– Норуа, стойте. Сначала карту, завтрак – потом.

Слуга извлек рулон, подошел к столу, заваленному бумагами, и нерешительно взглянул на хозяина. Барон нетерпеливо махнул рукой. Вся документы вместе с чернильницей полетели на пол, а на столе развернулась хорошая, только в прошлом году снятая карта нижнего течения Теклы.

Севернее Мурома река делала несколько широких петель, огибая отроги Рудных гор. Зная, что гребцов на скампавее маловато, Обенаус быстро прикинул, что догнать Свиристела еще можно. Если срезать все петли по суше.

– Норуа! Пистолеты и ботфорты. Вели запрячь Чабреца.

– Барон, в одиночку тебе нельзя, – сказала Прошка. – Не верю, что проконшесс проболтался случайно. Уж очень обрат Гийо любит мышеловки! Вполне может засаду подстроить. Возьми меня, да егерей хоть несколько. Они как раз лошадей седлают.

– Что ж, на этот раз не помешает. Сержант Неедлы!

– Я.

– Иржи, будете сопровождать нас с двумя… нет, с тремя егерями. Полное вооружение.

– Яволь, ваше превосходительство.

В комнату, едва набросив халат, вбежала Алена. Глаза у нее были огромными.

– Альфред! Я все слышала. Ты спасешь его, да?

– Конечно, – спокойно сказал Обенаус. – Неужели сомневалась?

– Ни капли.

– Ты иди, поспи еще немного.

– Ох! Да разве смогу?

– Постарайся. Я оставляю вахмистра Паттени и солдат. Ребята бывалые, с ящерами воевали.

– Зря, – сказала Алена. – Не нужно этого. Если кто сюда сдуру и сунется…

– То что?

Брови молодой баронессы грозно сошлись на переносице.

– То кости долго будут собирать, вот что! И не смейся.

Обенаус все же рассмеялся.

– Знаешь, дорогая, я верю.

– Правильно. Лучше я с тобой поеду.

– Нельзя. Егеря мои, хоть и воевали с ящерами, еще очень молоды. Ты не присмотришь за ними?

Алена фыркнула.

– За егерями?

– Да. И за домом глаз нужен. Как-никак – посольство.

Скампавей «Ежовень» продвигался не слишком ходко. Сказывались нехватка команды да супротивный северный ветер, который муромцы именуют лободуем. Все же до места, где Текла разливалась на главные русла понизовья, было уже рукой подать, когда глазастый Абросим тронул хозяина за плечо.

– Палыч! Скачет за нами кто-то.

– Скачет? Где?

– Да вон, вдоль опушки. Со стороны левой раковины.

Стоеросов взял подзорную трубу. Вечерело, тени пролегли уже длинные. Но закатного света еще хватало. По западному берегу, без малого в версте за кормой, между деревьев мелькали фигурки.

– Неужто Тихон погоню отправил?

– Если так, то что-то маловато их.

Абросим на миг приложился к трубе.

– Так и есть, гонятся. Только не за нами. Пятеро или шестеро удирают, а за ними – штук двадцать монахов.

– Монахов?

– Да, все – в рясах. Стреляют.

– Точно в рясах?

Абросим опять глянул.

– Точно. Из тех, что удирают – несколько в егерской форме курфюрста.

– А! Теперь понятно. Эй, народ, а ну-ка, суши весла!

– Причаливаем? – спросил Абросим.

– Обязательно. Там за людьми барона гонятся. А он теперь – мой зять. Соображаешь?

– Надо бы «единороги» зарядить, – сказал Абросим.

– Делай. В носовой – картечь, в кормовой – бомбу. Сумеешь положить ее прямо перед бубудусками?

Абросим оглянулся.

– Далековато. Как бы своих не зацепить.

– Ладно, иди готовься, – сказал Свиристел.

Перегнувшись через поручни, он крикнул:

– Лево на борт! Якоря и сходню готовить!

Скампавей круто повернул и через пару минут, притормозив веслами, выполз на песчаную отмель.

– Кормовой якорь лег, – доложил боцман. – Якорь держит.

Свиристел кивнул. Спустили дощатую сходню. Бывалые стоеросовы мужики без команды соскочили на берег и залегли в кустах. Оба тяжелых морских «единорога» – на кормовом и носовом помостах «Ежовня» – развернулись жерлами назад.

– Готовы! – крикнул боцман.

– Добро, – сказал Свиристел и поднял трубу.

