался от книги и задумчиво поглядел в окно. Что-то беспокоило меня.

Под моей ладонью передернулся мутной пеленой портал, обрел четкость, и я уже на самом подъезде к зданию городского совета Мидла увидел Бэйзела и весь наш совет. Нет, ради перезаключения договора можно было бы не брать никого, кроме охранников. Я нахмурился, раздраженно смахнул ладонью растворившейся под ней проход, и мой взгляд рассеяно заскользил дальше по строкам книги. Весь Совет! Неслыханно! Такого раньше никогда не случалось. Я закусил губу. Какое мне дело до них? Путь обсуждают, что хотят, решают, что хотят… Я попытался сосредоточиться на книге, но мысли упорно уносили меня прочь, в самый центр Мидла, ко дворцу в колоннах и резных висячих балконах, к огромному просторному и светлому залу, где собрался Большой Совет…

Лайтфел приветствовал вошедшего Бэйзела. Последний, как и вошедшие с ним, ответили на приветствие и сели на противоположной стороне стола. Четырнадцать темных колдунов и двадцать светлых. Кроме их совета здесь присутствовали Игниферос, Авориэн, Гаст, Скит и Инведнис. И я больше не сомневался, какова подлинная причина собрания Большого Совета.

Молчание после приветствия несколько затянулось. Впрочем, его весьма решительно прервал Игниферос.

– Я не понимаю тебя, Бэйзел, – произнес он. – Почему ты ничего предпринял? Он ведь не сын тебе!

Показалось, у меня остановилось сердце, и через миг, позабыв обо всем, я уже целиком был там, невидимый и неслышимый. Бэйзел, между тем, поднял потяжелевший взгляд на Игнифероса.

– А ты думаешь, я что-то смог бы предпринять, – его губы скривились, а потом ладонь со стуком опустилась на стол. – Однако, дело не в этом. Всю жизнь я считал его своим сыном, а теперь в один миг ты пожелал, чтобы это исчезло?

– Избавь нас от твоих сентиментальных настроений, – Игниферос нахмурился. – Я не хуже тебя знаю, что он может расположить к себе, но за доверчивость приходиться расплачиваться дорогой платой. Самой дорогой платой – своей жизнью и жизнью своего народа. А он вполне способен причинять боль тем, кто ему близок. Как ты сможешь угадать, когда сотрется последняя граница, удерживающая его от этого? Или стоит напомнить, какие ублюдки рождались у моего брата? Такие ублюдки, что вы сами спешили избавиться от них. Они любили смотреть, как мучается любое живое существо, будь то их соплеменник или пойманная в капкан крыса. Ни один из них не являлся нормальным, но так же никто и не имел особый талант, как Тэрсел, а это делает его во много раз опасней, – Игниферос воззрился на Мерлинду. – Как ты могла произвести его на свет? Тебе ведь было известно о плохой наследственности. Почему не избавилась от него?

Мерлинда с трудом нашла в себе силы поднять взгляд и заговорить.

– Откуда ты знаешь, что я не пыталась этого сделать? – едва слышно вымолвила она.

Бэйзел вздрогнул, глянул на нее, но промолчал.

– Я сама едва не умерла, – продолжила она все так же тихо. – Я находилась в отчаянии. Но потом решила, раз уж мне суждено иметь этого ребенка, я должна сделать все, чтобы он не стал таким, как остальные. Я была очень ласкова с ним…

Ретч фыркнул, позволив взглянуть на нее с легкой насмешкой и даже чуточкой презрения.

– Именно поэтому ты бросила его у меня на целых три года? – и обратился к Игниферосу. – Впрочем, я не жалею об этом времени – мальчишка действительно оказался талантлив – схватывал все на лету, да и по характеру весьма спокоен. Не понимаю – зачем ты пытаешься доказать нам, будто он не нормален? Я, конечно, понимаю, ты едва не погиб от его меча. Но ты так же хорошо знаешь причину. И если он не состоянии контролировать свой дар, это не повод обвинять…

– Но он умеет контролировать гипномагию, – мрачно обронил Игниферос, прервав Ретча. – И тогда мог… При желании это можно контролировать и во сне.

