Они привычно, отработанными движениями свернули палатки, уложили мешки и медленно побрели вдоль стены.

Короткий ночной отдых помог мало. Отощавшие, измученные, к полудню они с трудом одолели лишь несколько километров и не столько уселись, сколько повалились перекусить перед входом в очередное ущелье. Уже неизвестно, какое по счету.

Их уже выследили. Скрываться больше не имело смысла. Гораздо важнее было хоть как-то подкрепить силы. Впервые за несколько дней Робер позволил развести костерок, и обед получился роскошным. Он состоял из пары сухарей, печеной картофелины, кусочка сала и, что самое главное, кружки самого настоящего горячего чая. На десерт Леонарда собрала еще брусники и заставила всех съесть эти кислые ягоды.

– Там витамины, – утверждала обратья аббатиса. – Они сейчас очень нужны.

– Где? – спросил Глувилл, рассматривая карминовый шарик.

– Там, – устало ответила Леонарда. – Внутри. Их не видно.

– Лео, ты меня удивляешь, – сказал Робер. – Откуда тебе известно о витаминах?

– Долгая история.

– А если в двух словах?

– Если в двух словах – то от профессора Бондарэ. Когда-то я была его ученицей.

– Вот как… Почему же не написала мне о его аресте?

– Писала. Но ответа не получила. А потом узнала, что профессора неожиданно освободили. Я решила, что это ты вмешался.

– Так и было. Только на дело профессора я наткнулся совершенно случайно, – сказал Робер и взглянул на Глувилла.

– Я тут ни при чем, – неохотно сказал Глувилл. – Вашу почту давно проверяли люди Керсиса.

– Не надо ворошить прошлое, – попросила Леонарда.

– Да, – неожиданно сказала Зоя. – Лучше заняться настоящим.

– О чем ты?

– Посмотрите-ка вон на ту рыжую скалу, – Зоя махнула в сторону ущелья. – Видите, кто за ней прячется?

– Ах ты, мой хоро-оший! – с нежностью произнесла Леонарда.

Из-за камня опасливо выглядывала маленькая страусиная голова.

– Наверное, теперь мы спасемся, – сказала Зоя.

Но до спасения путь оказался и непростой, и неблизкий. Ущелье было загромождено осыпями, обломками скал, принесенными паводком стволами деревьев. А под конец склон оказался столь крутым, что пришлось связаться веревкой и карабкаться вверх как заправским альпинистам.

– Одно радует, – пыхтя заявил Глувилл. – Лошади здесь ни за что не пройдут.

Следуя за таинственным Птирой, мучительно преодолевая препятствия, они лишь к вечеру поднялись на плато.

– Наконец-то, – вздохнула Леонарда, присаживаясь на краю обрыва. – Добрели… Даже не верится.

Лучи Эпса еще держались на вершинах скал, но само светило уже опускалось за Рудные горы. Плато быстро погружалось в сумрак.

– Какое дикое место, – сказала Зоя. – И какое странное…

Край плоскогорья плоскогорьем не являлся. Кругом высились вздыбленные, растрескавшиеся утесы. Между скалами густо рос кустарник – лесная малина, шиповник, волчья ягода, облепиха. Дальше, уже внутри каменного частокола Тиртана, начинались поляны высокого, в рост человека борщевика или пучки.

– Прямо медвежий рай, – забеспокоился Глувилл.

– И медведи для нас не самое страшное, – успокоил Робер.

Он достал свою неизменную трубу и тщательно осмотрел всю западную половину горизонта, – сначала справа налево, а потом слева направо.

– Есть, – сказал он. – Вижу бубудусков. Сразу два отряда. Причем один из них как-то сумел переправиться через болото. Видимо, шел по нашим следам. А второй идет с юга, вдоль стены. Мы очень вовремя поднялись на плоскогорье.

Глувилл чертыхнулся.

– Что же, опять топать?

– Нет. Далеко мы сейчас не уйдем. Нам нужны хотя бы несколько часов сна.

Робер заглянул в узкую каменную щель, по которой они только что поднялись на плато.

– Вот, – сказал он. – Это место легко оборонять. Даже один человек может задержать оба отряда. А доберутся сюда бубудуски не раньше утра, так что можно немного передохнуть.

Глувилл молча достал и зарядил все четыре арбалета. Потом подтащил к обрыву с десяток увесистых булыжников и уселся сторожить. Но Робер покачал головой.

