– Кажется, я не ошибся. Вы все правильно поняли, гуманнейший, – сказал Гюстав и разжал кулак.

Оттуда посыпались золотые цехины. Все месячное жалование капитана гвардии. Служитель медицины нервно раскашлялся. А когда прокашлялся, заявил, что за такие деньги и мертвеца с того света вернет. Если, конечно, мертвец будет достаточно свежим.

– Уж я постараюсь, съер! Поверьте.

И он постарался. Впрочем, излечился Мартин не столько благодаря сомнительным услугам врачевателя без лицензии, сколько с помощью каких-то своих таинственных снадобий. Выздоравливал он поразительно быстро – через неделю встал на ноги, а еще через пару дней и вовсе собрался уходить.

Гюстав удивился, но не особенно. Бывают люди не от мира сего, люди, поймавшие отсветы великих знаний предков-землян и этими знаниями возвышенные. Вот за это их сострадарии и не терпят. А точнее сказать – люто ненавидят, поскольку смертно, до икоты боятся.

Мартин предложил Гюставу денег. Гюстав отказался. Тогда Мартин очень серьезно заявил, что долг свой оплатит подобной же монетой, возможности у него есть. Высказал мнение, что рано или поздно такому человеку как Гюстав в такой стране, как Покаяна, эти возможности потребуются. Спросил, знает ли Гюстав первые строки муромского Заповедного.

– К человецем приветлив будь, – ответил Гюстав. – И к животинам милостив.

Мартин кивнул. Потом рассказал как можно с ним связаться и протянул левую руку (правая все еще была в гипсе). Грустно улыбнулся, и, слегка пошатываясь, вышел. А Гюстав долго смотрел в закрывшуюся дверь. Думал о множестве вещей, о которых мог бы порассказать этот странный Мартин. Мог, но не рассказал. Ушел, оставив на душе томление по неизведанному и горький осадок неоправданных надежд… Редко встречаются люди, способные пробуждать такие чувства. Реже тех, кто в одиночку способен уложить одиннадцать бубудусков.

Такие люди обычно не ошибаются. Предсказание таинственного Мартина сбылось. После отставки для Гюстава настало очень подходящее время проверить и обещание Мартина, и его возможности, поскольку положение, в котором оказался Гюстав, было более, чем неприятным. Он догадывался и о том, кому обязан своей отставкой, и о том, что будет дальше. Но знал, что сразу ареста не последует.

Не первый век сострадарии у власти. Попривыкли к тому, что жертвы Святой Бубусиды, их карательного органа, давным-давно не то что сопротивляться, даже спастись не пытаются. Орден пропитал все поры общественной жизни, орден стал значительной частью самой жизни. Орден был так всеобъемлющ, так уверен в собственном могуществе, что людям, оказавшимся под угрозой ареста, специально оставлял несколько дней того, что в Покаяне считалось свободой. Не из сострадания, нет. Уподобляясь пауку, орден впрыскивал разлагающие соки в еще живую жертву. И оставлял ее побегать. Для того, чтобы она как следует помучилась и даже помочилась страхом. Увидела, как от нее отворачиваются самые близкие люди. Чтобы ощутила себя зачумленной, размочаленной и вконец конченной. Без малейшего просвета впереди. Чтобы ОДУМАЛАСЬ. То есть, чтобы на полусогнутых коленках сама приползла в ближайший метастаз бубусиды – вымаливать справедливое воздаяние. Многоопытные отцы из Санация давно уже знали, что проще не ломать человека, а дать ему сломаться самому. Потом, в качестве награды, предоставить еще и честь послужить ордену. Действовало! Проще простого…

Однако изредка случались и осечки. Бывший капитан гвардии Гюстав Форе ни одумываться, ни приползать не собирался. Вместо этого заехал на квартиру, быстро переоделся и кружным путем отправился на рыбный рынок. Протолкался там больше часа, выпил кружку пива, съел копченого палтуса. Окончательно убедившись, что слежки нет, подошел к густо исписанной стене соляного склада. Там среди многочисленных объявлений он быстро написал четыре буквы – «GF-MN». Гюстав Форе – Мартин Неедлы…

Потом нырнул в толпу, тщательно осмотрелся и повторил надпись на стене пожарной вышки. Теперь оставалось ждать, разыгрывая столь привычное бубудускам беспросветное отчаяние обреченного. Гюстав успешно справился с этой задачей в скромном (деньги уже следовало экономить) ресторанчике, где напивался на глазах по крайней мере у четырех пискалов.