– Твой брат утверждал обратное, – заметил Бэйзел. – Что во сне это невозможно…

– Значит, он лгал.

– И, тем не менее, все выглядело так, словно Тэрсел совершил это против своей воли.

Все взоры обратились к Гасту.

– Мы находились тогда рядом с ним – он проснулся, отчаянно вскрикнув, и пришел в ужас от совершенного.

Бэйзел переглянулся с Ретчем.

– Должен тебя разочаровать, Гаст, он всегда приходил в ужас от содеянного. Смерть его врагов не доставляла ему ни радости, ни удовлетворения. Это звучит несколько странно, но это так.

– В ужас? – впервые подал голос Лайтфел. – Не из-за того ли, что он знал, что за этим последует жестокое наказание? Я о его учителях…

– Нет, происходило все наоборот, – в голосе Бэйзела послышались усталые нотки. – Учитель наказывал его за какую-нибудь оплошность, потом следовала внезапная смерть колдуна…

– Почему же ты не запретил наказывать его?… – начал Гаст и тут же сам ответил. – Значит правда? По закону вашей обители действительно все ученики учатся вместе, независимо от происхождения, а учителям не известно, кто их родители? Почему же оказалось невозможным сделать исключение?

– Невозможно, – произнес Бэйзел. – Просто невозможно. Не спрашивай у меня почему.

Гаст переглянулся со Скитом и Инведнисом и, получив в ответ растерянное пожатие плечами, в задумчивости понурил голову.

Бэйзел обратился к Игниферосу.

– Чего же ты желаешь?

– Ты знаешь. Он опасен – тебе это известно не хуже меня. Приведите мне доводы, по которым стоит оставить ему жизнь. И не стоит думать, что он заслуживает вашей жалости, – с последними словами он воткнул жесткий взгляд в лицо Мерлинды, Гаста, задержавшись особенно долго на Авориэн, болезненно побледневшей, с дрогнувшими губами, с тревогой и болью в глазах – казалось ей вот-вот сделается худо.

Мне и самому было мерзко от услышанного. Я чуть отступил, прислонившись спиной к холодной мраморной отделке камина. Провел ладонью по лицу, словно хотел, чтобы все пропало и рассеялось, как морок, и каким-то образом смахнул с каминной полки небольшие часы. Раздался звон – во все стороны брызнули осколки циферблатного стекла, пружинки, винтики, зубчатые колесики, закрутившиеся волчком на блестящем паркете. Я затаил дыхание. На какой-то миг показалось, что переместился сюда совершенно, и меня все видят. Но тут же понял, что все взгляды в недоумении обращены к разбившимся часам. Какой-то, особо расторопный слуга бросился убирать, однако нервозность после происшествия за столом только возросла.

– Я на несколько минут отлучусь, – Бэйзел поднялся.

Вслед за ним вскочил Ретч, что-то спешно прошептал на ухо своему господину и с каменным лицом сел обратно. Бэйзел скрылся за дверью. Я понял, что немедленно должен убираться отсюда, закрыл глаза, глубоко вздохнул и открыл их уже в своей комнате. Эрслайт все также спал, а моя рука, державшая книгу, несколько затекла. Я как раз переворачивал страницу, когда дверь без предупреждения распахнулась и ко мне зашел Бэйзел.

– Тэрсел!

– Тише, – я сделал ему знак молчать и кивнул на Эрслайта. – Только недавно, наконец, заснул.

Малыш чуть тревожно шевельнулся во сне, но не проснулся. На лице Бэйзела отразилась некоторое недоумение. Мы еще немного помолчали, чтобы его сон стал крепок, и только потом перешли к тихой беседе.

– Ты так быстро вернулся? – я отложил книгу.

– Еще не совсем, – Бэйзел чуть усмехнулся. – Ретч поделился вашей тайной, как можно быстро проникнуть в эту башню. Я даже не догадывался, что защита замка смещена.

– Несколько лет назад произошло небольшое землетрясение… – я пожал плечами и спросил: – Возникли какие-то проблемы?