А на берегу творилось неладное. Первые два всадника скакали почти в обнимку, один валился из седла, а другой его поддерживал. Последний из егерей упал, вскоре по нему проскакали бубудуски в развевающихся рясах. Пистолеты они уже разрядили, повыхватывали клинки. Но тут Абросим ткнул пальником в отверстие.

«Единорог» рявкнул, окутался дымом. Рассыпая искры, бомба низко понеслась над кустами. Абросим положил ее там, где просили, – перед монахами. Но угодила она в лужу и загасла, не взорвалась. Брызнула грязью, подпрыгнула, сшибла одну из лошадей.

Преследователей это не остановило. Они только рассыпались пошире.

– Настырные, – сказал боцман. – А картечью щас нельзя, Палыч. Своих побьем.

– Вижу. Бейте из пищалей. Только аккуратно.

Боцман кивнул, вставил в рот пальцы и пронзительно свистнул. Над прибрежным лозняком вспухли ружейные дымки. Несколько лошадей упало.

– Во, другое дело, – одобрительно пробурчал боцман.

– Повязки будут нужны, Ерофеич, – сказал Свиристел.

– А готовы уже.

Подскакали заляпанные грязью беглецы.

– Ты, что ли, Альфред? – спросил Стоеросов. – Не признаю, чумазый очень.

– Я, – сказал Обенаус, тяжело дыша. – Прошку держите, попали в него! Да и сержант ранен.

Абросим рванулся по сходне, едва не оттолкнув барона. Тот удивленно поднял брови.

– Извини, Альфред. Родичи они с Прошкой, – пояснил Свиристел. – Что стряслось?

Обенаус медленно сел на сырой песок под бортом скампавея.

– Уф! Точно не знаю, но сильно подозреваю, что покаянский флот получил приказ тебя утопить, Свиристел Палыч.

– Ну-ну, – усмехнулся Стоеросов. – Таких охотников много было. Спасибо, Альфред, что предупредил. Это кто, Гийо постарался?

– Он.

– Запомню.

Абросим положил Прошку на свой кафтан и пригорюнился. Прошка с трудом повернул глаза.

– Ты чего это… дядя?

– Что твоим-то передать? – спросил Абросим, отводя взгляд. – Наказ какой будет?

– Сам еще… попробуй уцелеть, – прохрипел Прошка.

Обенаус поманил Стоеросова наклониться.

– Одна надежда, Палыч, – прошептал барон. – На борту «Поларштерна» очень хорошие хирурги.

– Не кручинься, – так же тихо ответил Стоеросов. – Доставлю. А ты-то как, с нами поплывешь? Или возвращаться намерен?

– Обязательно. Там же Алена осталась. Да и проконшесса поблагодарить требуется.

Свиристел глянул на него узкими глазами.

– Проконшесса – пренепременно, – с тяжестью в голосе сказал он. – Вот ведь… псина. Жаль, что я ему не скоро спасибочки скажу. А насчет Аленки сильно не переживай. Чай, наша, муромская деваха. И себя в обиду не даст, да еще и мужа при случае оборонит. За тебя, барон, она вообще кому хошь башку отвернет, помяни мое слово. Силенок достаточно!

– Это я уже понял, – сказал Обенаус, краснея.

– Вот и поберегись, хо-хо! Ну да ты умница, совладаешь. А вообще, сильно рад я за вас, Альфред.

– Да я тоже.

– И хорошо. А теперь слушай. Сейчас мы тебя и уцелевших егерей на другой берег перевезем. Чтоб вы тем заразам недобитым в лапы не попались. Только и ты не оплошай, сразу в Муром-то не рвись, неровен час еще на какую засаду напорешься. Вместо этого поднимайтесь по Сорочьему ручью на восток. Верст, этак на тридцать. Там в самой чащобе духовичи живут. Обособленно, культурное наследие предков берегут. Душевно, понимаешь, совершенствуются, а в остальном безвредны. За старшого у них там такой Сашка Вороваго есть. Передашь от меня поклоны да записку. Скажи еще, что опять война с покаянцами назревает, пусть схроны готовят. А он тебе провожатых даст. Да паренька толкового подберет, грамотного. Вместо Прошки.

– Нет, – сказал Обенаус. – Вместо Прошки не годится.

– Временно, Германыч, временно. Постараюсь я и Прохора, и сержанта твоего раненого вовремя на «Поларштерн» доставить. Ну, забирайтесь на борт. Пришло время большие дела делать.