Переигрывать, впрочем, не стоило. Поэтому когда один из обратьев слишком уж злорадно ухмыльнулся, съер Форе не задумываясь съездил ему в то, что называлось лицом. А в его лице – всему Ордену сострадариев. С большим удовольствием и от всей души. Так, чтоб фингал занял как можно больше площади. Чтоб багровел, синел и зеленел не меньше месяца.

И на душе заметно полегчало. Больше, чем от муромской водки.

После расставания с Мартином прошло довольно много времени. Больше трех лет. Тем не менее, уже на следующий день вместо букв, оставленных Гюставом, красовался призыв посетить трактир некоего мэтра Портобелло. И на соляном складе, и на пожарной вышке. Случайное совпадение практически исключалось. Гюставу явно указывали место встречи, но не ее время. Потому и приходилось ждать. Вопреки всем намекам упомянутого Портобелло. Кабатчик между тем принес новую бутылку и отправился за стойку. Там он принялся перетирать оловянные кружки, однако занимался этим недолго, вдруг отчего-то насторожился.

Собаки во дворе залаяли громче, взвыли, потом одна из них заскулила. Распахнулась дверь. Десяток матросов во главе с рослым бородатым малым ввалились в залу. Хозяин тут же подобострастно засеменил им навстречу.

– Здорово, Портобелло, – весело сказал бородач. – Там собачонку твою малость пришибли, ты уж извиняй.

– И ты не сердись, Рикки. Сам понимаешь, без раннего предупреждения в моем деле никак нельзя.

– Понимаю, – сказал Рикки. – А кто это за моим столом якоря бросил?

– Неизвестно, – ответил кабатчик. – Полагаю, у господина здесь дело.

– Дело? Да еще у господина? – удивился Рикки. – Здесь? Любопытно, любопытно.

Он решительно прошагал в угол, пододвинул табурет и уселся прямо перед Гюставом.

– Добрый вечер, сударь. Вы здесь новичок, могли и не знать. Видите ли, я с приятелями иногда ужинаю за этим столом. Привык, знаете ли. Полагаю, вы такую привычку завести еще не успели. Посему будьте добры избрать другое место.

Тон и смысл сказанного настолько превышали пределы допустимого для капитана гвардейских кирасир, пусть и бывшего, что Гюстав не стал тратить слов. В подобных обстоятельствах его не раз выручала мгновенная решительность. В таких обстоятельствах колебаться – значит сразу проигрывать. Молодчиков, подобных Рикки, съер Форе повидал не так уж и мало, начиная еще с казарм кадетского корпуса. Получив одну уступку, они сразу требуют следующую, покрупнее.

Гюстав встал и тяжелый стол послушно, как-то сам собой перевернулся на бок, едва не придавив наглецу ноги. Остатки вина щедро выплеснулись на панталоны Рикки. Пока бородач хлопал ресницами, Гюстав деловито извлек пистолеты и взвел курки.

– Альбанец? – спросил он.

– И что? – спросил бородач.

– Дул бы в свой Альбанис, вот что. Тут у нас попадаются рифы, мореход.

– Да вы, сударь, забияка, – изумленно сказал Рикки. На его щеках медленно проступал румянец.

За спиной предводителя захохотали матросы. Гюстав мельком глянул на них, и те вдруг примолкли. Кой-чем серьезным на них сквозануло. Почуяли, бродяги.

Гюстав быстро соображал. Старика и юнца в расчет можно было не принимать, но оставались еще и остальные. Вдобавок Портобелло со зловещим видом запер дверь на засов. Вот это было смешно. Чудило, зачем человеку дверь, если рядом есть окно? Вряд ли такой тертый калач, как Портобелло, этого не понимал. Видимо, трактирщик своими действиями просто показывал на чьей он стороне. И молча советовал этим самым окном воспользоваться. Пока еще имелась такая возможность.

Запоздало взвизгнули женщины.

– Тихо, дуры, – рявкнул кабатчик. – Ну-ка, убирайтесь через кухню. Да поживее!

Публика поредела, но у оставшихся физиономии были до удивления неприятными.