– Нет, Гастон. В ближайший час нам точно никто не угрожает, стражу можно не ставить. Потом будет дежурить Зоя. Через час ее сменит Лео, лишь затем придет твоя очередь. В это время до нас уже могут добраться, понимаешь? Ну, а моя вахта – последняя. Таким образом, каждый поспит около четырех часов. Ужинать придется поодиночке, во время дежурств. Возражения есть?

– Да нет, пап, – сказала Зоя. – Лучшего не придумать. Оставь мне свои часы, пожалуйста. И заведи будильник, а то я боюсь что-нибудь перепутать. Померанская механика такая сложная…

– Зато точная, – устало усмехнулся Робер.

– Роби, ты ничего не слышишь? – спросила Леонарда.

– Нет. А что такое?

Леонарда подняла руку. Все замолчали. Из-за полян пучки, со стороны опушки леса, долетели очень слабые звуки: цукоку-цукок… Через некоторое время еще раз: цукоку, цукоку, цка-цка-цка.

Потом все стихло.

– А ведь мы уже такое слышали, – сказала Леонарда. – В каком-то из ущелий.

– Да, припоминаю.

– И что это было? – спросил Глувилл.

– Не могу сказать. Но не птица, и не зверь.

– Кстати, о птицах. Наш загадочный Птира опять куда-то исчез. Это странно.

– Наверное, придется мне заступать на дежурство сразу, – сказала Зоя.

Робер поцеловал ее в лоб.

– Боюсь, что так. Надо же! Если б меня не свергли, я так и не узнал бы, какая у меня чудесная дочь.

– Ну что ты, пап. Я обыкновенная. Просто приходилось много хитрить и приспосабливаться. Так же, как и тебе, и маме.

– Всем в этой стране приходится изворачиваться, хитрить и приспосабливаться, – вздохнул эпикифор. – Только не все при этом сохраняют доброту. Потому что доброта у нас опасна.

– Не беспокойся, у нас все окончится хорошо.

– Все?

– Все, – твердо сказала Зоя.

Робер подумал о том, что ее предсказаниям, пожалуй, можно верить.

Во всяком случае, отдых прошел спокойно. Бубудуски не появлялись, никаких странных звуков никто больше не слышал. Робер разбудил всех еще до рассвета, когда небо на востоке только начинало розоветь.

– Нам остался последний рывок, – сказал он. – Если сегодня нас не догонят, все испытания останутся позади. Но будет тяжко. Поэтому придется оставить и палатки, и котелок, и запасную одежду. Все, за исключением остатков провизии и оружия.

… и было действительно тяжело. Глувилл шел впереди, пробивая дорогу в сырых и плотных зарослях борщевика. За ним в полусне, спотыкаясь, брели Леонарда и Зоя. А замыкал цепочку Робер. С двумя арбалетами, с компасом и неизменной трубой померанского адмирала. Борьба с травяными джунглями отняла больше часа времени и весь скудный запас энергии, накопленный за короткий отдых. На опушке леса сдал даже Глувилл. Он со стоном повалился на мягкий слой осыпавшейся хвои и блаженно разбросал руки.

– Долго валяться нельзя, – предупредил Робер. – Они… уже там.

Он протянул трубу. Но и невооруженным глазом было видно, что на месте их недавнего лагеря из ущелья одна за другой поднимались фигурки. Вскоре оттуда донесся звук первого выстрела. Только совсем не это перепугало Глувилла. Глувилл поднялся на ноги, но они у него тут же подкосились.

– Ох, матерь божья, – пробормотал он. – Борони нас, Пресветлый!

Его скрытое щетиной лицо посерело. Впереди, как раз в той стороне, куда они должны были бежать, по лесу шагали невероятной длины ноги. Полупрозрачные, тощие, голенастые, с коленками, повернутыми назад. Высоко-высоко над деревьями они соединялись с темным, чудным, удивительно маленьким по сравнению с величиной ходуль телом, по форме напоминающим запятую. Контуры этого тела все время оставались размытыми, будто дрожали в мареве, но в его средней части вполне различалась маленькая треугольная заплатка, вроде носа, а по бокам от нее – два круглых немигающих глаза в узких белых ободочках.

Ни рук, ни ушей, ни рта чудище не имело, однако время от времени умудрялось издавать мерзкий, какой-то цокающий звук, от которого по коже разбегались острые холодные покалывания. Кроме этого звука да шума ветра в лесу больше ничего не слышалось, даже птиц. Видимо, не только люди, а все, кто только мог передвигаться, из этих мест давно расползлись, поулетали, разбежались, либо надежно попрятались. Муравьи и те нигде не попадались. Исчезли комары, слепни, жужжалки. В безветренном лесу не было заметно ни единого движения.